— Вон какой у нас корпусной-то! — хвастались друг перед другом „Скобелевым его солдаты. — Он не токмо что над турком, а и у самого главнокомандующего всё может!.. Понятное дело — Белый генерал!..
Но ещё более привлекал к себе солдатские сердца Михаил Дмитриевич своим обращением. Суровый, величаво-холодный, грозный в бою, в дни отдыха он был товарищески нежен даже с ротными замухрышками. Иногда казалось, что он в лицо знает всех солдат, по крайней мере своей прославленной 16-й дивизии. Часто бывали такие случаи... Идёт по лагерю красавец-генерал. Поступь величавая, голова запрокинута несколько назад, взор орлиный, пронизывающий; навстречу ему пробирается сторонкой солдатик, стараясь всеми силами не попасться генералу на глаза. Вдруг оклик:
— Эй! Нижний чин, стой!
Солдатик ни жив ни мёртв останавливается и вытягивается в струнку перед корпусным.
— Петров? — слышит он несколько картавящего генерала.
— Никак нет, ваше превосходительство, Степанов!
— Ах да, Степанов! Как я мог это позабыть, братец!.. Ведь мы с тобой плевненские.
— Так точно, ваше превосходительство!
— Да, да, помню, в траншеях вместе были... Что, Степанов, наверное, по деревне скучаешь? Наверное, родители там остались?
— Так точно, ваше превосходительство! Отец с матерью...
— Не скучай, скоро и по домам теперь... Послужили мы с тобой, Степанов, царю-батюшке, поработали всласть, теперь и на печке поваляться не грех... Ну, ступай с Богом, Степанов. Будешь в деревне, что понадобится, мне пиши, не стесняйся. А я товарища не забуду... Прощай пока!
Генерал отходит, а солдат, как очарованный, стоит на месте и долго-долго глядит ему вслед...
«Господи! Какое ведь слово-то его превосходительство сказал! — проносится в голове рядового мысль. — Он и я — товарищи! Уж не ослышался ли я?»
Но нет! Не ослышался бедный воин. И в душе у него растёт горделивое сознание, что и он вовсе не какой-нибудь Степанов из захолустной деревушки, а Степанов — товарищ генерала Скобелева. Не простой он солдат, а «скобелевец». И гордится этот Степанов сам собой и изо всех сил старается стать достойным такого «товарища», как Михаил Дмитриевич...
Если, встречаясь с солдатиком, Михаил Дмитриевич замечал, что тот не совсем исправен, то не бранил такого «товарища», не кричал на него, не грозил ему всевозможными карами — нет, грозный, неумолимо строгий в военное время, он на отдыхе был чрезвычайно мягок и снисходителен.
— Как же это ты так оплошал, братец? — журил он виноватого. — И не стыдно это тебе? Вот уж от тебя-то никак ничего подобного я не ожидал!
— Виноват, ваше превосходительство! — чуть не плачет неисправный воин, удивляясь и в то же время гордясь тем, что генерал от него не ожидал неисправности...
— Только что разве виноват! Даёшь слово, что в другой раз этого не случится?
— Так точно, ваше превосходительство, даю...
— Ну смотри! Не давши слова, крепись, а давши — держись!
Чаще всего бывало, что после подобного генеральского выговора солдат совершенно исправлялся и становился образцовым...
Когда в Сан-Стефано среди солдат вдруг началась эпидемия тифа, Скобелев положительно плакал, узнав, что и среди воинов его корпуса есть заболевшие... Слёзы этого железного человека, слёзы, проливаемые о незаметных людях, всё более и более увеличивали любовь к нему. Солдаты не только что 4-го корпуса, но и чужие начинали боготворить Михаила Дмитриевича...
Даже турки с восторгом относились к Белому генералу...
Он в своих поездках в Константинополь нередко заворачивал в турецкие лагери. Если приходилось попадать туда в обеденное время, русский Белый генерал прямо отправлялся к котлам, брал у ближайшего низама ложку и пробовал варево. Если Скобелев находил в нём какой-нибудь недостаток, то немедленно присылал к туркам свой провиант, а иногда и своих кашеваров, угощавших с русским радушием недавних врагов русскими кислыми щами с кашей... Благодаря этому и среди турок быстро вырастала популярность Скобелева.
В одну из таких поездок Михаил Дмитриевич заехал в совершенно незнакомый лагерь. Там его не знали, и изумлению добродушных низамов конца не было, когда они увидели русского генерала у своего котла. Однако Скобелев улыбался так ласково, что низамы быстро ободрились. На их лицах тоже засветились улыбки. Они весело смотрели, как Скобелев взял ложку, зачерпнул из котла варево, подул на него и принялся пробовать.
— Однако, какой здесь мерзостью их кормят! — воскликнул он, обращаясь к сопровождавшему его Дукмасову. — На что наш солдат неприхотлив, а такой бурды он не стал бы есть! А между тем взгляните, какой все здоровый народ!
Когда он говорил, вокруг собрались офицеры, подошёл командовавший здесь турецкий генерал. Скобелев некоторое время приветливо разговаривал с ними по-французски.
— А где здесь ближайшая дорога в Константинополь? — обратился Михаил Дмитриевич к паше при расставании.
— Вам придётся ехать назад, — отвечал тот.
