Кивнул головой сочувственно — знакомая история!
Судя по надписи, этот «дамский» — умещающийся в ладонь пистолет, был «Браунингом». Калибр… Что-то в дюймах, по-моему — я в них не разбираюсь, но на глаз — где-то шесть с половиной миллиметров. Это не из такого же ли, интересно знать — слепошарая Фанни Каплан стреляла в Ленина?
Нашёл куда нажать и вынул обойму: не хватает двух-трёх патронов.
— Если понравился — бери себе, — предложил Чеботарёв, — только патроны к такому — днём с огнём не сыщешь.
— Да на кой мне эта игрушка? — закинул «Браунинг» на место, — пусть покамест здесь валяется, глядишь — сгодится на что.
Пересчитал все винтовки, подошёл к месту хранения боеприпасов:
— Часто стреляете?…В смысле: как часто производится стрелковая подготовка?
— «Стрелковая подготовка», спрашиваешь? А, зачем⁈ Бойцы у меня опытные, бывалые — многие, как я — ещё царской службы. Настрелялись все уже досыта: кто за год, кто за два. А кто, как я — за пять лет…
Резонно! Раз научившись плавать или на велосипеде ездить — уже не разучишься. Позже правда выяснилось, что в Царской армии на стрелковой подготовке сильно экономили.
— … Да и патронов нет столько, чтоб попусту стрелять! Так, на раз отбиться — если что.
Настораживаюсь:
— Что? Бывает, что и «отбиваться» приходится?
— У нас? У нас на полустанке — нет! Что у нас грабить⁈ Вот ежели вагон какой на перегоне сломается, вот тогда — приходится стрелять, да… Мужики же местные — несознательные элементы. Ну, там наши — дали разок залп поверх голов, те и разбежались по кустам! Ну, а так — кругом банды, проходу нет. Иногда, нас посылают вместе с милиционерами их вылавливать.
Однако, что-то мне в его голосе и взгляде не понравилось…
Ладно, отложим выяснения в долгий ящик.
Патронов для винтовок, действительно — раз, два и «кот наплакал». А, вот для «Нагана»…
— Да, не надо эти пересчитывать, товарищ командир! — запротестовал начальник команды по охране грузов, — они у нас неучтённые: проезжающая через нас воинская часть пару ящиков обронила.
Проверил по документам, действительно — в списках не значатся.
Хм…
— И, как часто у вас такие случаи бывают?
Тот, почесав затылок под сдвинутой вперёд фуражкой, расплывчато как-то ответил:
— Да, уж случается…
Понятно. Скорее всего, просто стащили — «плохо» лежащее или на самогон выменяли. Хотя последнее крайне маловероятно.
— Раз уж они у вас неучтённые, я отсыплю себе жменю…?
Интонация у меня отнюдь не была вопросительно-просительной, а скорее — хозяйственно-свойской. Не успел он даже ответить — как я уже вполне по-свойски, «отсыпал» себе в карманы две пригоршни нагановских патронов. Поэтому ему осталось только согласиться на реквизицию:
— Конечно, о чём разговор⁈
Выходя из оружейной комнаты, обронил:
— Сегодня же, обязательно напишу рапорт начальству: пусть даёт нам трехлинейки… Война кончилась и, оружия должно быть — освободилось достаточно, чтоб вооружить особые отряды Республики по-человечьи.
По одобрительному сопению моего комвзвода понял, что заработал у него дополнительное очко в копилку моего имиджа у подчинённых.
Рисунок 14. 47-мм морская пушка системы Гочкиса на полевом лафете кустарного изготовления.
Осмотрели пакгаузы… Склады при железнодорожной станции — по-русски говоря.
Всего их четыре: один вовсе пустой, во втором — опломбированном…
— Откуда, это… — восклицаю в полнейшем обалдении, — тоже «обронил», кто⁈
Что «это», я не спрашиваю — ибо сам скорее всего, даже лучше самого хозяйственного Чеботарёва, знаю…
Это — 47-ми миллиметровая морская пушка системы Гочкиса[2], кустарно переделанная в так называемое «траншейное орудие». Неоднократно участвовал в конструктивных срачах на Форуме альтернативной истории по поводу сего девайса — потому, так хорошо знаю этот девайс.
— Ещё в восемнадцатом году, моряки Волжской флотилии на сохранение под расписку оставили, — несколько удручённо ответил мой зам, — да до сих ни слуху про них, ни духу… Забыли или сгинули должно быть все.
Обошёл вокруг, осмотрел внимательно, под продолжающееся бурчание Чеботарёва:
— Оно, конечно, нам не в тягость — не лошадь чай и, овёс с сеном не просит. Но, всё одно — забрали бы товарищи военные её куда подальше отсюда…
— А боеприпас к ней?
— Нет, боеприпаса не оставили — должно быть, самим нужон был. А пушка баяли — сломана.
Самопальный полу- деревянный лафет, довольно криво сколоченный-склёпанный какими-нибудь народными умельцами в какой-нибудь «кроватной» мастерской, действительно — буквально расползся на составляющие элементы. Открыл затвор и, с немалым усилием с помощью Чеботарёва повернул орудие на свет: канал ствола в достаточно хорошем состоянии, не ржавый, изношен по-божьи…
— Пусть стоит — раз жрать не просит!
