Подошёл Михаил и, тщательно пряча тускло-масляно светящиеся глазки, попросил в долг четвертной. Перед тем как отдать кровные карбованцы, строго спрашиваю:
— Надеюсь на мороженное как обычно — а не на какие-нибудь гнусные «безобразия» с какой-нибудь любительницей «оттопытиться» забористым «дустом»?
Ангелочком невинным прикладывает ладонь к сердцу:
— Крест на пузе, Серафим Фёдорович — чисто в синема посидим с Александрой Александровной, посмотрим американскую фильму.
В московских синема-театрах как раз шёл немой голливудский «Робин Гуд» — самый кассовый фильм 20-х годов.
Подозрительно прищуриваюсь:
— Хм… Билеты на «фильму», тебе поди — Илья Соломонович предложил «достать»? Да?
— Как догадался⁈
— А ты знаешь, что он… Хм, гкхм… Как бы тебе это поделикатнее сказать…?
Барон «деликатничать» не стал:
— «Пидараст», что ли? Я знаю! Только не он мне «предложил», а Александра Александровна — у него попросила «достать». Чувствуешь разницу? Или, ты разницу не чувствуешь?
— Вот как? Ну, тогда ладно… И, смотри мне! Официально я считаюсь твоим опекуном, Миша и, имею все права выпороть тебя ремнём — в случае плохого поведения.
Шмыгает носом и, долу потупя очи:
— Я обещаю, что буду себя хорошо вести и, тебе не придётся — брюки придерживать, за мною с ремнём бегая.
— И, это… Александра Александровна — женщина, как бы не вдвое старше тебя. А особы в таком опасном возрасте, любят проделывать с маленькими мальчиками всяческие неприличные безобразия…
— Хорошо! Как только она приставать начнёт — тотчас позову милиционера со свистком.
Есенин, успел уже назюкаться, забыл о своей «любви» и теперь рамсует — пока только на словах, с Соловейчиком.
Слово за слово — кулаком по столу!
Вот всероссийски известный поэт хватает этого пройдоху за нос и под восторженные крики толпы тащит на выход. Практически вся сильная половина нашей компании проследовала за ними, выражая подчас противоречиво-бурные эмоции.
— Ну, сейчас наш Серёжа как обычно станет драться, — вздохнула официантка убирающая грязную посуду, — хорошо ещё в милицию не заберут.
Кафе скоро закроется, сижу, скучаю…
Вижу — не я один скучаю!
Как-то тоже захотелось «похулиганить» и, тогда подсаживаюсь к Краснощёкову и изобразив на физиономии — откровенно провинциальный наивняк, спрашиваю:
— Дико извиняюсь, Александр Михайлович! Будучи организатором, а затем — руководителем первичной ячейки РКСМ в нашей волости, приходится отвечать на некоторые… Ээээ… Прямо скажем — «неудобные» вопросы наших комсомольцев. По скудости владения мною единственно-верным учением — марксизмом, не могу на них ответить, что наносит страшный ущерб авторитету как комсомолу — так и большевистской партии и, всей Советской Власти в целом… Как старший партийный товарищ — изучивший марксизм от корки до корки, прошедший дореволюционную борьбу с Самодержавием, каторги и ссылки — не поможете ли мне ответить на них?
Улыбнувшись заметно снисходительно, тот:
— Слухи об моём знании марксизма несколько преувеличены, но всё же постараюсь Вам помочь чем могу. Итак — спрашивайте, товарищ…
— Свешников.
— Я Вас внимательно слушаю, товарищ Свешников.
— Хм, гкхм… — прокашлявшись, как бы в смущении, — что такое «социализм» по-Марксу?
Посмотрев сперва куда-то вверх, тот затем не задумываясь ответил:
— В теории, «социализм», означает контроль производства самими рабочими — а не владельцами предприятия или их управленцами.
— Если предприятие принадлежит одному человеку — оно частное? Капиталистическое?
— Вне всякого сомнения.
— А если — группе людей? Так называемое — «акционерное общество»? Является ли оно частно-капиталистическим?
— Безусловно, если на нём применятся наёмный труд и производится отчуждение добавленной стоимости.
Включаю «дурака»:
— «Наёмный труд», это то есть — человек нанимается добровольно и за деньги?
— Да, это так.
— А какой тогда труд применяется на социалистическом предприятии? Принудительный, что ли⁈ Без оплаты за труд⁈
Несколько повышает голос:
— При социализме рабочий не нанимается на предприятие! Так как — оно является в коллективной собственности рабочих.
Включаю конкретного «дурака»:
— Ну так и акционерное общество — находится в коллективной собственности. В чём разница, то?
— Как и любое частное предприятие, капиталистическое акционерное общество принадлежит дольщикам — вошедших в него своими капиталами!
— А если рабочий «вошёл» в социалистическое предприятие с голой задницей — какой он тогда, на фиг, «собственник»? И кто ему даст право контролировать производство?
Молчит, но смотрит на меня очень нехорошо.
