Говорят, грязь, мороз и разница в ширине колеи железных дорог — помогла оккупантам в 1941 году застрять на «ближних подступах»… Сказать по правде, не уверен: ведь это же обстоятельство, не помешало нам дойти до Берлина и взять его штурмом, правильно? Рельсы, достаточно быстро перешивались на нужную колею железнодорожными войсками — что мешало высокотехнологичным немцам, поступить также?
…Однако, возвращаясь к «нашим баранам»: вакханалия с шириной ж/д колей по стране — продолжалась ещё достаточно долго!
Первая по-настоящему коммерческая железная дорога «Верховье — Ливны», построенная частной компанией в 1971 году в Орловской губернии, была шириной полторы русской сажени или 3,5 английских фута (1067 мм). Короче, что ни ветка — то своя железнодорожная колея!
Так вот, история Выксунской УЖД Приокского горного округа — как бы повторяет общую историю железных дорог России, застывшую на определённом этапе своего развития. Лишь в конце 19 века в стране ввели стандарт для узкоколейных дорог — 750 миллиметров, но к тому времени каких только их разновидностей, здесь было не встретить! От «сверх узких» 630 миллиметров — до «стандартных» 750 мм, но попадаются и 700 мм и даже те же самые — «полторы русских сажени».
К чему я это?
Рисунок 30. Схема Выксунской узкоколейной сети железных дорог. Составлена по карте 1920-х годов. Источник: https://vr-vyksa.ru/obshestvo
Да, есть у меня кой-какие интересные прикидки насчёт, как самого Приокского горного округа — так и его сети узкоколейных железных дорог. Вот потому-то, я здесь стою сейчас и, с хозяйским прищуром осматриваю ближайшие окрестности и еле-еле виднеющийся на горизонте посёлок Владимировка Лукояновского уезда:
— Мда… Непорядок!
[1]Евгений Евтушенко.
Глава 13Рояль' который утонул, а потом всплыл
…Подходя к кузнице и дому Клима, ещё издали учуял характерный тухлый запах: вяленная рыба сушилась на его дворе где только можно и даже там — где никак нельзя, а вокруг неё роились полчища мух.
— Фу, фу, фу… Какая вонь, — зажимаю нос, — Клим! Да, куда ты её столько наловил⁈
Хотя и представлял масштабы — Кузька рассказывал и изредка что-нибудь передавал «от дядьки Клима», но…
Вот заставь ду… «Альтернативно одарённого», Богу молиться!
Во дворе, куда не кинь — везде чехуя, чехуя, чехуя… Плавательные пузыри… Кот на крыльце растянулся — поперёк себя толще, как будто задрав ему хвост — его через задницу насосом надули.
Тот, скалит весело нетронутые кариесом зубы:
— Хахаха! Видать, в тебе глист какой есть — раз рыбьего духа не переносишь!
Однако, экземпляры какие… Лещи со сковородку, сазаны — ё-моё… Даже обычная плотва и та — с кирпич размером! «Там», только по «Дискавери» таких видел — самому не ловилось.
— Нет, ну зачем ловить — если сожрать всё одно не можешь?
— Да, чтоб ты понимал… Азарт, понимаешь!
— Не, я всё понимаю… Но это уж, слишком! Ну раздал бы соседям, что ли.
Из дверей выходит жена Клима и:
— Соседи от тебя скоро разбегутся, Ирод чешуйчатый!
— Молчи, баба — тебя никто не спрашивает.
— Да, чтоб ты околел — вместе с твоей поганой рыбой! — плюнула та и ушла снова в дом.
Посмеявшись, Клим пригласил в дом «на уху»:
— Не смотри — что ругает: готовит моя Глафира Петровна, просто — язык проглотишь!
Действительно, уха мне понравилась — густая, аж ложка стоит как в студне. Далее была рыба жаренная — тоже неплохо, потом ещё что-то рыбье…
— А вот смотри — икра сазанья, — нахваливает хозяин, — да с чесночком!
— А как же «головы щучьи с чесноком», — вспоминается бессмертное, — «хищник» разве в ваших краях не водится?
Отмахивается с досадой:
— Не… На твои крючки и леску щука не ловится — здесь блеснить надо или жерлицы ставить. Ешь, что дают и не привередничай!
— Да, нет уж — спасибо! Я уже как садок во время жора — «полный» твоей рыбы… Посмотри — из зада у меня хвост не торчит ещё? Хахаха!
— Хахаха! Нет, всё же есть в тебе какой-то глист. Чёрт с тобой, не хочешь — уговаривать не стану… Глафира!
— Чего тебе, судак белоглазый?
— Не лайся, глупая баба, а тащи самовар.
По прошествии времени на столе «материализовался» исходящий паром самовар, с фарфоровым заварником сверху и вновь появившимся на столах у населения колотым сахарком. Сахар в эти времена потребляли «вприкуску», а продавался он «колотым» — большими кусками то есть и, приходилось перед индивидуальным употреблением специальными щипчиками откусывать от них маленькие кусочки. Это скажу вам — занятие не из лёгких… Иногда, в полумраке было заметно — что аж голубоватые искры летели!
За чаепитием, я не стал долго тянуть кота за хвост и перешёл к цели своего визита:
— Как мои крючки, целы?
Сокрушённо вздыхает:
— Один уже сломался — даже не представляю, что там за «Титаник» зацепился!
— Может — коряга?
— Да, нет — если за корягу, я ныряю и отцепляю… А тут…
Клим выпучил и без того слегка выпуклые глаза:
— Как вдруг повело… Да, как дёрнет — у меня чуть удилище из рук не вылетело! Потом вдруг, как отпустит — я ж на жоп….пу сел… Глядь — МАТЬ ТВОЮ(!!!), а жало крючка обломано.
