– Отвечай же! – сказал строго Агриппа.
– Я слышал о происшествии от слуг.
– Мурены жаждут человеческого мяса, слышишь, Клемент?
– Чьего, о господин? Назовите имя.
– Процилла.
При этом имени радость сверкнула в глазах Клемента, никогда не скрывавшего своего отвращения и своей ненависти к невольнику, явившемуся из Рима в виде подарка от Ливии Друзиллы. Эти чувства Клемента к Проциллу были хорошо известны и Агриппе Постуму, что заставило его в данном случае обратиться к своему любимцу. Клемент, желая убедиться, насколько серьезно намерение его господина, спросил:
– Тотчас ли должен я исполнить твое желание?
– Не теряй ни минуты.
Боясь перемены в мыслях своего господина, Клемент хотел уже повернуться к выходу, чтобы поспешить исполнить данное ему поручение, как Агриппа вновь крикнул ему:
– Клемент!
Невольник остановился в ожидании нового приказания.
– Если тебе будет необходима помощь всей моей дворни, то распоряжайся ею по своему усмотрению.
Клемент вышел.
После его ухода в триклиниуме вновь воцарилась тишина, печальнее прежней.
Овидий, погруженный в самые тяжелые размышления, почти не слышал жестокого распоряжения Агриппы Постума, да и не имел сил сопротивляться ему; Юлия же в надежде на осуществление этого распоряжения, уничтожавшего единственного свидетеля их вины, который мог донести на них, ободрилась и ласково смотрела на брата, казавшегося ей прекрасным и в сильном гневе, выражавшемся на его лице.
При взгляде на рассерженного и вместе с тем убитого горем поэта в уме молодого человека блеснула на одно мгновение мысль об уничтожении и этого свидетеля, и случилась бы беда, если бы в эту минуту в его руке находился кинжал; но мысль о таком ужасном убийстве тотчас же исчезла, так как молодой человек понял, что Овидий, наравне с Юлией и с ним, Агриппой Постумом, имеет интерес держать в тайне совершенное преступление, сообщником которого он отчасти был, подучив их к этому преступлению. Он бросил на поэта, которого считал трусом, взгляд презрения и, отвернувшись от него, пожал плечами.
В эту минуту в триклиниум вошел Клемент. С покрытым бледностью и обезображенным от волновавших его чувств лицом, с глазами, почти выходившими из орбит, с дрожавшими губами и с кинжалом в правой руке, он остановился перед своим господином и голосом, полным ярости, проговорил:
– Процилл бежал!
– Но каким образом и куда? – спросил его Агриппа и, не ожидая ответа, проговорил повелительным голосом: – Все слуги за мной и выпустить собак на охоту за беглецом!
И он первым бросился из триклиниума, где остались лишь Юлия, отдавшаяся прежнему страху, и Овидий, не обращавший до этого внимания на происходившее вокруг него.
Подняв голову и увидев перед собой молодую жену Луция Эмилия Павла, дочь своей Коринны, которая, отправляясь в ссылку, оставила ее на его попечение, Овидий подумал о том, что ему следовало бы быть ее наставником и охранителем, и не нашелся сказать ничего более, кроме следующих слов мягкого упрека:
– О Юлия, о дочь моя, зачем не остереглась ты примера своей матери? Ливия не прощает родственникам Августа; зачем забыла ты это? Она всех сгубила.
– Не отчаивайся так, о добрый Овидий; винные пары затемнили наш рассудок, и Венера будет иметь к нам сострадание. Процилл будет пойман, так как он не может убежать так далеко, чтобы не быть отысканным при помощи собак; слуги приведут его к нам, и мы предохраним себя от доноса.
– Посредством нового преступления, о Юлия?
– Так что же; ведь он раб и подлый шпион.
– Но, однако…
– Когда он попадет в наши руки, мы посоветуемся о том, как с ним поступить; кстати, скоро должна быть к нам и моя мать со своими друзьями, – мы и у них спросим совета.
Прошел уже добрый час, а никто еще не возвращался. Оставив роковую для них залу триклиниума, Юлия и Овидий перешли в галерею, выходившую на сторону, противоположную морю; из нее открывался вид на горы и на большую дорогу. В эту сторону бросились все искать Процилла и отсюда должны были притащить его на виллу.
Беспокойство все более и более овладевало Юлией, и, боясь выдать поэту свои опасения, она некоторое время хранила молчание; но, наконец, чувствуя необходимость услышать ободряющее слово, она воскликнула:
– И никто не возвращается!
– Они возвратятся, – отвечал Овидий, – но без него. Негодяй успел изучить дорогу в прошлую ночь и в течение вчерашнего дня, а быть может, и гораздо ранее, так как присланный сюда на погибель Постума хитрый невольник предвидел минуту, в которую ему придется бежать.
– Разве поверят свидетельству только одного невольника?
– Других спросят под пыткой.
– Но никто из них ничего не видел.
– Чем мы убеждены в этом? Мы были в забытьи во время оргии; да и ты, и Постум были в забытьи еще до совершения преступления.
– Август не даст огласки процессу; не доискиваясь всей правды, он подвергнет нас ужасному, неожиданному наказанию.
Овидий и Юлия вновь замолчали, углубившись в тяжелые размышления.
