Сборы несколько затянулись, и Кауфман приказал Скобелеву осмотреть северо-восточную границу туркестанских владений, проходившую по Курамскому уезду. Оттуда не приходило никаких известий, и требовалось выяснить, в каком положении находятся тамошние жители, спокойны ли они или тоже готовы примкнуть к кокандцам. Скобелев с двумя сотнями казаков произвёл необходимые разведки. Ему приходилось идти по труднейшим горным дорогам, спускаться в долины, переправляться через горные реки, но край был пройден, и, возвратясь в Ташкент, он мог сообщить генералу Кауфману, что жители спокойны и даже были рады, когда среди них появились русские.
Поход начался во второй половине августа 1875 года, и Скобелев с казаками шёл впереди. На первых же порах он согнал с пути несколько неприятельских скопищ. Ходжент был освобождён, и 20 августа русские уже вступили в Кокандское ханство. Конные толпы кипчаков и кара-киргизов пробовали остановить движение русских отрядов, но впереди с казаками шёл Михаил Дмитриевич и каждый раз предупреждал их массовые удары, то кидаясь на неприятеля сам, то громя его из конных орудий.
Кокандцы медленно отходили к Сырдарье, на левом берегу которой стояла их крепость Махрам. Сильно надеялись на эту свою твердыню кокандцы. Махрам, обнесённый высокой глиняной стеной, стоял на береговом холме, опоясанном глубоким рвом. Этот ров в свою очередь обведён был земляным валом, из-за которого глядели на подступавших жерла двадцати четырёх орудий. Перед валом расстилалось болото, топкое и вязкое. Генерал Кауфман, осмотрев крепость, нашёл, что штурм её с фронта стоил бы слишком больших потерь. Он отправил Скобелева, чтобы обойти Махрам с фланга, а свою пехоту пустил с тыла. В то же самое время русские пушки принялись громить крепость... Защитники Махрама увлеклись артиллерийским боем, а тут незаметно подошедшие пехотинцы с громовым «ура!» ворвались на вал и начали штыками выбивать его защитников. Прошло ещё немного времени, и «ура!» разлилось уже в самой крепости. Охваченные паническим ужасом, кипчаки кинулись огромной толпой в бегство, но едва выбрались они из крепости, как на них обрушился со своими казаками Скобелев. Казаки врубились в самую гущу неприятеля. Сверкали шашки, изредка раздавались выстрелы; русские и кокандцы перемешались. Под Скобелевым была убита лошадь, самого его какой-то кипчак полоснул саблей по колену. Рядом со Скобелевым был убит наповал хорунжий уральского полка Хорошкин. Казаки разгорячились так, что не отставали от бежавших, пока в нескольких верстах не наткнулись на огромное скопище неприятеля, спешившее на выручку Махраму. Они были бы раздавлены этой массой, но Скобелев, мгновенно сообразивший все обстоятельства, приказал следовавшей за его казаками ракетной батарее отпугнуть неприятельские толпы ракетами и благодаря этому отошёл к главным силам без потерь.
В сражении под Махрамом Михаил Дмитриевич заслужил, и навсегда уже, уважение Кауфмана. Туркестанский герой снял со своей груди Георгиевский крест и сам прицепил его к мундиру храбреца...
С тех пор и до конца своей жизни Кауфман оставался другом Скобелева.
Поражение под Махрамом нанесло сильнейший удар кокандцам, но не усмирило их. Однако они на первых порах рассеялись, и генерал Кауфман без боя занял сперва столицу ханства Коканд, а через несколько дней и другой важный город — Маргелан. Но Абдурахман-автобачи продолжал оказывать русским упорнейшее сопротивление, и Кауфман сформировал «летучий отряд» для уничтожения бродивших по всему краю шаек. Командование этим отрядом он поручил Скобелеву. Главным средством борьбы тут была скорость передвижения, и Скобелев быстро нашёл способ как двигаться вместе с пехотой так, чтобы и пехотинцы не отставали от кавалеристов. Способ был придуман простой, не требовавший затрат и в то же время представлявший множество удобств. Скобелев взял да и посадил пехотинцев на арбы. Так и гонялся он с ними за кокандцами, в лихих схватках рассеивая шайки Абдурахмана. Особенно жаркая схватка случилась у урочища Минг-Тюбе. «Халатников» — так прозвали русские кокандцев — было много, но скобелевцам удалось не только разогнать их, но и захватить всё их оружие. Так «летучий отряд» дошёл до города Ош и уже оттуда вернулся в Маргелан. Ханство казалось успокоенным, и по мнению генерала Кауфмана русским уже нечего было делать в нём. 22 сентября заключили мир, по которому к русским отошли все земли по правому берегу Сырдарьи. Из этих новоприобретённых земель образован был Наманганский отдел, и начальником его назначили Михаила Дмитриевича.
Сей поход имел для Скобелева большее значение, чем он и сам придавал ему.
Во время его Михаил Дмитриевич близко сошёлся с одним из его участников молодым капитаном генерального штаба Алексеем Николаевичем Куропаткиным, ставшим вскоре его сподвижником и другом.
Кауфман, понявший, что Скобелев далеко недюжинная натура, недаром оставил его в Намангане. Худояр-хан был отправлен в Россию и поселён в Оренбурге, а кокандским ханом стал преданный русскому государю Наср-Эддин-хан.
