Он с детства страстно мечтал стать военным лётчиком! Время тогда было такое: сейчас, наверное – самое смешное желание для молодого человека. Написал в военкомат «добровольцем» и его мечта начала сбываться: в 1944 году Василий был направлен в лётное училище и, по идее – на войну «успеть» не должен был.
Но мальчик, видно, боялся этого «опоздания» на войну больше смерти!
Ещё одно заявление (или очень много заявлений) и, через три месяца – закончив курсы воздушных стрелков, он попадает на фронт в штурмовой авиаполк. Буквально за месяц до окончания войны, его «Ил-2» был сбит зенитками над Балтикой.
Бабушка, очень плохо помнила свою настоящую – «поволжскую» семью и почти про неё не вспоминала. Приёмную семью, она считала родной и очень пережила по каждому из своих погибших сводных братьев. Василия же она любила больше всех и, даже на смертном одре, мучаясь от невыносимой боли – не про себя думала, а повторяла:
«Хоть бы Васенька тогда жив остался… Ведь, такой хорошенький мальчик был – братик мой младшенький!».
Сновидениями я с детства не особо страдаю… После армии я ими вообще страдать перестал – сплю как убитый! Но с того момента когда её не стало… Не часто, но достаточно регулярно я слышу её голос и до скрежета стискиваю зубы в бессилии всё исправить…
– …Вы не спите, Ангел? Вы меня слышите? – шепчет знакомый басовитый голос прямо в ухо, – извините, мне показалось, что у Вас открыты глаза.
Вижу склонившееся надо мной бородатое лицо отца Фёдора.
– Нет, не сплю, Ваше преподобие…
– Тссс…
Он, встревоженно озираясь за спину, прижимает палец к губам:
– Больше не называйте меня так!
– Почему?
– Потом расскажу… Чуть позже.
– А как Вас тогда называть? «Отец Фёдор»?
– Нет! Пока никак не называйте, а если уж приспичит, – он немного смущается, затем решился, – просто «отец» и, всё! И, побольше молчите…
Хм… Не пойму я: вроде лето на дворе – а лыжи всё одно не едут! Однако, думать мне совершенно в лом – какая-то слабость в теле, переполненный мочевой пузырь давит на какую-то «внутричерепную извилину» и, страшно хочется…
ЖРАТЬ!!!
Тут, слышу шаги – кто-то подходит к дверям спальни.
– Как самочувствие, сынок? – спрашивает священник уже достаточно громко.
Так, так, так…
Кажется, соображалка у меня включается! Ладно, будем играть отведённую для меня роль – деваться всё одно некуда:
– Что-то сил у меня совершено нет, отец…
Боковым зрением замечаю: в дверь осторожно крадучись входят две благообразные старушки и замолчал.
– Так правильно – после тифа, то! Тебя же вчера ночью в беспамятстве привезли – да ещё и ограбленным до исподнего!
– А документы…, – голосом умирающего «лебедина», вопрошаю я, – документы сохранились, отец…?
Кстати, притворяться мне довольно легко было: ибо, действительно – как после тифа, хоть ни разу им не болел (тьфу, тьфу, тьфу!), но очень хорошо представляю себе, по книгам, то состояние!
– Не было при тебе ничего – ни документов воинских, ни денег, ни одежды какой.
– ЧТО?! И, даже красные революционные шаровары умыкнули и комсомольский значок…? Вот же, бЯда!
– Ничего, ничего, Серафим…!
Приподнимаю от удивления бровь: ЧЕГО?! Вообще-то, меня прежде Антоном звали.
Отец Фёдор, подмигивает изо всех сил – прямо-таки, как телеграфом семафорит.
– …Я уже с товарищем Анисимовым поговорил – восстановят тебе документы! И, этот… Как его…? Ты только поправляйся – всем приходом за тебя молимся… Правда, сёстры?
– Правда, батюшка! – чуть ли не хором, умиляясь молвили старушки, – чудо то какое свершилось… Матушка Прасковья, жаль не дожила – ведь, все глазоньки проплакала, сыночка ожидаючи.
Ну, вот… Теперь я попович и, звать меня, не абы как – а Свешников Серафим Фёдорович. Однако, счас весь изольюсь!
Улыбнувшись старушкам улыбкой неразумного дитяти, обращаюсь к названному родителю:
– Отец! Как бы мне «по-маленькому» сходить и, того… И, это… Покушать бы, а?
Понимающе кивает, умильно улыбаясь:
– Сейчас сёстры тебе помогут, Серафимушка.
Когда старушки сделали все дела по уходу за мной и, накормив удалились из избы, я слегка наехал на иерея:
– Лучшего ничего не могли придумать, Ваше Преподобие?
– А, что я мог «лучше» придумать, Ангел, когда Вы в беспамятстве сутки лежали и бредили? – резонно заметил тот, оправдываясь, – доктора, Михаила Ефремовича позвал и, это… Так и, так говорю – сынок родной с польского фронта возвернулся! Какую ещё «легенду» я мог придумать? Сами подумайте…
Согласен, возможности у него довольно ограниченны! Навряд ли, в семинарии его учили придумывать «легенды» для нелегалов – а сама жизнь и карьера священника, эти теоретические знания оттачивала на практике. Тем более, вряд ли среди его близких знакомых были какие-нибудь «урки» – которые могли мне «сделать» липовые «ксивы».