— Ну, не беда — у тебя ещё есть.
— Ну и то верно… — помолчав, спрашивает, — а у тебя? У тебя, что есть ещё, Серафим Фёдорович?
— У меня много чего есть. Зимние блесны, например — по льду в отвес хищника ловить.
— А леска потолще?
— Есть и леска — почему бы ей не быть?
Сглатывает слюну и молчит, зависнув.
Итак, наконец под чаёк «вприкуску» — как бы невзначай, «закидываю удочку»:
— Хочу вот сам попробовать порыбачить…
Тотчас оживает:
— Так в чём же дело⁈ Хоть счас пошли… Или поехали — телегу свою возьму.
Конкретизирую:
— Завтра с утра отвезёшь на Лавреневский карьер, Клим?
Изумляется, чуть глаз не выпал:
— На «Лавреневский карьер»?…Почему там?
— Я так хочу. Так, отвезёшь завтра утром или мне кого другого попросить?
Тот, руку положив на сердце:
— Да, я не прочь… Но ты пойми, Серафим — там рыбы НЕТ(!!!) и, отродясь никогда не бывало! Там никто не рыбачит…
Со всей убедительностью, разуверяю:
— Наоборот — там рыбы столько, сколько тебе и не снилось.
— Да, кто тебе такое сказал⁈
— Один знающий человек, — еле-еле сдерживая гомерический хохот, — просил тебе не рассказывать, а то ты всю рыбу там выловишь.
— Да, плюнь ему прямо в его очи! — горячится Клим и, чуть ли не рубаху на пузе не рвёт, — да, кругом столько мест — хоть на наш заводской пруд ступай или на Грязной ручей и, то — там рыбы будет больше, чем… А в Тёще — во «лапти», места только надо знать! А в Серёже…
Однако, я настаиваю:
— А я хочу, порыбачить на Лавреневском карьере!
Жена Клима меня поддержала с изрядной ехидцей:
— Съездите, съездите — всё меньше во дворе тухлятиной вонять будет!
Клим, по столу кулаком — «бабах», аж самовар подпрыгнул:
— МОЛЧАТЬ, ДУРА!!! Не твоё бабское дело в мужицский разговор встревать… Пшла на кухню и греми там своими чугунками!
Не сильно то и испугавшись, та поджала губы и надменно на мужа глянув, не спеша удалилась на свою «территорию».
— Так, что? Отвезёшь на Лавреневский карьер или не уважишь?
Помолчав сколько то, тот с досады чуть не плюнул:
— Чёрт с тобой! Завтра, ещё затемно буду ждать тебя возле плотины…
Уже попрощавшись, услышал за спиной еле слышное:
— Ну, что с него — с контуженного, взять⁈
— Разве дороги туда нет?
Где-то с полпути, еле заметные признаки цивилизации кончились — от слова «вообще» и, приходилось временами продираться сквозь густые кусты и объезжать довольно толстые деревья. Иногда, без топора и шагу проехать было невозможно! Клим, потихоньку зверел и отвязывался на мне — как на виновнике злоключений:
— А это и есть дорога — аль повылазило⁈ Просто по ней, лет сто уже не ездили.
Действительно, хоть и сильно заросшая, но ровная — без бугров и ям, дорога. Насыпи, выемки… По сторонам, даже виднеются остатки кювета.
— Ну, положим не «сто» — а лет семьдесят…
— «Семьдесят…». Хватай вон топор и прорубайся, счетовод хренов! Ох и, это надо ж было с ним связаться…
Хотя, чаще всего он «отвязывался» на лошади — хлеща её без особой надобности и обзывая всякими обидными для любой животины словами.
Клим, был несколько неправ: рыба в заброшенном песчаном карьере — заполненном водой, конечно же была.
Вон, как она плещется, какие круги по поверхности водоёма расходятся!
Да и так — визуально, с берега были видны проплывающие в слегка мутноватой воде тёмные, вытянутые хребтины. Однако, обитатели водной стихии упорно игнорировали абсолютно все привады и насадки — что подсовывал им под самый нос заядлый ульяновский рыбак.
К обеду, изрядно достав меня уже своим нытьём, Клим поймал всего лишь пару небольших с ладошку карасиков — да с пяток плотвичек и окуньков и, того меньше:
— Ничего не хочет брать: ни на червя, ни на опарыша, ни на кашу или распаренное зерно…
— На жёванное гов…но попробуй, — даю дельный совет.
— Тебя вот, — психует, аж слюной брызжет, — самого заставить бы гов…но жевать, за такую «рыбалку»!
Чтоб не разругаться вконец, отхожу от него подальше и, идя вдоль берега иногда закидываю удочку, меряя глубину. У меня вообще, ни разу даже не клюнуло — но в отличии от Клима, я ничуть не расстраивался.
Когда-то, ещё очень задолго до братьев Баташёвых — построивших близ Ульяновки чугуноплавильный завод, здесь была балка -небольшая долина с пологими заросшими склонами. Затем, на дне балки нашли песок и стали его добывать, используя для разнообразных нужд — так и получился Лавреневский карьер. Однако, чем глубже рыли — тем сильнее мешали скапливающиеся в нём грунтовые воды, не успевали откачивать «конными» насосами. Наконец, после техногенной катастрофы 1861 года — прорыва дамбы водохранилища где-то в верховьях реки Тёщи, карьер затопило «по настоящему» и его окончательно забросили.