— Ещё вот, какой вопрос часто задают комсомольцы: нынешние социалистические предприятия созданы ещё при царском режиме капиталистами. После революции они были национализированы и переданы, как Вы говорите — под «рабочий контроль»…
Конечно, такое явление наблюдалось лишь в первые полгода «триумфального шествия»… Затем, дав «наиграться», Советская Власть поставила во главе предприятий своих людей — так называемых «красных директоров». Но официально, до сих пор заводы и фабрики — принадлежат тем, кто на них работает.
— … Однако, бабы рожают как перепуганные — население растёт как на дрожжах! Кто и на какие средства будет строить новые социалистические предприятия — которые можно будет после передать «под рабочий контроль»? Ведь сам по себе, «коллектив» пролетариев, извиняюсь — даже на новый сортир, сам себе денег не наскребёт.
— Как, «кто»? Государство будет строить заводы и фабрики, — пожимает плечами, как над само собой разумеющимся, не забыв уточнить, — государство рабочих и крестьян!
— Так ведь, ещё при царе Горохе — государство строило «казённые» заводы! Они разве были социалистическими⁈
Отрицающе машет головой — аж очки с носа слетели, едва поймать смог:
— Это — другое дело!
Так называемые «двойные стандарты» — рулёз!
— «Другое дело»? Хорошо: пусть будет — «другое». А то комсомольцы спрашивают: а не строим ли мы вместо социализма — государственный капитализм? Теперь я им смогу уверенно ответить вашими словами, Александр Михайлович: «Это — другое дело, товарищи!».
Краснощёков смотрит на меня уже с явным интересом:
— Ещё какие вопросы задают ваши «комсомольцы»?
— Разные.
— Ну, например?
— Желаете продолжить? Как Вам будет угодно!…Весь марксизм строится на отношениях антагонистических классов, сиречь — «производительных сил» и «производственных сил». Первые — добывают какой-либо жизненно необходимый продукт, вторые — отнимают у первых его «излишки» и делят меж собой «по понятиям». По придуманными ими самими законам… Ведь так?
— Ну… Несколько упрощённо, конечно. Допустим — так.
— По марксисткой теории, на всём протяжении истории человечества — одна общественная формация сменяет другую. Вместе с формацией меняются и присущие только ей «пары» классов-антагонистов: когда рабовладельческий строй с его рабовладельцами и рабами сменил феодальный — то и вместо прежних, появились новые классы — феодалы и зависимые крестьяне, затем на смену феодализма пришёл капитализм — появились буржуазия и пролетариат…
В восхищении от моего знания классиков, Краснощёков прервал меня:
— С этим как раз — никак нельзя не согласиться. Правильно!
Сделав ему знак, типа — держись за стул крепче:
— … Но, удивительное дело! При смене капитализма социализмом — марксизм отрицает самого себя: класс буржуинов исчезнет бесследно, а класс пролетариата останется и причём — единственным и господствующим… Почему такой отход от своих же канонов?
Вижу, горячится:
— Нет, не так! А трудовое крестьянство — разве не класс? А интеллигенция?
— Ха! Положим, у древнеримского патриция было три раба: один — пахал ему виноградники, другой — делал ему вино из винограда, а третий — делал ему мине… Читал стихи собственного сочинения — услаждая изысканный слух аристократа. И Вы имеете мэне сказать: после убиения этого кровопийцы — останутся два дружеских класса и прослойка-прокладка между ними⁈ Это вообще не по Марксу — классы бывают только антагонистичными: эксплуатируемые — производят, эксплуататоры — отнимают и делят.
Это, вообще ставит его в тупик. Жгу дальше:
— Почему при социализме не появилась следующая парочка совершенно новых классов-антагонистов?
Чисто инстинктивно, чую, из Краснощёкова выскакивает:
— Потому что, при социализме нет классового угнетения и эксплуатации человека человеком.
Развожу в полном недоумении руками:
— «Нет»? Никто не отнимает добавочный продукт у «производительных сил»? Никто не платит налоги государству? А на что тогда, извиняюсь, государство будет строить новые заводы и фабрики?
Мой собеседник смог издать только какие-то нечленораздельные звуки:
— Ээээ… Мммеее… Бббеее…
«Не мычит — не телится», короче. Ладно:
— Ну, на «нет» и суда нет! Меня другое интересует, Александр Михайлович… Предположим древнеримские рабы, восстав под предводительством Спартака победили и рабовладельцы были ликвидированы как класс… То есть — подчистую вырезаны, вплоть до последнего сущего младенца. Так ведь класс рабов — по меньшей мере изменит своё название! «Мы не рабы, рабы не мы!».
Молчит, только ресницами хлопает. А я с крайним возмущением:
— Не, ну самое «интересное»: почему пролетарии, как были ими при предыдущей историческо-экономической формации — так пролетариями и при социализме остались? И при коммунизме — они останутся пролетариями, штоль⁈ И ныне и, присно и, во веки веков, пролетариат — единственный класс на просторах обитаемой части нашей Галактики⁈
Молчим теперь оба. Затем я полушёпотом:
— А как Вы считаете, Александр Михайлович: победившие рабы под началом Спартака — установят у себя феодализм? Капитализм? Или сразу шагнут в социализм — перепрыгнув одним махом две формации? А может, они захотят вернуться в предыдущую общественно-экономическую формацию?