Затем, отряхивая руки от многолетней пыли, тщательно протирая их носовым платком, спросил:
— Из документов на неё — только та расписка, да? За нашим отрядом эта пушка не числится?
— Больше ничего нет, нет — не числится.
— Вот и ладненько!
Как можно догадаться, у меня появилась кой-какая долгосрочная задумка.
В следующих двух пакгаузах было в основном разное крестьянско-кустарное и шмутьё-барахло. Имущество местных кустарей и частников-нэпманов… И те и, другие и третьи — из-за низкого спроса на месте, торговать ездили в отдалённые большие сёла, небольшие города вроде Ардатова или Мурома, а то и даже в губернский Нижний Новгород. Вновь изготовленный или не проданный товар, за небольшую плату оставляли под охраной на разъезде…
Удобно им всем так — понятно, из-за чего, да?
Значительную, если не большую часть товара составляла та самая минеральная краска — про которую мне рассказывал Отец Фёдор в первую же ночь моего «попадалова».
Наконец, последний из вверенных мне под охрану «объектов» — довольно разветвлённый и вместительный железнодорожный тупик.
— Здесь раньше вагоны дровами из концлагеря грузили, — пояснил Чеботарёв, — сейчас же сломанные паровозы или вагоны отстаиваются — в ожидании приезда бригады из депо…
— Эти я вижу — так и не дождались.
В самом конце оного из «тупичков» сиротливо стояли ржавый паровоз и вагон. Ещё три вагона, вернее — их «скелеты», были просто-напросто сброшены с рельс и через ни хуже прорастают молоденькие берёзки.
— Паровоз бают — американский, только на угле ездить и может… А где в восемнадцатом году был уголь? У немцев, потом у Деникина и недобитых буржуев! Помучились с ним, да здесь и бросили. У этих вагонов же, лопнули колёсные пары…
— Так, грузить надо меньше!
Криво стоящий на рельсах двухосный пульмановский вагон — был чуть ли не с «горкой» заполнен старыми, ржавыми, изношенным рельсами.
— А этот самый старый — ещё до Империалистической войны здесь встал, когда в последний раз делали ремонт путей…
Убей меня Бог, не помню грузоподъёмность[3] таких вагонов… В прикидку — тонн двадцать или немного меньше.
Короче, в железнодорожном тупике полустанка оказался целый «Клондайк» — многие десятки тонн пока ещё бесхозного железа. Вот только, толку из него нет — от слова «вообще»: вся мелочь уже была давно растащена местными (с «американского» паровоза, скручено всё — что скручивается и, отломано всё — что отламывается), а крупногабаритные куски металла — без специального оборудования не пустишь в дело.
Чувствую себя, как один персонаж древнегреческих мифов — за жадность приговорённый ихними богами к следующему виду наказания: стоит он по горло в воде — а над ним ветки с висящими сочными плодами… Но, не напиться, не поесть он не может — из-за недоразвитой технологии!
Например, те же изношенные рельсы — это высококачественная, износостойкая сталь… Но, чем от неё хотя бы кусок отрубить — чтоб потом в сельской кузне перековать в что-нибудь полезное, что можно с выгодой для себя продать: в топор, лопату или хотя бы обыкновенный нож?
Ни автогена, ни хотя бы болгарки.
Я стоял, смотрел на всё это богатство и мысленно рвал на собственной попе волоса — сожалея, что вместе со мной в будущее не попал мой инструмент из гаража… Вместе с самим гаражом… Вместе с моим «Крузаком»… Вместе со всем моим двухэтажным уютным домиком с подвалом и мансардой… Вместе с моей «бабушкой»…
Вместе с моей — вмиг помолодевшей Королевой!
После обхода и изучения ништяков на подотчётных мне объектах, зашли с Чеботарёвым к начальнику станции. Познакомились с этим угрюмым стариканом, практически молча попили с ним отвратительного «спитого» чаю с гомеопатическими дозами постного сахарина… Зашли к телеграфисту и, довольно долго пробыли там, под уже «пустой» кипяток болтая о всяких пустяках с этим — уж больно словоохотливым тридцатилетним чувачком в студенческой тужурке.
В этом же здании находилась и моя «контора», то бишь — канцелярия Особого Вооружённого Отряда, где я и провёл в полном одиночестве следующие два часа — изучая и систематизируя по отдельным папкам документацию, в основном — личные дела своих подчинённых.
Ничего особенного я не нарыл, бухгалтерии здесь не было — деньги за службу бойцы получали через кассу НКВД…
Ну, что? Пора закругляться и как-то добираться до Ульяновки — чтоб после обеда заняться «Французом»? Конечно! Однако сперва, надо расставить все точки над «ё».
Недолго поискав, нашёл своего зама — комвзвода ОВО Чеботарёва и, пригласив того в кабинет, без всяких экивоков спрашиваю:
— А теперь может расскажешь мне, товарищ Чеботарёв, про то — о чём мне знать, вроде бы и не обязательно… Но про что я сам могу — чисто случайно, или ещё как, узнать?
Вижу — менжуется, тогда заговорщически подмигнув, подбодрил:
— Чисто, для того — чтобы не было меж нами недоразумений в дальнейшем… Чтоб наша служба текла гладко да ровно и казалась нам обоим мёдом… Смекаешь, товарищ комвзвода?