Когда Игорь прислал мне очередное сообщение о том, как он с друзьями колесит по хакасским озерам, я вообще перестала ему отвечать. Я мерзко и зло завидовала человеку, сумевшему организовать свое время без меня. Игорь сделал несколько попыток поговорить, но я их проигнорировала, все глубже погружаясь в граничащую с яростью жалость к себе.
Не было ничего удивительного в том, что в сентябре, когда я все-таки сподобилась спросить у Игоря, вернулся ли он в город, он ничего мне не ответил.
Прошло еще два месяца, прежде чем я случайно увидела Игоря на одной из центральных улиц Красноярска. Он шел в компании двух друзей, с большим черным пакетом явно с новыми кроссовками и выглядел абсолютно довольным жизнью. Это меня взбесило. Я своей жизнью довольна не была. Дав себе пару секунд на раздумья, я перешла дорогу и оказалась на той стороне улицы, по которой шел Игорь со своим сраным пакетом и тупыми друзьями. Сначала я двигалась медленно, все еще не решаясь, но злость накрывала меня темными волнами, и я поняла, что вообще-то не хочу ей сопротивляться. Я догнала Игоря, как следует размахнулась и, помня о том, что ноги у меня гораздо сильнее рук, пнула его. Нога попала примерно в область копчика. Игорь упал на колени – то ли от неожиданности, то ли от силы удара.
Многолетние тренировки явно не прошли для Игоря даром, он вскочил с такой скоростью и с таким хитрым поворотом туловища, что мне показалось – я смотрю как минимум олимпийские соревнования по гимнастике. Все мое тело напряглось и сжалось, готовясь к чему-то страшному, наверное к ответному удару. Но на самом деле страшно не было, темная соленая ярость удерживала меня на плаву.
Игорь дернулся в мою сторону, еще толком не поняв, кто я, просто идентифицировав меня как некую опасность, с которой надо разобраться. У меня мелькнула мысль, что я выбрала себе, мягко говоря, неравного противника.
На лице Игоря появилось узнавание. Я буквально видела, каких усилий ему стоит не врезать мне в ответ, его лицо ходило ходуном, каждая мышца как будто пыталась сказать мне что-то очень неприятное.
– Ты больная! – наконец сказал Игорь перекошенным ртом. – Я тебя пальцем не трону.
Друзья Игоря молчали и бессмысленно пялились друг на друга и на меня. Они выглядели как Труляля и Траляля, напялившие на себя спортивную одежду, и это меня насмешило. Я улыбнулась.
Увидев мою улыбку, Игорь покачал головой, подобрал пакет с кроссовками и пошел прочь. Труляля и Траляля посеменили за ним. Я пошла в противоположную сторону, стараясь не смотреть в глаза прохожим. Сквозь легкий стыд я ощущала неприятное, но все-таки удовольствие.
В этот первый раз мне удалось избежать чувства вины за свой поступок. Как только вина неуверенно поднимала голову, я тут же говорила себе, что вообще-то тот, кого я ударила, был гораздо сильнее меня, а значит, ничего страшного я не сделала. Просто постояла за себя, не захотела быть жертвой.
Вечер встречи утопленников
На следующий день мне написала Женя. Телефон вибрировал и вибрировал, потому что Женя не оформила все свои мысли в одно сообщение, а слала каждую по отдельности, обрамляя свободным пространством и множеством восклицательных знаков.
Спустя сообщений десять мне стало понятно, что Жене пришла в голову «просто гениальная идея» устроить на вечере памяти Маши распродажу некоторых Машиных картин. «Все деньги от продажи мы передадим ее маме и сынишке!!!» – писала Женя.
«Это будет даже не распродажа, а настоящий аукцион!!!» – продолжала рекламировать мероприятие она. «Ты же придешь?» – наконец спросила Женя, и мне сразу расхотелось отвечать. Спросить, нормально ли вообще приходить на вечер памяти человека, которого убил твой отец, мне было не у кого.
Пока я пила кофе и курила на балконе назло матери, старалась убедить себя в том, что если мне страшно идти на эту встречу, значит, я точно должна на нее идти. Маша была не только жертвой отца, но и талантливой художницей, а еще моей школьной подругой, и если я могу попрощаться с ней, то почему не сделать это хотя бы таким образом. Думая о Маше, я начинала понимать, что намеренно скольжу по поверхности, стараясь удержаться там, где более-менее безопасно, но вот если нырнуть поглубже, то останется только одна мысль: все, что я могу сделать для Маши, – это рассказать, кто ее убил и где ее тело.
Но чем дольше я думала о том, какие доказательства виновности отца у меня есть, тем более смехотворными они мне казались. Тетрадка с мерзкими стихами, чужие женские вещи и моя собственная история жизни с отцом, которая, если верить матери, мало чем отличается от историй других российских семей.
Если бы сестра поверила мне, пойти в полицию было бы легче. На сестру я надеялась больше, чем на мать: она видела все то же самое, что и я; наша разница в возрасте – всего пять лет; у нас с ней явно больше общего, чем с матерью; и отца себе она тоже не выбирала. Мне было важно, чтобы кто-то поверил мне, потому что сейчас, спустя какое-то время, к ужасу оттого, что я дочь маньяка, прибавился еще один – что мои слова не воспримут всерьез.
