— Что же вы не пьете? — спросила я. — За успех нашего с вами предприятия!
— Простите, а мы можем поменяться бокалами?
Я поняла его. Решил, что ему дали вино с ядом. Я поменяла бокалы и пригубила.
Он выпил бокал и спросил:
— Когда же за мной придут?
— Но вам ведь зачитали решение о вашем освобождении.
— Но я-то хорошо все понимаю. О каком прощении может идти речь…
Закончив обед, я предложила:
— Хотите, я вам покажу нашу сельскохозяйственную выставку?
Машина шла по улице Горького. Витрины магазинов закладывались мешками с песком. Окна крест-накрест заклеивались белыми полосками. Вооруженные, милиционеры с противогазными сумками через плечо регулировали движение. Посредине улицы следовал целый поезд грузовых машин: эвакуировали музейные ценности.
Сельскохозяйственная выставка еще работала, хотя посетителей было мало, детей не видно совсем. Нелидов с интересом смотрел на хоровод бронзовых красавиц в национальных одеждах, окруживших центральный фонтан, на причудливые здания павильонов.
К вечеру я привезла его в гостиницу «Москва», где для него был заказан номер. На столе лежали свежие газеты, журналы, стоял его чемодан. Я пожелала ему хорошо отдохнуть, чтобы с завтрашнего дня начать готовиться к отъезду.
Но случилось так, что на меня нахлынули совершенно иные обязанности, уехать в не очень отдаленном будущем пришлось и мне, и по указанию руководства я передала Нелидова комиссару Василию Михайловичу Зарубину. Объяснила Нелидову, что уезжаю в командировку и передаю его в руки замечательному человеку, опытнейшему разведчику, моему большому другу…
Я возвратилась в Москву только в 1944 году и, естественно, поинтересовалась судьбой Нелидова. Узнала у Василия Михайловича, что Нелидов никак не мог прийти в себя после крутого поворота в его судьбе. Он давно считал себя обреченным на смерть, а тут неожиданно такое доверие… Он не в состоянии был понять, что же ему делать с дарованной свободой. У него не было семьи, друзей, он свыкся с мыслью, что жизнь его кончена…
Василий Михайлович пришел к Нелидову в гостиницу в тот самый номер, в котором я виделась с ним в последний раз, но не мог достучаться. Пришлось дверь вскрыть. Вошедшие увидели Нелидова мертвым. Скрученный жгутом кусок простыни стал единственным свидетелем приговора, вынесенного себе и свершенного им самим.
Глава 4Сосновский
Это был ас 2-го разведотдела польского генерального штаба. Его так же, как и Нелидова, Красная Армия выпустила из польской тюрьмы, и затем СМЕРШ, выяснив, что он крупный польский разведчик, работавший в Германии, препроводил в Москву. Я получила указание опросить его и получить полезную для нас информацию.
Надзиратель привел его из внутренней тюрьмы. Высокого роста, спортивного типа человек лет под сорок со светскими манерами. Даже казенное вафельное полотенце было с шиком повязано на шее.
Резидент польской разведки Сосновский много лет жил и работал в Германии. Он был, безусловно, талантливым разведчиком. Великосветский образ жизни позволил ему быть принятым в аристократическом обществе Германии. Он жил на широкую ногу, славился умопомрачительными приемами. В самом Берлине и в окрестностях немецкой столицы у него было несколько вилл, три автомобиля в боксах, расположенных в разных районах, собственная конюшня. Утром его можно было встретить на верховой прогулке в Тиргартене.
Но самым главным его достоянием была агентура, приобретенная им во многих важнейших ведомствах гитлеровской Германии. Шифровальщик генштаба. Машинистка из личной канцелярии Розенберга [8]. Свои люди в Главном управлении имперской безопасности (РСХА), в абвере. Его любовницами были жены крупных чиновников. Вообще агентура его состояла главным образом из женщин.
Начальство из Варшавы не раз предупреждало своего резидента, что его расточительность и разгульная жизнь не вписываются в германский климат военного времени, в котором все подчинено одной идее: «Пушки вместо масла». И неудивительно, что Гиммлер предпринял охоту на этого подозрительного дамского угодника и подсунул ему в качестве «агентов» своих людей.
4 Управление имперской безопасности тщательнейшим образом разработало план разоблачения всех завербованных этим польским резидентом. И однажды во время очередного бала работники гестапо окружили виллу, и Сосновский был заключен в тюрьму.
Вскоре его в наручниках и кандалах привели на тюремный двор, где он увидел всех своих агентов в таких же наручниках и кандалах. Не было среди них только тех, кого подставило ему ведомство начальника 4 Управления РСХА Мюллера.
На глазах обезумевшего Сосновского его агентам, большинство которых были его любовницы, тут же на тюремном дворе отрубали головы.
«Вас ждет такая же участь», — объявил Сооновскому представитель РСХА.
Полякам удалось обменять Сосновского на двух крупных агентов абвера, но на родине его не встретили с объятиями, а поместили в тюремную камеру, заявив, что за свою разгульную жизнь и гибель ценнейшей агентуры он заплатит сполна…
Нам было важно получить от Сосновского информацию, в особенности касающуюся гитлеровского плана «Дранг нах Остен», позже получившего название «Барбаросса».
