— Целим точнее, слепошарые, — ору, — залпом… ОГОНЬ!!!
Третьего чёткого залпа уже не поучилось, да он и не нужен был — каждый стрелял вразнобой, по своей персональной цели.
Из-за возникшей паники, ответный огонь начался — когда наши расстреляли уже по две обоймы. Был он на редкость нерезультативным, пока от окраины села не вернулась разведка бандитов.
— «Так, так, так… — их пулемётчик бил короткими очередями, видно экономя патроны, — так, так, так…».
Но, прицельными!
Вот этот момент я не предусмотрел: с той стороны, мы оказались — как на ладони и, вскоре среди наших — кто-то закричал дурным голосом.
— Не… Беру свои слова обратно, — флегматично констатировал Барон, — до генерала Яши тебе далеко.
— Чеботарёв, — оставив его слова без внимания, ору, — всем огонь по пулемётчику!
Зачастили торопливые выстрелы, да всё мимо.
— Прицел переставьте на шестьсот шагов, олухи косоглазые!
«Вжжжить, вжжжить, вжжжить!».
Пролетевшая в ответ стайка пуль над головой, заставили меня умолкнуть и вжаться лицом в снег…
Вдруг, кто-то буквально по спине пробежался.
— Куда, Мишка? Стой! ЛОЖИСЬ!!!
— Обойма у него кончилась, — орёт в ответ, — счас я, быстро…
Возвращается буквально через минуту, так же бегом и с винтовкой.
— Чья? — спрашиваю.
— Милиционера убило… — деловито отвечает, рассматривая прицел, — и, кажется кого-то из наших ранило. Ничего так винтовочка, ухоженная…
Мишкины движняки не остались без внимания. Издалека, совсем не страшно послышалось:
' — Так, так, так… Так, так, так…'.
' — Вжжжить, вжжжить, вжжжить!', — просвистело совсем рядом, над головой, заставляя похолодеть от ужаса.
Прижав нас, пулемётчик вернулся к расстрелу основной группы — эта групповая цель ему казалась более опасной.
' — Так, так, так… Так, так, так…'.
Средь моих агентов снова кто-то вскрикнул и, следом раздалось паническое:
— Он нас всех перебьёт!
— Надо в лес бегти!
Вот-вот возникнет паника и, тогда… Приподнимаются…
— СТОЙ!!! — стреляю из «нагана» в их сторону, — пристрелю, кто хоть с места сдвинется!
— ЛЕЖАТЬ, СУЧЬИ ДЕТИ!!! — взбешённым бычарой ревёт Чеботарёв, — ОГОНЬ, МАТЬ ВАШУ!!
Отдышавшись, Мишка через пару минут приник к винтовке — казалось, слившись с ней в одно целое…
— БАХ!!! — резкий, как удар кнутом выстрел под ухом, — БАХ!!! БАХ!!! Эх, патроны кончились…
Вижу, вокруг лежащего ничком пулемётчика происходит какое-то суетливое движение — видно хотят его заменить… Однако, пулемёт молчит.
'Весь день мы были в перестрелке,
Что толку в эдакой безделке…?'.
Почти до вечера, оставшийся день прошёл в пустой перестрелке… У нас были потери ещё одним убитым, двух тяжело- и тремя легкоранеными, сколько у бандитов — мне то неведомо.
Уже темнеть начало, патроны кончаются, я и мои агенты с ментами — замёрзли все как герои-челюскинцы на льдине… Смотрю, над сельсоветом опять машут красным флагом. Я в нешуточной панике — неужели вторая группа бандитов подходит?
— Слушай, Барон! По-моему, пора делать…
Однако вижу, разведка бандитов вдруг забегала-засуетилась:
— Постой-ка, Барон… Ты видишь — то, что и я?
Уцелевшие из её числа, запрыгнули в седла, скачут нахлёстывая лошадей мимо села и вскоре — превратившись в чёрные точки, исчезают куда-то из поля зрения.
Из-за саней бандитского обоза выходят с поднятыми руками и что-то нам кричат. Двое из них махают какими-то белыми тряпками.
— Сдаются… — как-то несколько разочарованно констатирует Мишка.
— Прекратить огонь, — командую, — отделение Афанасьева со мной, остальные на месте держат бандитов под прицелом!
Мишка-Барон удивлённо рассматривает меня — как будто в первый раз увидел:
— Не, генерал Яша, конечно — но тоже… Это где ты так воевать научился, Серафим? На курсах красных командиров — а, потом за два месяца на польском фронте, говоришь⁈ Ну, ну…
«Пять лет игры в тактический симулятор „Линия фронта“», — хотелось ответить.
— «Излишние знания преумножают печаль», Миша!
— Ну, тогда извини… — понимающе качает головой.
По ранее пробитой тропке с Мишкой и отделением моих агентов переходим на другую сторону речки и идём вдоль высокого берега к мостику. Вдалеке вижу — из леса чёрной лентой-колонной выходит конница.
— Кажись, точно — наши, — говорю, вглядываясь.
— Кони у них заморены, подойдут не скоро, — как-то отрешённо буркнул Барон и шёпотом, — может, насчёт трофеев…?
— Миша, это мародёрство — можно раскрутиться на высшую меру наказания… Расстрел!
— Так, тебе бинокль не нужен, что ли? Это будет считаться не мародёрством — а взятием законного трофея.
