Ловча лежит в долине, перерезываемой с юга на север довольно широкой, но мелководной рекой Осма. Вокруг — кольца высоких гор, гребни которых всюду представляют из себя созданные самой природой укрепления. С севера и юга глубокие ручьи являются как бы естественными рвами. Правый берег Осмы выше левого, и его кручи тянутся вёрст на шесть вдоль реки. Турки укрепили их, как могли. В сторону Плевны поднимается на три версты просторная возвышенность, раскинувшаяся по гребню гор. Сам городок Ловча, ничем не отличавшийся от других болгарских городов, расположился по обоим берегам Осмы, соединённым крытым мостом. Через город проходили пересекающиеся шоссейные дороги между Плевной и небольшими городками в балканских предгорьях: Сельви и Трояном. До Плевны от Ловчи было расстояние не более тридцати вёрст. Высоты правого берега с так называемой тогда Рыжей горой на юге, единственной, не поросшей виноградниками, турки укрепили сетью траншей, в центре которых поднимался огромный редут, доминирующий над плевненским шоссе и являвшийся «ключом» всей ловчинской позиции.
По своим укреплениям Ловча представляла несомненную твердыню. И эту твердыню русским войскам непременно следовало сломить.
Штурм Ловчи поручили князю Имеретинскому, отряд которого был разделён на две колонны. Одна колонна, которая должна была действовать на левом фланге, была поручена генерал-майору Добровольскому, командиру стрелковой бригады, другая — на долю которой выпадали вся тяжесть боя и взятие Рыжей горы — Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. На ловчинском шоссе расположили общий резерв под начальством генерал-майора Энгмана, а на плевно-ловчинском шоссе поставлено десять сотен Кавказской казачьей бригады, которая в случае успеха должна была преследовать отступающего неприятеля.
Штурм Ловчи назначили на 22 августа.
Князь Имеретинский разгадал, какого военачальника он имеет около себя в лице Михаила Дмитриевича. Он предоставил ему полную свободу действия, и Скобелев уже за несколько дней до штурма принялся производить тщательные разведки Ловчинской позиции. С неутомимостью, открывавшей в нём физически закалённого человека, исследовал он местность, заносил себе в план каждый холм, каждый пригорок, каждый ручеёк около Ловчи и в конце концов знал всю местность так, будто провёл в болгарском городишке долгие годы своей жизни...
Рассвет 22 августа застал назначенные к штурму войска на заранее намеченных для них местах. В течение ночи солдаты возведи прикрытия батарей, и взошедшее в это время солнце озарило своими лучами более согни русских пушек, смотревших своими, пока ещё безмолвными жерлами на турецкие траншеи и редуты.
Князь Имеретинский со своим штабом поместился на высоте, приходившейся у шоссе к Сельви и названной почему-то Счастливой. Отсюда командовавшему боем ясно было видно всё поле, вся Ловча, и, осмотревшись, князь подал сигнал начинать обстрел турецких позиций... Загрохотали русские пушки, и им тотчас же начали отвечать турецкие. Сотни снарядов крестили по всем направлениям воздух. Адский грохот не смолкал несколько часов подряд, и вдруг, раньше, чем было условлено, войска генерала Добровольского пошли в атаку. Добровольский умел одушевлять солдат. Его стрелки, шедшие кпереди, перекатывались с высоты на высоту, карабкались на холмы, брали один за другим турецкие окопы и, наконец, спустились, но уже растерявшие на своём кровавом пути к берегу Осмы многих товарищей.
Тут они должны были остановиться: их оставалось слишком мало для дальнейшего наступления.
Скобелев и не думал спешить так, как поспешил Добровольский. Он начал атаку только около полудня. Зато Рыжая гора была вся засыпана русскими снарядами, а во время горячего артиллерийского боя Скобелев успел подвести к самым её скатам совершенно незаметно для турок несколько рот казанского полка. Казанцы сперва засели под горой, а потом так же незаметно взобрались на соседнюю с Рыжей высоту. Только когда это было исполнено, Скобелев послал уведомить князя Имеретинского, что он начинает наступление.
Пошли полки калужский, казанский и либавский под общей командой генерала Разгильдеева. Едва только двинулись они, пятьдесят шесть русских орудий направили свой огонь на Рыжую гору. Разгильдеевская колонна начала в это время бегом подниматься на скаты. Турецкие стрелки попробовали было встретить её огнём, но в это время около них грянуло мощное «ура!». Это незаметно подведённые казанцы ударили на турок, застигнув их врасплох...
Быстро было покончено с опаснейшим делом... Рыжая гора оказалась взята с поразительной быстротой, но битва не кончилась, она только ещё начиналась...
Турки занимали надбрежные высоты, да за Осмой высился их грозный редут, поражавший нещадным огнём орудий тщетно пытавшихся переправиться через реку стрелков Добровольского и уже начавший стрелять по полкам Скобелева.