— Зачем? Разве по этой тропинке нельзя пробраться? — указал Михаил Дмитриевич на узкую тропинку, вившуюся через не особенно высокий горный кряжик в так называемую Райскую долину, по которой пролегал ближайший путь к столице Турции.
— Нет, — улыбнулся паша. — Здесь с трудом проходят пешие, а верхом положительно немыслимо проехать.
— А вот мы попробуем! — сказал Скобелев и направил коня рысью к обрыву.
Дукмасов и трое казаков последовали за ним.
На лице паши отразилось удивление. Турецкие офицеры что-то стали громко обсуждать между собой.
— Дукмасов, — обратился Скобелев к своему другу-ординарцу, — поезжайте вперёд. Докажем им, что проехать тут можно — чепуху они городят!
Лихой казак быстро поехал вверх к тому месту, где тропка достигала вершины кряжа и начинала спускаться. Оттуда он увидел страшный спуск, очень крутой, местами обрывистый, местами почти отвесный. Тропка, шириной не более аршина, извивалась лентой, спускаясь в долину.
— Ваше превосходительство! — сказал Дукмасов. — Не лучше ли будет нам вернуться... Здесь действительно мудрено проехать...
— Поезжайте! — вспылил Скобелев, и глаза его так и засверкали. — Я дал слово, что проеду, и сдержу его!
Оглянувшись назад, Дукмасов увидел, что весь турецкий лагерь собрался у начала подъёма и смотрит вверх, глаз не спуская с русских удальцов. Это подзадорило казака, и он, тронув поводья, начал спуск. Скобелев последовал за ним, три казака вытянулись гуськом позади генерала. Тропинка была настолько узка, что лошади еле-еле могли ступать по ней. С левой стороны был крутой подъём, с правой — обрыв саженей в пятьдесят глубины. Малейший неосторожный шаг коня, и всадник вместе с ним должен был покатиться в бездну...
«Вот чудак-то! — думал Дукмасов про Скобелева. — Вышел чудом цел из войны, а тут ни с того ни с сего рискует вдруг жизнью перед какими-то турками!»
Далеко не прав был удалой донец. Не одно только низменное желание показать себя перед недавними врагами заставило Михаила Дмитриевича выбрать эту опасную дорогу. Нет! Не себя хотел выставить перед турками Белый генерал, он хотел доказать им, что для русских людей нет ничего невозможного. Спуск был закончен благополучно. Внизу Скобелев остановился, оглянулся на тропу, смерил гору глазами и заметил:
— Н-да! Вот видите, мы и перебрались...
Потом, немного помолчав, заметил Дукмасову:
— Глаза боятся — руки делают.
— А турки-то на нас поглядывают! — указал генералу Дукмасов на группу турецких офицеров, следивших за ними с высоты перевала.
Скобелев только улыбнулся в ответ и припустил коня.
Так старался Михаил Дмитриевич даже в дни перемирия возвеличить среди турок уважение к их недавним противникам...
Время шло быстро, скучающих не было. Скобелев наблюдал, учился и только немногие часы отдавал развлечениям. Мир уже был заключён, полки за полками уходили в Россию, корпус Скобелева, однако, оставался ещё под Константинополем.
В июле месяце казанский полк, особенно любимый Скобелевым, справлял свой полковой праздник. Задолго ещё казанцы принялись готовиться к нему. Им было известно, что на праздник явятся турецкие генералы. Михаил Дмитриевич со своей стороны принял все меры, чтобы этот день его солдаты провели как можно веселее. В день праздника прибыл к полку турецкий главнокомандующий Фуад-паша. Турку очень понравилось, что его приняли со всевозможными почестями, и что сам Белый генерал как бы признал его старшинство по чину над собой. Михаил Дмитриевич скомандовал войскам «на караул!», подскакал к Фуаду с рапортом, при объезде солдаты кричали в ответ на приветствие паши: «Здравия желаем, ваше превосходительство!». После объезда все войска прошли церемониальным маршем, и начался пир... И тут Скобелев сумел показать солдатам, что они победители. Для трёх батальонов казанцев были устроены столы в виде Георгиевских крестов, расположенных по вершинам треугольника. У основания его был разбит красиво иллюминированный флагами и вензелями офицерский пентер, а у вершины поставлен был стол в форме турецкого полумесяца, обращённого своей вогнутой стороной к столам русских героев. Турки не заметили особенностей этого расположения, но солдаты поняли мысль своего вождя, и шумное «ура!» то и дело вспыхивало за их столами. Пир удался, и даже турки вспоминали о нём с удовольствием.
В последние дни стоянки Белый генерал был обрадован приездом своей матери Ольги Николаевны. В это же время у него гостил друг его и учитель Жирарде. С заботливой нежностью ухаживал герой за этими двумя дорогими ему существами. У него не было иной семьи, кроме его богатырей-соратников, и вот явились люди, которые были близки ему с дней младенчества, с дней детства... Теперь Скобелев и Константинополь забыл. Целые вечера проходили у него в задушевных беседах, и, казалось, в эти часы не было счастливее Михаила Дмитриевича. И вдруг... в эти счастливые мгновения ворвалось, если не горе, то горькая обида...
В одно августовское утро Михаил Дмитриевич получил уведомление, что его желает видеть недавно прибывший новый главнокомандующий граф Тотлебен. Михаил Дмитриевич должен был одеться в полную парадную форму.