Свежий ночной воздух немного охладил их разгоряченные головы и привел в некоторый порядок их мысли; теперь они ясно видели всю опасность их положения и то, что может их ожидать в будущем.
Наконец вдали послышался лай собак, и Юлией и Овидием вновь овладели одновременно и страх и надежда, заставившие сильнее забиться их сердца.
– Они возвращаются! – воскликнула Юлия, не осмеливаясь прибавить к этому восклицанию слова надежды.
Лай собак приближался, и вскоре послышались и людские голоса. Луна стояла над горизонтом, но свет ее едва проникал сквозь густой туман, слабо освещая окрестности, что позволяло Юлии и Овидию видеть лишь ближайшую к ним часть большой дороги.
Сперва на ней появились собаки; они шли невесело, опустив головы и высунув языки от усталости. Вслед за ними показался Агриппа Постум, а за ним следовали Клемент и шесть или семь других невольников.
Процилла между ними не было. Все они шли молчаливо, что ясно свидетельствовало о безуспешности их поисков.
– Сбежал, негодяй! – не сказал, а скорее прорычал Агриппа Постум, подойдя к Юлии и Овидию. – Наши собаки обнюхали все кусты, обежали все места, но нигде не могли найти следов беглеца.
Отпустив слуг, Агриппа вместе с сестрой и поэтом спустился в садовую аллею, и все трое молчаливо пошли по ней к balneareum, купальне, находившейся у морского берега и уже известной читателю.
Тут Агриппа, взглянув на одно место у берега, ударил вдруг себя по лбу и воскликнул:
– Вот откуда бежал этот негодяй: он отвязал мою ладью и уплыл на ней в море.
И действительно, небольшой faselus, служивший Агриппе Постуму для его прогулок по заливу, не колыхался более на своем обыденном месте у берега.
Тогда все трое окинули глазами все пространство расстилавшегося перед ними моря; но слабый свет луны, все еще подернутой туманом, не позволял рассмотреть более отдаленную часть морской поверхности; кроме того, с минуты побега Процилла прошло уже довольно много времени, и он, наверно, был уже далеко; наконец, легко могло быть, что он, уходя в море, тотчас же взял влево и, обогнув мыс, находящийся на левой стороне, поплыл по направлению к солернскому берегу.
Между тем как они высказывали такие предположения, упрекая себя в том, что им не пришла эта мысль в первые минуты побега Процилла, они заметили в море, между Соррентом и островом Катри, черную точку.
Эго было какое-то судно.
– Может быть, это твой faselus? – спросила у брата Юлия.
– Нет, это что-то гораздо большее, – ответил ей Агриппа Постум.
Черная масса плыла по направлению к Сорренту; Агриппа вскоре убедился в том, что это была действительно большая лодка.
Овидий посоветовал было возвратиться на виллу и лечь спать.
– Нет, – отвечал Агриппа Постум, – я желаю подождать, пока эта муха пристанет к берегу; разве вы не видите, что она плывет к нам? Кто знает, быть может, они встретили подлого беглеца.
Действительно, судно довольно быстро приближалось к берегу, и Агриппа, бывший хорошим моряком, мог уже отличить приметы судна.
– Это celes[34],– сказал он, – в этом я не ошибаюсь, так как на нем нет мостика над палубой; это одно из тех судов, на которых часто плавают пираты и которые отличаются быстрым ходом.
Судно было уже близко; парус был спущен, и работали одни гребцы. Нетерпеливый Агриппа крикнул сидевшим в судне:
– Куда вы плывете?
– Не это ли Соррент? – спросили плывшие вместо ответа.
– Да, это он.
– Где тут пристают?
– Да кто вы такие?
– Мы скажем это внуку Августа.
– Друзья! – воскликнули тут разом Агриппа Постум и Юлия, и первый продолжал:
– Поверните нос в нашу сторону; тут, у мола, вы можете закрепить ваше судно и сойти на берег.
Управлявшие судном тотчас исполнили этот маневр, и, когда оно коснулось своим боком мола, находившиеся на нем выпрыгнули на берег. Указанный мол доходил почти до самой лестницы купальни виллы Ведия Поллиона, так что спустя минуту вновь прибывшие стояли уже перед Агриппой, Юлией и Овидием.
Сбросив капуцины, закрывавшие их лица, они были тотчас же узнаны.
Это были Семпроний Гракх, Деций Силан, Сальвидиен Руф, Азиний Галл, Аппий Клавдий, Квинт Кристин и еще несколько других римлян, принимавших участие в известном уже читателю предприятии. После неудачи они сошлись, по предварительному уговору, у сицилийского мыса, который лежит при входе в Fretum Sicilum, и отплыли оттуда в нанятом ими и ожидавшим их там судне в Соррент, пройдя под парусами Mare inferum.
– А где же моя мать? – спросила их поспешно и со смехом Юлия.
– Увы! – отвечал Деций Силан, пожимая с глубоким чувством ее руку. – Предприятие не удалось; Луций Авдазий и Азиний Эпикад заключены в тюрьму; содействовавшие нам пираты все погибли: одна часть их убита во время схватки с императорскими солдатами, другие умерли на крестах; твоя мать содержится строже прежнего; проклятье легло на нас.