Но жив ещё был Абдурахман-автобачи, и как только туркестанские войска ушли из пределов Коканда, он снова поднял восстание, свергнул Наср-Эддина и провозгласил ханом своего друга Фулат-бека. Снова заволновался весь край. В Андижан со всех сторон ханства стали собираться толпы конных и пеших кипчаков и кара-киргизов. Появилось у них и оружие, нашлись и пушки. Волей-неволей опять пришлось посылать в Коканд отряд. Кауфман поручил его своему сподвижнику генералу Троцкому, а начальником его штаба назначил Скобелева.
Теперь уже Михаила Дмитриевича не старались отстранять от важных поручений. Его талант оценили по достоинству. Его личная храбрость признавалась всеми: и офицерами, и солдатами. Последних Михаил Дмитриевич успел так привязать к себе, что не было в войсках солдата, который не был бы готов пойти за «своим Скобелевым» в огонь и в воду. Всё нравилось простодушным людям в этом человеке. Нравилась его неизменная щеголеватость — никто не видел никогда Скобелева неряшливо одетым; его обращение подсказывало солдатам, что этот офицер любит их сердечно, готов сделать всё, что только возможно, для облегчения тяжёлой службы. Его отвага действовала заражающе. Солдаты, видя всегда впереди своего командира, весёлого, улыбающегося, приобадривались сами, веселели и шли в бой, не страшась близости смертельной опасности.
В полки приходили молодые солдаты, и старики первым долгом считали рассказать им о Скобелеве, наэлектризовывали их. И молодёжь, впервые встречаясь с Михаилом Дмитриевичем, уже ощущала в сердцах невольный восторг перед ним. Отпускные, расходясь по домам, заносили вести о Скобелеве в самые глухие уголки России. Создавалась сама собой такая популярность, какой, пожалуй, не пользовался даже знаменитый стратег Суворов, оценённый по достоинству только значительно спустя после смерти. А Михаил Дмитриевич в ту пору вряд ли и знал об этой своей внезапно зародившейся и поразительно быстро возросшей всероссийской известности. Пока он был полностью увлечён боевой жизнью и думал лишь о победах, пожалуй, и не стараясь заглядывать в будущее...
Целью похода Троцкого был Андижан. Отряд шёл быстро; числа 30 сентября уже подходили к гнезду непримиримых бунтовщиков. Троцкий послал Скобелева произвести разведку. С полутора сотнями казаков Скобелев подошёл к самому Андижану. Кипчаки встретили казаков градом пуль. Тогда Михаил Дмитриевич рассыпал свой отряд и приказал начать перестрелку. Пока же обе стороны обменивались, как казалось, бесполезными, не причинявшими ни тем, ни другим вреда выстрелами, топографы произвели съёмку местности, а сам Скобелев наметил удобные позиции для батарей. Исполнено было самое главное. При отступлении рекогносцировочному отряду пришлось тяжело. Неприятель в огромном количестве вышел из своих укреплений и с ожесточением наседал на маленький отряд. Отходить пришлось, сдерживая андижанцев ружейным огнём, и шли так медленно, что за два часа прошли всего полверсты. Выручил скобелевский отряд полковник Борх, прискакавший из авангарда на выстрелы.
Съёмка местности скоро пригодилась. 1 октября с намеченных Скобелевым позиций загрохотали русские пушки. Дождь гранат полился на андижанцев, рассыпались глиняные стены их укреплений, и через бреши с могучим русским «ура!» ворвались в узкие улицы Андижана русские. Улицы преграждены были завалами. С домовых кровель, с деревьев из садов градом сыпались на штурмующих пули. Солдат вёл Скобелев, и они, забывая чувство самосохранения, шли вперёд, разделяясь на небольшие колонны и очищая занятые неприятелем улицы. В течение нескольких часов Андижан был превращён в груду развалин, над которыми поднялось яркое зарево. Более здесь делать было нечего. В тот же день отряд пошёл обратно. Освирепевшие кокандцы шли за русскими по пятам, и Троцкий назначил Скобелева командиром арьергарда, непрерывно подвергавшегося нападениям неприятеля. Скобелев отбрасывал кокандцев, то и дело кидаясь на них в атаку, а однажды у кишлака Муласы он бился в строю с солдатским ружьём в руках. Кокандцы всё не унимались. Нужно было преподать им такой урок, который надолго охладил бы их пыл. Ночью — это было 5 октября — Скобелев с двумя сотнями оренбуржцев и сибирцев подкрался к становищу главного неприятельского скопища. Решено было застать кокандцев врасплох. Позади, но достаточно далеко шла пехота под командой Меллер-Закомельского. Скобелев не стал её дожидаться и употребил здесь приём, некогда блистательно удавшийся израильскому вождю Гедеону. Безмолвно подкрались в ночной темноте казачьи сотни и, когда уже оставалось до становища всего несколько десятков саженей, ринулись на безмятежно спавших врагов с одним только громовым, непрерывным криком: «ура!», «ура!»... Можно представить себе этот клич, вырвавшийся разом из двухсот глоток. Прежде всего он привёл в трепет табуны, пасшиеся возле становища, и обезумевшие от внезапного страха кони всей массой понеслись прямо на своих спавших хозяев. Тут и скобелевцы врубились в живую обезумевшую массу, неистово крича, стреляя из ружей и рубя не пришедших в себя врагов по головам и плечам. Жесток