Лихо заломаные набекрень фуражки, блатные чубчики из-под них, брюки заправленные в сапоги, папироски, свисающие с нижней губы, наглый агрессивный вид. Внимательнейшее отношение к собственной внешности — блатная чёлка спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. По обыкновению в кармане финский нож, кастет или на худой конец кистень — гиря на ремне. Цвет какого-нибудь предмета одежды, или ещё какая «особая» примета — указывает на принадлежность к той или иной банде.
Бывало, этот элемент до того распоясывался — что приходилось вызывать армейские части!
Вася Пупкин не истерил, не бился в припадке, не кричал что повесится и не просил у меня револьвер — чтоб застрелиться. Он просто лежал и не моргая смотрел в белый больничный потолок своим единственным уцелевшим глазом. Другой, вместе с большей частью головы был плотно перебинтован — хотя врач утверждает что его удастся спасти.
— Василий… Слышишь, Василий…
Что в таких случаях говорить человеку? Я не знаю…
— Извини, что так получилось.
— Тебе не за что извиняться, Серафим, — голос, как из могилы, — ты сделал для меня всё, что мог…
«Да… Я сделал, „всё, что мог“. И теперь на моей совести один труп и один…».
Думаю, бесследно для психики человека такое не проходит. Тяжёлый ожог заживёт — оставив лишь безобразный шрам на коже, но сердце будет кровоточить вечно — даже в загробной жизни…
Если она существует, конечно.
— … Я всё знаю. Я, как рогатый муж, узнал последним про ваш договор с… И о деньгах — что ты её платил за встречи со мной. Она рассказала подруге, а та всем разболтала — над нами смеялся весь университет…
Прикусываю до крови губу:
— Я повёл себя эгоистично и подло, но мне нужна эта чёртова лампа. Понимаешь — нужна! Извини, если сможешь…
— … Да, над нами смеялись — но нам уже было всё равно: мы любили друг друга. Это было самое счастливое лето в моей жизни! И, лампа, да! Да — твоя лампа у меня почти получилась…
Немножко оживает и тут же вновь гаснет задутой ветром лучиной:
— … Ты ни в чём не виноват, Серафим. Ты сделал всё, что мог для меня. Виноват я — жалкая, никчемная, бесполезная личность…
Вдруг, Василий отвернувшись от меня, уткнулся лицом и зарыдал в подушку.
— Как положили, слезинки не проронил — думал «сгорит», — шёпотом сказал сосед по палате, сморщенный сухой старичок с бородкой и добрыми глазами, — а теперь можно не беспокоиться — проплачется и на поправку пойдёт.
Вася «поплачется», а я?
Мне то что делать — тоже разрыдаться в подушку⁈
Я не знаю, что делать. Я просто хочу втихушку прогрессировать — никого не трогая! Почему всё не так получается, как хочется?
ПОЧЕМУ⁈
Сижу у его кровати, молчу слушая глухие всхлипы и, эта моя бессловесная беспомощность начинает раздражать, потом злить и наконец — бесить:
«Да тварь я дрожащая или право имею» — говоришь? Да, пойдите Вы к чёрту, Фёдор Михайлович!
Когда он вновь повернулся ко мне красными глазами — немало удивившись, что я ещё здесь, говорю спокойно и взвешенно:
— Василий! Нам объявили войну. Когда мужчине объявляют войну — убивая дорогих для него людей, он идёт на неё и сражается. Ну а там как срастётся — побеждает или погибает на поле боя.
Протягиваю руку и спрашиваю:
— Василий! Ты — мужчина? Ты пойдёшь со мной на войну?
В красном воспалённом глазу Васи загорелась жестокая ярость, он схватил мою ладонь и как мог крепко её сжал:
— ДА!!!
— Хорошо! Но, двое в поле не воины: здесь нужна глубокая разведка, а затем — войсковая операция. Подожди немного, дружище — эти подонки ответят нам сполна и с лихвой.
Встав, рычу — смотря в сторону города через окно и грожу кулаком:
— ДУХУ ВАШЕГО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАНЕТСЯ, МРАЗИ!!!
— К чёрту учёбу — когда такие дела в городе творятся!
Телеграммой вызываю Барона и Лизу — через день они прибыли из Ульяновска в Нижний Новгород. Объясняю сложившуюся ситуацию, выдаю финансовые средства и объясняю каждому его задачу:
— Мне нужна разведка, Миша! Как твои беспризорники с хулиганами — дружат, враждуют?
— Скорее нейтралитет — мы их не трогаем, они — нас.
Из его рассказов знаю: кроме простого или наоборот — довольно затейливого попрошайничества, беспризорники до прохожих не пристают. У них мысли об элементарном выживании — а не об беспричинном хулиганстве. Но и друг дружку в обиду не дают — у них своя молодёжная группировка «по интересам».
— А если поговорить?
Миша передёрнув плечами, типа — «мне не в лом»:
— Поговорить можно… Почему бы не поговорить? А вот будет ли толк с того разговора — заранее обещать не буду.
