Конечно, в серьёзных учреждениях – на Лубянке, к примеру, с такими «ксивами» ловить нечего – кроме больших сроков в местах «прополки» тайги…
Но для сельской местности пойдёт!
Хоть и отвлёкся немного, но всё равно – последние дни вообще, как на иголках. Уже и все сроки прошли – 29 ноября на календаре, а Ксавер всё не появлялся.
Наконец, чуть ли не в полночь – мы все уже спать улеглись, является как снег на голову. Усталый, заметно похудевший, голодный как чёрт – но довольный и весёлый. Здоровается со мной за руку, шутит:
– Тебя ещё не зарезали? Хахаха!
– Ещё нет – Вы же просили без Вас не начинать?! Хахаха!
«Хор» шнырей, грянул жизнерадостно:
– БУГАГАГА!!!
Поужинав за общим столом, приглашает в какую-то комнатушку на втором этаже – личный кабинет, я так понимаю. Первый же вопрос, с просквозившей немалой досадой:
– Что раньше ко мне не пришёл, Серафим?
Сразу перехожу на «ты»:
– Чтоб не неделю, а положим – месяц у тебя взаперти просидеть под охраной двух отмороженных придурков?!
– Согласен – нехорошо получилось…, – кивает головой, – а через кого ты это всё узнал?
Усмехаюсь:
– Меньше знаешь – крепче спишь, Ксавер!
– Понимаю…, – соглашается, даже не пугая перспективой знакомства моего «очка» с раскалённой кочергой, – когда ждать твоей следующей… Как, её там…? «Информации»?
– Этого не предугадаешь, – пожимаю плечами, – когда и что там «товарищам» в голову взбредёт в следующий раз.
Как-то напряжённо, даже слегка заискивающе:
– Так теперь ты знаешь, к кому в следующий раз идти?
– А это будет зависеть от твоего бонуса, сам понимаешь… «Сорока», она не просто так – «потрещать» прилетает, а чтоб поклевать чего.
Наконец, после моего напоминания, перешли к самому приятному:
– Вот твоя доля, Серафим… Пересчитай!
Достаёт, как фокусник какой – прямо «из воздуха» тугую пачку банкрот и довольный произведённым эффектом небрежно роняет её на стол. Приглядываюсь…
Так вот ты какой, северный олень!
Сказать по правде, не впечатлило: хоть и новенькие и «хрустящие», приятно пахнущие свежей типографской краской – год выпуска 1922-й, но довольно невзрачно-скучные черно-белые бумажки… Лишь розетка с надписью «РСФСР» выглядит чуток повеселее. Большинство с надписями «один червонец», «три червонца» и «пять червонцев»… Большинство «пятёрками». Десять и двадцать пять червонцев – этих совсем мало. Обратная сторона – чистая.
Так, так, так…
Пересчитываю, раскладывая в пачки по номиналам… Твою мать…
Поднимаю на Ксавера изумлённые очи:
– Здесь двадцать пять тысяч… Червонцами…?
Это ж, сколько на совзнаки…? Мать твою!
Неплохое начало: ильфо-петровский Шура Балаганов мечтал иметь пять тысяч рублей в год, а я за один раз урвал в пять раз больше.
Смеётся:
– Да – двадцать пять «штук»! Не веришь – пересчитай ещё раз. Если б, пришёл на недельку раньше, получил бы…
Только досадливо крякнул и рукой махнул:
– …В десять раз больше.
Достав из обнаружившегося в комнате сейфа мои вещи, он глядя как я рассовываю по отделениям враз распухшего портмоне деньги, вдруг совершенно неожиданно поинтересовался:
– Серафим! А про «инвестиции» в домостроительный комбинат, ты это на полном серьёзе?
– Вполне! Как на похоронах банкира… Ибо, времена как были смутными – так и грозятся ими оставаться. Деньги или товар, сегодня они есть – а завтра их нет. Недвижимость же, как была так и осталась – пример египетских пирамид тебе в помощь!
Несмотря на его усталость, проговорили с почти до утра… Правда, ни до чего определённого – в этот раз не договорились.
Наутро, после позднего завтрака, договорившись поддерживать связь через уже знакомого «чёрного» маклера, расстались донельзя довольные друг другом. Выхожу во двор сопровождаемый гостеприимным хозяином и вижу уже знакомый фургон и поджидающих меня всё тех же личностей. В этот раз они были гораздо дружелюбней настроены и, прямо-таки лучились от счастья лицезреть мой светлый лик.
Их босс протягивает мне ладонь с тонкими, но на удивление сильными пальцами и крепко сжав мою, говорит:
– Доставят в целости и сохранности туда, откуда подобрали… До встречи!
Напоследок, скидываю ещё одну инфу:
– Не знаю, с какого бока это тебе может пригодиться, Ксавер, но в последних числах декабря ожидается создание СССР – Союза Советских Социалистических Республик…
– А это как? – удивлённо поднимает брови.
– Сам толком не понимаю, но буквально в двух словах – это вот какая шняга получится у комиссаров…
Коротко рассказываю самую суть происходящего с национальной политикой в стране и, ещё раз пожав друг другу руки – мы расстаёмся практически друзьями.