Видя как я колеблюсь, этот змей-искуситель привёл ещё один убойный аргумент, показывая на приближающуюся ленту красной кавалерии:
— Не мы так другие трофеи к рукам приберут! Вместе с покойниками их добро не закопают, обдерут до исподнего… И где социальная справедливость тогда, спрашивается? Мы воюем, нам лбы дырявят — а пользуются чужие дяди? Ох, не поймут Вас наши агенты, товарищ заведующий оружием…
Поколебавшись несколько долгих секунд, я нехотя согласился:
— Ладно, Барон! Как пленные отойдут от обоза — пробегись по заваленным «фрагам» и собери «лут»…
— ЧЕГО⁈
Думал, у него шары выпадут! В моменты особого волнения — а только что закончившийся бой без сомнения заставил меня «поволноваться», у меня нет-нет — да и выскакивают «словечки».
— Пошарь там в санях, говорю… Убитых тоже не забудь, а я посмотрю у пленных. Только, осторожно там — могут быть спрятавшемся под саням недобитки.
— Не боись, товарищ заведующий оружием — не в первый раз!
Подозрительно на него глянув, я погрозил пальцем:
— И, давай там без своих уркаганских штучек-дрючек! Понял меня?
— Так точно: понял!
Залихватски отдаёт честь и стоило мне на секунду отвлечься, вмиг куда-то исчезает.
— Всем перейти реку и построиться, — командую пленным со своего берега, — оружие оставить на месте. У кого найду хоть перочинный ножик — пристрелю на месте без предупреждения!
Большинство перепуганы до смерти, но попадаются и злые лица матёрых вояк — не сломленных духом и, ещё на что-то надеющихся.
— Раненных не забываем, православные!
Хожу, ору, потрясаю оружием… И, подчиняются!
Приказываю своим агентам обыскивать пленных и всё найденное, скидывать в общую кучу.
Тут ещё толпа крестьян из села набежала: орут, шумят, угрожают бандитам расправой.
— Что-то вы с утра такими смелыми не были, граждане мужики, — буром пру на них, — ну-ка отошли подальше от пленных — пока не арестовал всех, нах! Председатель, мать твою так — наведи порядок, или по трибуналу соскучился⁈
Мои бойцы тоже шумят, матерятся и отпихивают прикладами от пленных, наиболее осмелевших сельчан.
Когда, все пленные оказались на нашей стороне речки, делаю отмашку всем своим — чтоб выходили из засады и шли сюда.
Вдруг, не заметил когда даже, со стороны мостка подъезжают трофейные сани под управлением Мишки:
— Тпру! Разрешите доложить, товарищ заведующий оружием: трёх тяжелораненых бандитов нашёл — своими брошенных… Куда их?
От окруживших сани крестьян последовало множество интересных предложений на этот счёт и, практически все они — сводились к утоплению бедолаг в ближайшей проруби. Некоторые «активисты», предлагали хоть счас показать — где именно это можно проделать.
Один из раненных лежал посередине безмолвно как бревно, укрытый с головой шинелями, второй — бородатый, несмотря на зимнею пору — в синей казачьей фуражке с красным околышем, нервно вертел головой и злобно скалил зубы. Третий же, самый молодой — возрастом мне ровесник, которого я влёт назвал «юнкером», повторял раз за разом:
— Мужики, мы же за вас! Мы, чтоб избавить вас — крестьян от жидов да коммунистов!
Его чуть из саней не вытащили и не порвали на лоскуты:
— А ты нас спросил, прежде чем «избавлять»? Советская власть строгая к мужику, но эта — НАША ВЛАСТЬ!!! А от вас дворянчиков, нам ничего не надо! Ни хорошего, ни плохого — хватит, покуражились над нами.
«Отношение русского народа к Советской власти — это как почитание каким-нибудь папуасом своего деревянного божка: ругает того за плохую охоту, но в тоже время — истово молится ему и приносит жертвы… И главное: зачастую жизнь готов отдать — защищая своего истукана от „папуасов“ из другого племени».
Не сам придумал — читал где-то… Да, согласен: где-то — в чём-то, это действительно так!
Такое отношение новая власть внушила к себе не только массовыми расстрелами и внушениями каких-то фантастических идей — но и тем, что ее представители (по крайней мере в основной массе), в момент нечеловеческого напряжения всей нации не устраивали безобразных оргий, не вели роскошной жизни — как прежняя, имперская элита. Наоборот, они и много и деятельно работали и, первыми шли в бой под пули и на виселицы.
Любая гражданская война — это война двух идей.
Требуя от народа жертв и подвига, большевики призывали массы освободить весь трудовой народ мира от хищника-капитала и обещали создать такую жизнь — при которой не помещик и фабрикант, а они сами будут господами жизни. И поверившие, зараженные этими проповедниками людские массы — с энтузиазмом несли все тяготы военного коммунизма, с твердой верой, что в конечном результате принесенные жертвы будут не напрасны — а дадут начало нового, справедливого мироустройства.
Другая сторона не смогла предъявить народу никакой достойной идеи и проиграла… Так, кого винить?
Горе побеждённым!
Успокоив кое-как разошедшихся мужиков — добрым словом и заряженным револьвером, я приказал Мишке:
— Вези раненых в Сельсовет, пусть найдут фельдшера или кого ещё… Потом разберёмся! Проверь по пути тех убитых разведчиков — может из них, кто ещё жив.