В кромешный ад превратились берега ещё недавно тихой, сонной речки. Грохот русских и турецких орудий слился в единый рёв некоего фантастического чудовища. Снаряды шипели, свистели, жужжали, гудели, рвались с оглушительным треском. Смерть носилась всюду. Трупы русских и турок, густой дым пожара над Ловчей — всё это завершало собой мрачную картину сего ужасного боя... И вдруг среди всего невообразимого хаоса звуков раздались стройные звуки военного оркестра. Показался полк, шедший с высот к берегу Осмы с распущенными знамёнами. Это были казанцы. Скобелев сам их вёл в опаснейшее место. Спокойный, даже улыбающийся, не торопясь, ехал он впереди полка. Перед ним была площадка, от которой вёл спуск к городу. Лишь подведя к ней казанцев, Скобелев скомандовал им «вперёд!», а сам остался пропускать следовавшие за передовыми псковские батальоны. Этим приходилось совсем плохо. Турки из-за Осмы заметили это движение и сосредоточили на наступающих сильный орудийный огонь. Казанцы прошли сравнительно благополучно. Но зато турецкие снаряды рвались в самой гуще псковичей. Одна из гранат, разорвавшись, сразила сразу двадцать человек, но псковичи шли так же твёрдо, как и казанцы. На них смотрел, пропуская их мимо себя, сам Скобелев. Богатыри видели, что и генерал подвергается такой же опасности, как они, но видели они также, что он, этот их «белый вождь», не обращает никакого внимания на рвавшиеся над головой снаряды и остаётся спокойным даже тогда, когда сама смерть, казалось, приближается к нему...
Вслед за псковичами успели подобраться четыре орудия. Скобелев установил их на площадке, которую занимали казанцы, и сейчас же русские пушки принялись громить заречный редут. Это значительно облегчило путь наступавшим. Один из русских снарядов разорвался внутри редута. Облака чёрного дыма окутали турецкую позицию, показались было языки пламени, но турки сумели быстро погасить пожар. Однако Скобелев уже воспользовался недолгим ослаблением неприятельского огня и занял Ловчу третьим батальоном казанцев, а калужский и либавский полки подвёл к берегу Осмы несколько западнее городка.
В это время к изнемогавшим уже на Осме стрелкам Добровольского и к примкнувшей к ним сводногвардейской полуроте подоспел на помощь ревельский полк, и благодаря этому русским удалось удержать берег в своих руках.
Битва близилась к своему завершению. Ловча была уже в руках русских, оставалось только взятием позиций за Осмой довершить победу. Как-то само собой вышло, что руководство боем перешло к Скобелеву, и Михаил Дмитриевич мастерски воспользовался этим. Он не стал спешить с переправой, а собрал к себе все, какие только было возможно, войска. Был уже на исходе третий час дня. Солнце жгло невыносимо. Солдаты были одеты по приказанию Скобелева в зимние мундиры. Но теперь мало кто обращал внимание на зной, на жажду, на усталость. Все — и солдаты, и офицеры — горели желанием поскорее покончить с Ловчей, сломить последний оплот турок на берегу Осмы. Кругом рокотали барабаны, пели трубы кавалеристов. Семнадцать батальонов и одиннадцать эскадронов и сотен собралось под рукой Скобелева, и, дав людям немного отдохнуть, Белый генерал кинул их за Осму.
Невиданное зрелище представляли атакующие. Впереди шли с развёрнутыми знамёнами и музыкантами калужцы и либавцы, справа рота за ротой вступали в бой ревельцы, слева — казанские роты. Турецкий редут обратился в адскую машину, высылавшую навстречу наступавшим тысячи смертей. Ружейные выстрелы трещали с такой скоростью, что звуки их походили на перестук тысяч молотков. Пули сыпались, как будто какой-то чудовищный гигант высыпал их разом из огромной вместимости мешка. Но этот свинцовый град не останавливал героев. Осма преградила им путь, они пошли вброд через реку. Эстляндский полк дрогнул было и замешкался в своём общем наступлении, и сейчас же перед ним появился «белый вождь». Скобелев прибегнул тут уже к испытанному им приёму: он заставил полк под градом турецких пуль проделать ружейные приёмы, и оробевшие было люди успокоились, пришли в себя и, ободрённые своим любимым генералом, неустрашимо двинулись вперёд. Скобелев уже опередил их. Его красный значок носился по всему полю битвы. Перед редутом оказалось кладбище с высокими стоячими турецкими памятниками усопшим. Михаил Дмитриевич указал на них уже подбегавшим отдельным солдатам. Прячась за камни, они подвигались к редуту, не замечаемые его защитниками, сосредоточившими всё своё внимание на подходивших полках. Повторилось то же, что было на Рыжей горе. Калужцы, либавцы, ревельцы, сохраняя фронт, ударили на редут, и в это время в тылу турок загремело «ура!»... Крохотная кучка — не более чем человек в пятьдесят — успела подобраться незаметно и тоже, произведя переполох своим внезапным появлением, с безумной дерзостью кинулась на редут с той стороны, откуда турки никак? не могли ожидать русских. На помощь атакуемым кинулся было последний турецкий резерв, стоявший у Плевненского шоссе, но он угодил под сабли кавказских казаков, а в это время редут был взят...
Победа совершилась полная, и честь её по справедливости принадлежит Скобелеву, хотя командующим боем и был другой генерал. Скобелев личным присутствием в наиболее опасных местах постоянно окрылял дух русских воинов, внушал им бодрость, презрение к опасности, а своими предварительными разведками он обеспечил успех битвы. Блистательная Ловчинская победа заставила забыть русскую армию о неудачах под Плевной.