Сестра, конечно, все еще злилась на меня после последней ссоры, но я написала ей, надеясь на то, что мы сможем поговорить как можно скорее. Она ответила, что уехала к подруге в Красноярск и сегодня не получится.
Прочитав это, я поняла, что на вечер памяти Маши я теперь точно пойду.
Когда Женя сообщила, что вечер пройдет в школе, я поняла, что меня все-таки затащили на встречу выпускников. Хотя, судя по масштабу Жениных планов, там будут не только мои бывшие одноклассники, но и вообще полгорода. «Стиль одежды smart casual», – написала Женя за три часа до встречи, и мне стало окончательно понятно, что это будет худший вечер в моей жизни. Худший вечер из подборки худших вечеров нормального человека, а не дочери маньяка-убийцы, конечно.
В семь я вышла из дома и пошла маршрутом, которым вообще-то больше никогда не собиралась ходить: от дома до школы. Пока я нарочно медленно брела через заросшее травой спортивное поле, где когда-то была тропинка побольше, мне казалось, что я попала в один из своих кошмаров, в котором мне после всех университетов приходится вернуться в школу в Дивногорске и зачем-то проучиться там еще целый год.
Дорога от дома до школы занимала не больше семи минут, над головой верещали коршуны, в спину смотрели окна общежития училища олимпийского резерва. Я почему-то была уверена, что Игорю тоже снятся кошмары, где он возвращается в Дивногорск. Как сны о потерянном рае, только наоборот.
Тропинка уперлась в проезжую часть, но вместо пешеходного перехода, который там был раньше, я нашла только бордюр высотой примерно по колено. Это был самый короткий путь до школы, но теперь ученики из моего дома, видимо, ходили какими-то другими путями. Я перелезла через бордюр, удивилась, что не получила невидимую подножку и не растянулась перед колесами какой-нибудь машины. Странно, но я вообще больше не спотыкалась и не запиналась, двигалась легко и под ноги почти не смотрела.
За время, что я ее не видела, трехэтажная школа обзавелась новым крыльцом и шлагбаумом на въезде. У входа стояло несколько машин. Кто-то курил на углу, я тоже решила покурить. Подъехала очередная машина, и из нее, не без помощи сына или внука, выбралась старая женщина, в которой я без труда узнала химичку. Она была старой еще тогда, когда я училась в девятом классе, спустя двадцать лет ничего не изменилось, время над ней, видимо, было не властно.
Пока я разглядывала химичку, непонятно откуда возникла Женя.
– Ты пришла! Я безумно рада! – Вид у нее был такой, как будто она устраивала королевский прием, а не вечер памяти убитой одноклассницы.
– Конечно, я же обещала.
Женя беззастенчиво осмотрела мои темно-коричневые пиджак и брюки и удовлетворенно кивнула.
– Ты такая худенькая, – то ли с одобрением, то ли с сожалением сказала она. – Пойдем к ребятам, они уже внутри. Не терпится показать, кого я им привела!
«Дочь Машиного убийцы», – добавила я про себя.
– Я, кстати, рассказала, что ты в кино работаешь, так что не удивляйся, если что.
Многие мои знакомые рассказывали, что испытали чуть ли не шок, увидев одноклассников спустя продолжительное время. Бывшие школьники непременно дурнели, толстели, обзаводились двойным подбородком, третьим ребенком, а в некоторых случаях и тюремным сроком. Я приготовилась испытать похожее удивление и неузнавание, но, увидев свой бывший класс, поняла, что всегда как-то так их себе и представляла. Как будто они вообще никогда не были детьми и подростками и даже двадцать лет назад сидели за партами взрослыми женщинами и мужчинами.
С узнаванием меня было хуже. Если бы Женя про меня столько не болтала, то я могла бы спокойно ходить среди всех этих людей и притворяться чьей-нибудь двоюродной сестрой.
– Я думала, ты давно за границей живешь, – выдала мне вместо приветствия бывшая одноклассница Марина.
– А я думала, ты замужем за тем актером, у него еще такая же фамилия, как у тебя, – сказала Света.
– Ты меня, конечно, извини, но я думал, что ты умерла, – пошутил Дима. Я шутку оценила, но сам Дима тут же смутился, видимо вспомнив про повод, по которому мы все тут собрались.
Людей в школе оказалось и правда много: они бродили по коридорам, хлопали дверями туалетов, толпились в холле под портретами Пушкина, Достоевского и Гоголя. Некоторые лица я узнавала, другие были совсем незнакомыми. На незнакомые лица каким-то странным образом липли черты с портретов – у всех вдруг отрастали буйные кудри, аккуратные усы или насупленные низкие брови, под которыми колыхались тяжелая тоска и желание скорее выпить.
Я заметила, что Женя, разговаривая с двумя женщинами, машет рукой в моем направлении. В одной из женщин я узнала класснуху, настойчиво предлагавшую погадать мне на картах весь выпускной год. Под конец одиннадцатого класса я сдалась и получила-таки свое предсказание. Учительница уверяла меня, что я «выйду замуж за бизнесмена и стану известной личностью», и сейчас вторая часть ее предсказания грозила сбыться самым неприятным образом.