Уверен, что и из этой инфы он сможет срубить хоть сколько-нибудь бабла. Возможно, мне с этого ничего и не обломится – но если событие сбудется, (в чём я ни грамма не сомневаюсь!), мой рейтинг в его глазах значительно вырастет.
Жилищный вопрос в Советской России, действительно – был проблемой ещё той и, «испортил» он не одних лишь москвичей. Не сказать, чтобы до двух переворотов 1917 года – в этом отношении всё было ровно да гладко, но то – что стало твориться после них…
ТИХИЙ УЖАС!!!
После революции в большие города хлынул поток десятков – если не сотен тысяч граждан «новой свободной России», каждый со своими «местечковыми» привычками и взглядами на жизнь. Кто-то – чтоб элементарно не сдохнуть от голода (особенно много «понаехало» во время последнего голода в Поволжье), кто-то – чтоб работать или учиться, кто-то – в поисках своего «места под Солнцем», ну а кое-кто – чтоб просто не одичать в сельской местности.
«Война дворцам» объявленная новым народным правительством, произвела парадоксальный эффект – она увеличила число убогих хижин. В течение ряда лет после революции отопление в городе не работало, топлива для отопления частных квартир и домов было недостаточно. От холода и сырости стены домов стены потрескались, фундаменты осели, рамы в окнах покосились и сгнили, стекла полопались и вылетели.
В городе образовались так называемые «рваные дома», где полностью или частично перестала теплиться жизнь – а остались трещины, облупленная штукатурка да забитые досками провалы окон. Системы водопровода, канализации и отопления в них были разрушены или не работали, в квартирах отсутствовали водопроводные краны, унитазы, раковины и батареи центрального отопления, сняты кухонные плиты, в большинстве квартир разобраны на дрова полы. В квартирах всюду грязь, мусор и «отходы жизнедеятельности».
В холодную и суровую зиму 1919/20 года, происходила политика «уплотнения» знакомая нам по произведению Булгакова «Собачье сердце». Чтоб спасти людей, из домишек на окраинах, из подвалов и бараков их переселяли в «буржуйские» дома, напихивая как сельдей в бочку. Таким образом образовались так называемые «коечно-каморочные квартиры».
Что они из себя представляли?
Это даже не пресловутые «коммуналки», где у каждой семьи была своя отдельная комната. Крошечные комнатки-клетушки, отделенные друг от друга перегородками, не доходящими до потолка, общие кухни, уборные. Даже в «передних» – в прихожих таких «квартир» и в коридорах, стояли койки для «одиночек».
Конечно, не всё так плохо – имелись и «светлые пятна» на общем негативном фоне.
После революции стали создавать образцовые «дома-коммуны» – показуха была присуща Советской Власти с самых первых дней её существования. В большинстве своём, это были крепкие, просторные здания – из которых полностью выселялся весь «нетрудовой элемент», а взамен заселялись классово «правильные» граждане.
Примерно таким был дом – из двора которого я угнал «Бразье-кабриолет».
Государство взяло эти дома на свой баланс – ремонтировало за свой счет, снабжало конфискованной мебелью, бесплатным топливом и создавало в них или неподалёку «коммунистические учреждения» – ясли, детские сады… Но таких домов и счастливчиков в них, были буквально считанные единицы.
Большинство же городского населения жило именно в «коечно-каморочных» квартирах и этим ещё повезло. Ведь полным-полно было в городе и так называемых «бесквартирников» – живущих в проходных комнатах, ютившихся в передних, коридорах, чуланах, кухнях или хозяйственных постройках у родственников или знакомых… Или вообще – обитающих в развалинах, заброшенных, аварийных зданиях – грозящих каждый миг обвалом.
Нет, имея деньги и в двадцатые годы – можно было неплохо устроиться!
Можно было снять комнату или даже небольшую квартиру – теневых дельцов среди управдомов хватало.
Слава Богу, мой профессор жил ещё в достаточно приличных условиях, в одной из первых коммуналок – куда я и направился по нашей с ним договорённости, не застав того в стенах «альма-матер».
Тоже – далеко не фонтан, надо признаться!
Во дворе всюду грязь, из подвала несет гнилой картошкой, во дворе у помойки – черные горы мусора и шлака… На дверях подъезда висит свежее объявление домкома, на которое уже кто-то успел смачно плюнуть:
«Ночной покой с двенадцати часов ночи. Входные двери черного и парадного ходов должны быть всегда на запоре. При пользовании ванными жильцы обязаны после мытья вымывать последнюю начисто. Стирка и полоскание белья в ванных категорически запрещается (стирать только в корытах), не разрешается загромождение коридоров сундуками, шкафами и другими громоздкими предметами. Воспрещается хранение дров в комнате более однодневной потребности и колка их в квартирах, на лестницах».
Захожу в изрядно пропахший человеческой мочой подъезд и поднимаюсь по стёртым покосившимся деревянным ступенькам на нужный этаж. Лифт имелся, но он конечно же не работал.
Ещё стоя на площадке перед дверью я через неё уловил носом «особый запах» – от скопления множества немытых человеческих тел и услышал ухом, как в каждой квартире через каждую минуту спускают в унитазе воду: туалет работает без перерыва. Откуда-то сверху раздалось негодующее женское: