Ведь эти заводы, в самый неподходящий момент — летом-осенью 1941 года, пришлось эвакуировать куда-то на Восток и там — практически с нуля, практически без подготовленных довоенных кадров, создавать производство танков… А Сормовский, существуй он — без помех проработал бы на месте всю войну… Не считая немецких стратегических бомбардировок лета 1943 года, конечно.
Советской пропагандой и историками-пропагандонами «успехи» эвакуации были сильно преувеличены. Не берусь судить хоть как-то достоверно — был ли какой-то её довоенный план или нет, но обстановка на фронте стремительно ухудшалась и, эвакуация — началась и продолжалась в условиях форменного бардака. Так к примеру, из уже осажденного Ленинграда рабочих и инженеров эвакуировали самолетами (много ли народу вывезешь на «кукурузниках» да немногочисленных «Ли-2»?), а из оборудования танкового Кировского завода успели вывезти лишь самую малую часть, разбросав его по пяти непрофильным предприятиям Урала и Сибири. По существу эвакуация Кировского завода — который делал танки «КВ», была сорвана.
В Харькове, где делали танки «Т-34» и дизеля — дела обстояли как бы не хуже!
Оттуда успели эвакуировать в Нижний Тагил меньше половины инженеров и чуть больше десятой части рабочих. Остальные бесценные на войне специалисты — ушли в ополчение и не вернулись, или остались в оккупации и ремонтировали немцам их танки на самом крупном довоенном советском танковом заводе. И на прибывшем в Нижний Тагил харьковском оборудовании — пришлось работать женщинам и подросткам набранным по окрестным колхозам и, до этого — вообще никаких станков в жизни не видевших. Конечно — честь им и слава и, вечная благодарность от потомков, но…
Но, за державу обидно!
Как только страна стала жизненно нуждаться в танках, оба производящих их завода «встали на колёса» и поехали куда-то на Восток. И, не одни танковые заводы, кстати… Пехоте пришлось воевать «коктейлями Молотами» — от которым сам скорее сгоришь в окопе-могиле, чем подожжёшь супостата. Не от хорошей жизни на горьковском «ЗИМе» пришлось срочно налаживать производство «мобилизационного» лёгкого танка «Т-60», а затем — «Т-70», все достоинства которых — дешевизна и возможность использования в конструкции автомобильных агрегатов.
А произведённые в мизерных количествах на непрофильных и эвакуированных предприятиях средние и тяжёлые танки, первое время не отличались надёжностью и качеством. Трескавшаяся броня, крошащиеся шестерни коробки передач, перегревающиеся фрикционы, двигатели с моторесурсом в несколько часов… Недаром, «Т-34» — выпускающиеся в начале войны на том же судостроительном заводе «Красное Сормово», называли «сормовским уродцем[1]»!
Не обучишься как следует на таких танках «военного времени», не повоюешь достаточно долго: если даже доехал до фронта по дороге не сломавшись, чаще всего — первый же бой и, полетела домой «похоронка» чёрным вороном… Откуда появиться боевому опыту у солдат и командиров⁈
Стоит ли тогда удивляться, что даже в самых благоприятных условиях «контрнаступления под Москвой» зимой 1941−42 года — не смогли добить уже издыхающую в снегах Группу армий «Центр»? Стоит ли удивляться отступлениям и окружениям лета 1942 года?
Стоит ли тогда удивляться большим потерям в танковых войсках⁈ Даже, в битве на Курской дуге, около половины советских танков составляли лёгкие «Т-70» — с «жестяной» бронёй и вооружённые устаревшей ещё до войны «сорокопяткой»? Танкист садящийся воевать в этот «бюджетный» танк, заранее должен был считать себя мёртвым.
Конечно, «история не терпит» ничего сослагательного… А, всё же⁈
А, если бы в Нижнем Новгороде, точнее — в Горьком, до войны был бы крупный действующий танковый завод — который не надо было никуда эвакуировать? С тёплыми хорошо освещёнными цехами, с опытным, квалифицированным персоналом — живущим в собственных квартирах и домах, а не в вповалку в холодных землянках и бараках? Тем более, уже сейчас на заводе имеется цех судовых дизелей (точнее «полудизелей» — двигателей калоризаторного типа), а рядом знаменитый Волжский артиллерийский завод — на котором производились танковые пушки «Ф-34».
Все условия для возникновения крупного центра танкостроения!
Случись так, Сормовский танковый завод бы, с 22 июня — всё наращивал и наращивал производство танков, перейдя на мобилизационный режим работы и, история Великой Отечественной Войны — вполне могла бы выглядеть несколько по-иному… А то и, совсем по-другому.
Разве я не прав?
Самого производства бронетехники я не застал: серия из пятнадцати единиц уже была закончена и, на заводе я обнаружил лишь единственный — «эталонный» танк, который использовали в качестве трактора.
Зато, я опять попал на митинг!
Ситуация в промышленных центрах при развале старой военно-коммунистической системы распределения, резко ухудшилась. Окончательная либерализация (отпуск) хлебных цен произошла. Настали времена НЭПа и, в марте 1922 года — промышленные предприятия были сняты с государственного снабжения и были отпущены в вольное плавание по волнам… Нет не рыночной — нэпмановской экономики. Они получили право вести самозаготовки по свободным ценам в пределах их материальных и финансовых возможностей.
Привыкшие к «положняковой» пайке, гегемоны принялись бузить — когда осознали что хлеб свой насущный, как при капитализме, им придётся зарабатывать — «в поте лица своего».
В результате резкого зигзага партийного курса и, следовательно — утраты четких политических ориентиров и кажущегося «предательства» верхушки и, сами прежние «идеалы» оказались сомнительными. Вместо обещанного и заслуженного за нечеловеческое напряжение военных лет — «коммунистического рая», рабочие потерпели крушение идеалов и личных надежд, испытали беспросветную нищету и жутчайший голод. Доверие к большевицким вождям и вера в непогрешимость партийного руководства — сменились тяжелым сомнением в целесообразности потраченных сил и лучших лет жизни.
Про это же, мне открыто говорили в Губкоме РКСМ!
Кроме всего прочего, был отмечен небывалый с 1917 года всплеск религиозных настроений: на Пасху, церкви — были просто переполнены рабочим людом.
Короче, идеологию и политику НЭПа, рабочие умом не поняли и сердцем не приняли и, при мне приезжего из самой Москвы пропагандиста — чуть за ногу с трибуну не стащили!
Он им про то, что «промышленность за четыре разрушена и пролетариат размыт», что задача НЭПа состоит в том, чтобы «восстановить экономику через государственный и частный капитализм». В ответ же, из толпы прозвучал по-детски простой вопрос:
— Так зачем же вы, большевики — промышленность четыре года портили и пролетариат размывали?
Затем, его освистали — не дав сказать ни слова…
Да! В стране полный идеологический раздрай и, ситуация — когда «верхи не могут, а низы на всё положили».
Разруха — прежде всего в голове…
Чтоб больше не возвращаться к этой теме.
Позже, я ещё несколько раз побывал на Сормовском заводе и всё-таки познакомился с некоторыми инженерами и мастерами — занимающихся конструированием первого советского танка и незаметно провёл небольшое «частное» расследование.
Тут в чём фишка?
Рисунок 25. Мастера и инженеры завода «Красное Сормово» у танка «Борец За Свободу Тов Ленин». Крайний слева — комиссар «Центроброни» И. Гаугель, 1920 г…
Работы по копированию танка «Рено FT-17» проводила смешанная группа лучших специалистов, как с самого Сормовского завода — так и Ижорского (броня) и московского автомобильного «АМО» (двигатель) заводов. Были привлечены даже два инженера-француза — сочувствующих коммунистическому движению.
Лучшие на то время специалисты Советской России — об чём разговор? Нефедов, Крымов, Салтанов, Московкин, Спиридонов… От «АМО» — инженер Калинин и ещё четыре человека, от Ижорского завода «группа брони» под руководством технолога Артемьева.
Однако, хрен бы что у них получилось, если бы наблюдение за постройкой танков не осуществлял представитель «Центроброни» — комиссар Гаугель Иван Христианович!
При всякой «нештатной» ситуации или какой-то проблеме, он просто объявлял виновника саботажником, сажал в кутузку и держат там — пока тот не находил нужное решение. Кроме того, Гаугель «пробил» в «Центроброне» распоряжение о премировании отличившихся инженерно-технических работников повышенным денежным содержанием и дополнительными пайками.
Конечно у большинства опрошенных, мнение об этом комиссаре — с его «несуразной фигурой в кожаной куртке с неизменным маузером на боку», было исключительно отрицательным… Лишь один инженер Нефедов — разработавший общую технологию изготовления танка, прямо сказал:
— Конечно, он зачастую мешал — всюду вмешиваясь со своими завиральными идеями, а его «технические решения» — были просто умозрительно смешны. Но надо отдать должное: без Ивана Христиановича, ничего бы не получилось — мы бы погрязли в склоках со смежниками и друг с другом!
Понятно… Каждый из немногочисленных инженеров, доставшихся Советам от царского режима, мнит себя гением и на совместный труд с другими «гениями» малоспособен.
Самого комиссара я уже не застал — он куда-то уехал, а по другим сведениям — заболел.
Вот и ответ на вопрос: почему завод «Красное Сормово» не стал флагманом советского танкостроения — не появился там свой «генеральный конструктор». Который способен сплотить коллектив, воодушевить его, поставить перед ним задачу и строго требовать её выполнения. А главное: «сожрать» конкурентов, убедить «верхи» в перспективности именно своей идеи и наконец — «протолкнуть» изделие в серию.
Все без исключения дореволюционные интеллектуалы-инженеры-индивидуалы — с коими мне довелось встретиться, познакомиться и побеседовать — на эту роль не годились.
Ну, что ж…
Будем искать!
Кроме предприятий, я стал частым посетителем архивов Волжского пароходства, Московско-казанской железной дороги и её веток… Ничего сложного — пускали в них только в путь, от вида одной лишь кожаной куртки! Впрочем, «объекты» не Бог весть какие секретные — кому интересны «дела давно минувших дней» на транспорте⁈