Но Сосновский в отличие от Нелидова не был расположен к откровенному разговору. «Мой долг польского патриота не позволяет мне…», — часто приходилось от него слышать.
Тогда условились применить своеобразный розыгрыш, пойти на неотразимую по своей убедительности уловку.
У советской разведки в самом гестапо был агент, который ведал наружным наблюдением и разработкой связей Сосновского. Все материалы о Сосновском он скрупулезно передавал нам.
Родился любопытный сценарий. Я буду задавать Сосновскому вопросы, а комиссар Зарубин комментировать ответы Сосновского и уличать, если он попытается что-либо скрыть.
— Скажите, как вам удалось завербовать жену ответственного работника министерства иностранных дел и заставить ее передавать вам для фотографирования секретные документы мужа?
— Прошу прощения, но, увы, я этого уже не помню.
Присутствующий здесь же Василий Михайлович Зарубин говорит:
— Могу вам напомнить. Это была довольно хитрая операция. Вы дали объявление в газету: молодой, обаятельный, эрудированный иностранец желает познакомиться с дамой, владеющей французским, английским и другими европейскими языками, с целью приятного времяпрепровождения. Вы получили массу откликов и остановились именно на ней, выяснив, что ее муж, престарелый дипломат, не удовлетворяет ее интеллектуальных и иных потребностей. Вы предложили встретиться с ней, для чего использовали «линкольн», который стоял в боксе у Вайсензее [9].
У Сосновского округлились глаза…
— Да, все это было именно так.
— Вы встречались с этой дамой, — продолжал комиссар Зарубин, — в специально арендованной для этой цели вилле на Принцальбертштрассе.
Сосновский терял самообладание. Он вытащил из-за пазухи конец вафельного полотенца и вытер взмокшее лицо.
Я продолжала вопросы. К Сосновскому «возвращалась» память. Он стал более определенен в ответах, но Василий Михайлович каждый раз уточнял и неправильно названный адрес, и номер и марку машины, и стоимость балов, которые он задавал, и грандиозные счета в ресторанах, и оплату массажистов, и даже клички лошадей.
Сосновский уже не пользовался полотенцем, он просто ладонями смахивал пот с лица. Затем он встал, поклонился и сказал:
— Я восхищаюсь искусством советской разведки. Вы знаете обо мне больше, чем я сам, и я готов мобилизовать свою память и ответить на все, что вас интересует.
Когда он стал рассказывать о полученной им информации в отношении военных планов Гитлера, мы поняли, что Гиммлер подбрасывал полякам дезинформацию, которая была призвана создать впечатление, будто у Германии нет никаких планов в отношении Востока, в том числе и Польши, что все их помыслы, мол, обращены только на Запад — на Францию и Англию. О том, как фактически развивались события после 1939 года, Сосновский не знал, так как был в заключении, в германской и польской тюрьмах, а затем попал к нам. В течение длительного времени он был в полной изоляции от внешнего мира.
Замечу также, что наш агент, который работал в гестапо, был у нас под вопросом. Через Сосновского мы получили возможность проверить его надежность, и, кроме того, Сосновский дал информацию о разведке Риббентропа и сложных перипетиях в отношении германского министерства иностранных дел с абвером и гестапо. Эти сведения имели для нас особую ценность.
СПРАВКА
ЗАРУБИН Василий Михайлович(1894–1972) — легендарный советский разведчик, генерал-майор.
Василий Михайлович Зарубин родился 4 февраля 1894 года в городе Подольске Московской области. Свое детство провел на Таганке. В семье вместе с ним было четырнадцать детей.
В. М. Зарубин активный участник Гражданской войны, коммунист с 1918 года. В 1921 году был призван в органы ВЧК, а вскоре переведен на работу в разведку и направлен в Китай под прикрытием сотрудника КВЖД, центр которого находился в Харбине. В Москву вернулся в 1925 году и был направлен на работу в нелегальную разведку. С конца 20-х до конца 30-х годов Василий Михайлович находился на нелегальной работе в регионе Германии, Франции, Дании и Швейцарии. Находясь на нелегальной работе, естественно, имел различные фамилии. В Германии и Франции, например, был чехословацким подданным и именовался как Ярослав Кочек. Имел также фамилию Херберт. Во всяком случае, его сын, родившийся в Париже в 1932 году, был зарегистрирован как Петер Херберт.
Приобретя огромный опыт разведывательной работы, Василий Михайлович Зарубин в 1941 году был назначен резидентом в США, где он находился до 1944 года.
Дважды женат. Первая жена — Ольга Георгиевна Васильева. С ней и маленькой дочерью он находился на работе в Харбине. Разошлись супруги в 1926 году, а в 1929 году Василий Михайлович женился на Елизавете Юльевне Розенцвейг, с которой находился на нелегальной работе и на работе в США, где Елизавета Юльевна проводила работу по добыванию секретной информации, связанной с созданием атомного оружия. Е. Ю. Зарубина была официальным сотрудником разведки в должности начальника отделения.