— А если заинтересовать? Весь собранный с хулиганов «лут» — им?
— «Лут», говоришь, — хмыкает, — а вот на это повестись могут…
Ребятишки, с которыми я общаюсь — как губка воду впитывают мои словечки. Понимаю — нельзя коверкать «великий и могучий», но ничего поделать с собой не могу: в некоторые «особо волнительные» моменты, сленг 21-го века — так и срывается с языка, сам собой.
— Миша! Через неделю я хочу знать — кто это сделал и, заодно всё о нижегородских группировках хулиганов.
— Попробую, если кого из своих в живых найду.
— Надо, Миша, край как надо — ты уж постарайся… Лиза!
Та, тут как тут:
— На мне, как понимаю — Вася Пупкин…
— Правильно понимаешь! Будь ему матерью, родной тётей или старшей сестрой… Короче, верни мне парня к жизни любыми способами.
Та, залихватски «берёт под козырёк»:
— Слушаюсь, мой повелитель!
— К «пустой» голове руку не прикладывают.
«Кольнул» Мишка, намекая на отсутствие головного убора. Та в ответку показала ему длинный язык.
Ну, чисто дети!
Прежде чем уйти, приостанавливаюсь и подняв указательный палец вверх:
— Операцию назовём… «ХУЛИГАНОВ НЕТ!!!».
Мишка-Барон восторженно захлопал очами:
— Не, ну ты — прям как Брусилов!
Лизка, целуя «на посошок»:
— Ты — как Сулейман Великий, Повелитель всех правоверных!
У меня было своё мнение на собственную роль во всемирной истории:
— Я как Александр Невский: «пришёл, увидел, наследил».
На следующее же утро я уехал в Ульяновск.
Не перекусив с дороги даже, засел за комп: первым делом — идеологическое обеспечение операции «Хулиганов нет». Во все губернские газеты — в комсомольские издания прежде всего, были посланы душераздирающие статьи — описывающие происшествие с «молодым пролетарским учёным» Васей Пупкиным… Конечно, уподобляясь всем без исключения газетным писакам — это происшествие неимоверно раздул и, не пожалел «розовых романтических соплей» — описывая трагедию молодой влюблённой пары. Главным же, в статьях был гневный вопрос:
— ДОКОЛЕ⁈
Это, в каждой статье звучало:
— Доколе нижегородская общественность намерена терпеть террор хулиганов в родном городе? Куда смотрит народная милиция, партийные, государственные и городские органы? Кого мы при такой политике растим — сознательных граждан нового социалистического общества, или пассивных терпил — которым вместо царского городового, теперь любая шваль — может заехать в морду, избить, изнасиловать?
— Так за что боролись, граждане? За что на колчаковских фронтах кровь вёдрами проливали? За то, чтоб обрести право быть «униженными и оскорблёнными», не в полицейском околотке — а в ближайшей же подворотне⁈ Чтоб нас убивали, а над нашими женщинами глумились — доводя до самоубийства⁈
Статьи тут же отправил почтой из Ульяновска, а написанные по горячим следам — не менее гневные отзывы граждан на мои статьи, я отправлю спустя два дня из самого Нижнего Новгорода. В них призыв взяться всем миром и разобраться с беспредельщиками народными средствами. В качестве положительного приводился пример, когда в Подмосковье — за кражу лошади на костре живьём сожгли цыгана.
В письмах мнимых граждан, делались «интересные» предложения, типа:
— Не пора ли нам, граждане нижегородцы, по примеру москвичей — выжечь заразу хулиганства калённым железом?
Я конечно, сильно преувеличивал — в Москве с хулиганством дело обстоит как бы не хуже… Однако, должен же быть хоть один «положительно-заразительный» пример⁈
Ну и не забыл про всенародную поддержку в письмах пострадавшему от произвола:
— Вася Пупкин, мы с тобой!
Перечитав последние строки «комента» и…
УПС!!! Есть идея.
— «Есть икея — есть идея», — с азартом, — да где ты, сцуко? В какой-такой папке и под каким-таким файлом?
Впрочем, сравнительно недолго искал — нашёл слова детской песни про Путина[2]. Перечитал, вспомнил мотив мелодии и:
— Да, это ж — почти готовый гимн молодёжного движения!
Торопясь и наскоро переделал строки «гимна»:
'Двадцатый век настал, шар земной от войн устал
Населенье мира хулиган достал!
Пока в исполкомах мнения нет, город наш стонет от бед —
Неужель, Кремль не понимает прецедент?
А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей
От Курильских островов, до Балтийских берегов
Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир
Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой!
А что достанется тому, поколению моему
Дать слабинку — потеряем всю страну!
А наши верные друзья — это красный флот и армия
Память дружбы — комсомольская звезда!
А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей
От Курильских островов, до Балтийских берегов
Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир
Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой
Не достанется Москва, хулиганам никогда.
Грудью встанем за столицу Октября!
Севастополь наш и Крым, для потомков сохраним.