Как бы даже не наоборот!
Согласно статистике, которая «лукавя» всё знает — в стране было на тот момент около восьми тысяч только официально зарегистрированных в «Союзе» (СОПО), поэтов. И, конечно же «Меккой» этой категории тружеников пера была Москва. Объединённые в бесчисленные же «течения» и «направления» («ничевоки», «имажинисты», «конструктивисты», «акмеисты», «парнасцы», «заумники» и прочие, прочие, прочие), поэты шумели вечерами в многочисленных литературных кафе, спорили и даже дрались друг с другом и, между собой — с неистовостью рыцарей-крестоносцев и сарацин за свою «веру».
Нынче же, с наступлением «оттепели» при объявлении НЭПа — страсти кипят даже пуще прежнего! Это было время настоящего расцвета, так называемого «кафейного» периода русской поэзии.
Конечно же, из всех этих «литературных забегаловок», наиболее известно заведение с названием «Стойло Пегаса». Не знаю, кому как — а мне при упоминании этого несколько «благоухающего» брэнда, сразу вспоминается один из подвигов Геракла.
История его такова: в девятнадцатом году, в самый разгар «военного коммунизма» поэты-имажинисты[1] во главе с Сергеем Есениным, создали «Ассоциацию вольнодумцев» — ставя свой целью «…пропаганду и самое широкое распространение творческих идей революционной мысли и революционного искусства».
Такое тогда только приветствовалось и, Нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский — не преминул утвердить своей подписью устав общества, который провозглашал столь высокие задачи.
Видать обзаведясь «крышей» от столь высокопоставленного большевика, «поэты-вольнодумцы» развили бурную коммерческую деятельность. Они создали своё издательство, открыли две книжные лавки, стали выпускать собственный журнал и перекупили синематограф «Лилипут» — что является довольно рисковым делом в годы Гражданской войны и военного коммунизма. Когда каждый индивидуальный предприниматель — автоматически приравнивался к «буржую», с частенько бывало — печальными последствиями.
Но конечно самым успешным коммерческим предприятием имажинистов, было кафе «Стойло Пегаса» — куда мы сейчас направляем свои стопы. Тогда это было, как бы сказать — «культовое место» Москвы.
Воистину либеральные то были времена — 20-е!
Хотя и «философские пароходы» уплывали из страны в то же самое время — увозя из страны, по определению Ленина — «добро нации»…
Итак, переодевшись в «нормальный» прикид и приведя себя в порядок, уже ближе к вечеру подъезжаем втроём на извозчике к зданию по адресу Тверская улица, дом 37.
Над входом в кафе, скача куда-то вниз, спускалась с небес парящая в облаках фанерная лошадь с крылышками и, с летящей вслед за ней собственной кличкой: «Пегас». Перед входом в заведении была ещё одна вывеска: «Стойло» — куда видать по задумке художника, направлял свой пикирующий полёт фанерно-поэтический конь.
Оценив гениальность задумки, я снял шляпу и провёл ладонью по лысой макушке:
— Хм… Ах, вот как оно всё было! Зачётный стёб, ничего не скажешь.
Недолго постояв перед кафе задрав голову, мы несколько робея, вошли. Внутри, сразу бросились в глаза портреты «отцов-основателях» на ультрамариновых стенах, так скажем — подписанные их же стихами. Под контурами лица Есенина, например, были выведены строки:
'Срежет мудрый садовник-осень
Головы моей желтый лист'.
«Хм… Гкхм… Никто тебе ничего не „срежет“, — невольно подумалось, — через два года, сам с великого бодуна повесишься…».
Интересно, какое время года на дворе будет? Нет, не помню…
Левее было зеркало и изображение нагих женщин с глазом посередине живота и строчками:
'Посмотрите: у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа'.
— Это тоже Есенин написал? — широко раскрыла глаза Лиза, которая как и её уважаемая мама, конкретно запала на творчество этого поэта, — к чему это? Какая пошлость…
По её виду можно написать картину маслом: вот именно так крушатся кумиры и разбиваются идолы!
— Если честно, не знаю… Я не настолько знаток его творчества.
Мишка, несколько озадаченно поскрёб всей пятернёй затылок:
Рисунок 95. Здание кафе 'Стойло Пегаса не сохранилось, но скорее всего это было бывшее кафе клоуна Бома в доме Гурьева, на углу Тверской с Малым Гнездниковским переулком.
— Да, блин… Одним словом — «пролетарское искусство».
Решительно возражаю:
— Во-первых: Сергей Есенин из самых настоящих кондово-лапотных крестьян — к пролетариату имеющих, самое апосредственное отношение… А во-вторых: дворянское искусство — было чем-то лучше? Тебе, Миша, Баркова прочитать?
— Ивана Семёновича? — смеётся, — … Нет, не надо.
— «Плюйся, ветер, охапками листьев…». Мдааа… Что-то «не зашло» сегодня! Может позже — на сытый желудок? Пойдёмте, что ли, столик поищем — мы же сегодня не стихи сюда читать пришли, а отмечать-праздновать.