– …А так, всё наполовину уже сделано: довоенные документы Серафима уже имеются – нужно лишь оформить с них советские.
Ну… Что тут скажешь? Тоже – вполне резонно.
– Да к тому, – Отец Фёдор сделал умиротворённое лицо, – я вижу в сём знамение – знак свыше…
– В смысле?
Тот, крестясь на иконы в углу:
– Долго мы с матушкой ждали сыночка с войны… Денно и нощно молил я, просил Господа и услышал он мои молитвы – дал вместо моего Серафимушки, Серафима Шестикрылого[5]…
Священник, от переизбытка чувств, с привсхлипываниями зарыдал в голос, слёзы обильно потекли в седую бороду:
– Для спасения матушки России от Антихриста Грядущего…
Волей-неволей на ум пришли слова Александра Сергеевича:
«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим…
…В портале с компом появился».
– Извините, какого года ваш сын…, – спросил когда он успокоился, – в каком году родился?
– Что? …Ах, да! Мой Серафимушка родился третьего апреля тысяча девятисотого года.
– Так, значит мне сейчас полные 22 года?
– Совершенно верно.
«Ровесником века буду. Тоже не плохо – меньше буду в старости с определением собственного возраста париться».
Был такая у меня проблемка под конец «той жизни»… А здесь – посмотрел на дату в календаре, откинул первые две цифры – и никаких проблем. Лишь бы дожить мне до второй собственной старости и «того» возраста!
Ещё вот одна досада:
– Если честно, надеялся на более «красную» биографию…
Отец Фёдор, сделал удивлённое лицо:
– «Красную биографию»?! Вы своё лицо в зеркале видели? Да на нём же, самое меньшее – гимназическое образование, как русским языком написано. Не знаю как будет при новых властях (обещаниями то, все мы сильны!), а при прежних – отроку из простого народа его получить, было почитай что невозможно…
Он, отрицающе покрутил головой и добавил:
– Не… Как не думай, как ни старайся – а за пролетария Вас не выдашь!
Действительно… Это было бы ещё и, крайне подозрительно. Конечно, артистический «дар» во мне с самого раннего детства замечен был – но не до такой же степени, чтоб к примеру – успешно «косить» под слесаря с Путиловского завода?!
– Да и, зачем? Мало ли среди большевиков детей купцов, дворян да поповичей? – продолжил священник, тоном умудрённого житейским опытом взрослого беседующего с дитём неразумным, – вот, взять наш городок: из пяти коммунистов лишь Фрол Изотович из чистокровных пролетариев. А, начальник милиции – Абрам Изральевич Кац, происхождения самого – что ни на есть буржуазного, хоть и скрывает это!
И в самом деле: ни разу не слышал, чтоб отец Ленина в шахту уголёк рубить спускался, а батька Троцкого – в лаптях по пахоте за сохой тусил, или предположим – невод в сине море закидывал! Возможно, я сильно запамятовал – но среди большевистской верхушки, лишь Ворошилов – «чистый» пролетарий, да «дедушка» Калинин. А вот Сталин – уже «ближе» ко мне… Он сын сапожника-кустаря, по марксисткой терминологии – «мелкого буржуя» и, кроме того – недоучившийся семинарист.
– …Ну, а остальные трое большевиков – дети разночинцев да мещан.
Посмотрев по сторонам, он наклонился поближе к моему уху и прошептал:
– Вы главное, делайте как они: побольше болтайте про Маркса, Энгельса и мировую революцию – и будете «в доску» своим.
– Ладно, понял, хорошо…
Это-то как раз, без проблем! Почему-то, «там» на меня по молодости любили вешать «общественную» работу и, хотя от комсорга в школе и институте удавалось отбояриться – но вот с докладами выступать, стенгазеты оформлять, да политинформации вести – мне доводилось регулярно. А в армии сповадился до комсорга роты: приказали – куда мне деваться? Так что, марксистко-ленинской фразеологией я владею в полной мере и, если что – самому Троцкому, смогу по ушам проехаться.
ХАХАХА!!!
Конечно, последнее моё утверждение – просто пустая бахвальба!
Однако, одного умения чесать по ушам партийным словом, определённо маловато чтоб сойти за своего, или хотя бы легализоваться в качестве местного поповича:
– А на лицо как? Неужели, я до такой степени похож на вашего сына – что никто не заметит подмены?
– Схожесть, определённо есть – я это сразу заметил, – задумчиво рассматривая моё лицо, степенно пояснял мой названый отец, – обликом мой Серафим был самым обыкновенным: если издали смотреть – так из четверых трое на него похожи будут. Да к тому ж, с десяти лет он в Нижегородской гимназии учился – здесь крайне редко бывал… Все, поди и забыли уж – каков он лицом!
Помолчав, добавил:
– Да и, моё слово будет решающим: признал Вас принародно – значит, Вы – мой сын!
Ну, что сказать? Всё что не делается – делается к лучшему!
– Хорошо, отец! Тогда переходим на «ты» – даже с глазу на глаз: ибо и, «у стен могут быть уши».