Напротив двери была «эстрада» — играл небольшой румынский оркестр, если я ничего не напутал с национальной идентификацией — по вышиванкам музыкантов… Хотя, возможно — просто цыгане или какие другие неруси. В двоящемся в больших зеркалах свете, громоздились чуть ли друг на друге, столики. Публика по виду собралась разная — от фанатичных почитателей талантов поэтов-имажинистов, до барыг-нэпманов — вечером приведших сюда женщин, чтоб тряхнув перед ними мошной — ночером увести их куда-нибудь на койку и там трахнуть. Какие-то сомнительные девицы с подкрашенными дешевой помадой губами и, «товарищи» полувоенного и «получекистского» образца. Впрочем, попадались и откровенно криминальные элементы — насколько можно судить по их отмороженным рожам.
С помощью официантки нашли только что освободившийся столик прямо на проходе, недалеко от эстрады. Слева, рядом с нами стоял большой длинный стол — служащий своего рода барьером, за ним — два сдвинутых углом дивана. Это, как я понял — «ложа» поэтов-имажинистов. Здесь же и, они сами — все четверо… «Отцы-основатели», блин! Одного из них я узнал влёт — это был поэт Сергей Есенин.
Слышу ругаются:
— … Я открывал «Ассоциацию» не для этих жуликов!
Тут же шепчу своим:
— Смотрите, ребята — Есенин!
— Где?
— Вот там — в левом углу, — повышаю голос, — да не пяльтесь вы на него так! Как будто с Урала, только что приехали. «Есенин, как Есенин» — узоров у него нет и, цветы на нём не растут…
А признаться, самому было очень интересно на него посмотреть!
— Да, как на него не пялится? — шепчет Миша, — ты посмотри, какие штиблеты!
— Дурак, — защищает Лиза, — это у него такой поэтический образ!
— Сама дура, как и твой Есенин! Смотри, какой у него пошлый белый шарф и цилиндр — вообще не идёт к его женским кудряшкам.
— Брэйк, — командую строго, — ну-ка оба по углам разбежались!
Вскоре подошла официантка с меню и записной книжкой.
— Что гражданам будет угодно?
— Заказывайте сами, — говорю своим, — мне всё равно. Только без крепких горячительных напитков.
— «Гражданам», угодно конкретно у вас гульнуть, — Мишка с Лизкой уткнулись в перечень блюд, — бутылочку вот этого лёгкого белого вина и…
— Мне минералки. «Боржом» в вашем заведении имеется, уважаемая?
— Ну, а как же? Имеется…
Меж тем, срач в углу с «основателями», разгорается ни на шутку.
— … Толя, — говорит Есенин Длинному, — из-за тебя все говорят, что имажинизмом заправляю не я — а твоя теща, которая тянет из «Стойла» деньги!
— Деньги из кафе тянут твои бесчисленные друзья, которых ты кормишь из его кассы!
Дальше, «Длинный» по списку начал перечислять — кто, сколько и на сколько, здесь колбасы съел или «чаю» выпил за есенинский счёт.
Всегда любил произносить тосты — тем более, если «по случаю»:
— Ну… За нашу удачу!
Со звоном «чокнулись» рюмками и выпили по первой. Кстати «боржом» — хотя и оказался тёплым, но довольно приятно пьётся. Вкус, вообще не такой, каким я помню — он был в «моё» время. Закусываем в полном молчании…
Прислушавшись к спору «отцов-основателей», Лиза спросила:
— О чём это они?
Пожимаю плечами:
— Думаю, как и все смертные — о деньгах…
Она брезгливо наморщила носик:
— Поэты о деньгах? Фи, как пошло! Прямо, мещанство какое…
Прожевав и проглотив котлету «по-киевски», рассудительно отвечаю:
— Видишь ли, моя слишком юная леди, в отличии от той фанерной лошади над входом — поэтам надобно что-то кушать-пить. Причём, вовсе не овёс с водичкой — с них они только «ржать» будут, а не…
— Иии-го-го! — вполне реалистично воспроизвёл конскую «мову» Мишка.
Строго посмотрев на него:
— Так… Этому столику больше не наливать!
Наморщив лоб и полузакрыв глаза, вспомнил кое-что из «реальной» истории:
— Финансовые дела поэты вести совершенно не умеют, поэтому судя по всему — этому кафе вскоре грозит банкротство. Думаю… Уверен, что не позже, как следующей весной — это заведение уйдёт «с молотка» за долги.
Лиза, сожалеюще обвела взглядом помещение:
— Вот, как⁈ А жаль — здесь довольно мило…
— А ты купи это кафе, — подколол Миша, — ты же у нас теперь богатая.
— Я обещала Саньке да Ваньке, что эти деньги пойдут на планер…
Тут у меня в голове «ЩЁЛК!!!»:
«Холява, холява! Взять, взять!».
Мишка натолкнул меня на одну очень интересную, главное — многообещающую идею. Окидываю помещение уже другим — уверенным хозяйским взором:
«Да здесь можно такое-этакое „супер-пуперское“ отгрохать!».
Опыт строительства и переоборудования подобных предприятий общепита, у меня имеется довольно внушительный и, даже кое-какие уже готовые проекты на компакт-дисках должны остаться. Ну, а если и не остались — долго ли имея соответствующие программы, их заново сделать?
— «На планер» Саньке да Ваньке, Елизавета — ты ещё нарисуешь! И, не на один — всё равно на нём пока летать некому… А вот на недвижимость почти в центре Москвы: это тебе возможно — всю жизнь придётся у мольберта простоять, а такого случая может больше не подвернуться.