Некий странный шум заставил Алексея остановиться. Он насторожился и прислушался, потом прилёг на землю и приложил к ней ухо. До него ясно донеслись отдалённое скрипение колёс и неясный говор. Движение, насколько можно было судить, имело место ещё очень далеко, но инстинкт подсказал Коралову, что это могло значить...
«Турки уходят!» — сообразил он и, вскочив на ноги, кинулся бежать в сторону русских аванпостов.
После долгого бега он наткнулся на передовых гвардейских кавалеристов. Его приняли было за перебежчика и решили отправить под конвоем на позицию. Коралов и сам того же желал.
— Турки вышли из Плевны! — крикнул он.
— Опоздал, братец! Знаем мы эту новость, — смеясь, ответил гусар, провожавший его. — Из главной квартиры пришла телеграмма... Сам Ганецкий[71] нас сюда выслал.
На позиции дело объяснилось, и Коралова отпустили к его полку, пригрозив, впрочем, взысканием за позднее возвращение.
Опять не повезло бедняге! Он бежал, что только было сил в ногах, в надежде первым принести столь желанное всей русской армией известие и был не только уже предупреждён, но ещё и нарвался на замечание...
Положительно, судьба смеялась над Кораловым.
А великое событие готово было свершиться; сам собою развязывался крепко стянутый плевненский узел...
Целую ночь всё ближе и ближе к Виду раздавалось скрипение колёс бесчисленных возов, всё ближе слышалось дребезжание орудий, гул от массы скапливающихся в одно место людей и животных. Ясно стало, что турки решили прорваться через слабейшее место русского обложения — за Вид через тыловую позицию, где начальствовал всем завидским отрядом командир гренадерского корпуса генерал Ганецкий.
Гренадерам-сибирякам, шефом которых был августейший главнокомандующий, выпадала честь принять на себя первый натиск всей турецкой армии. К генералу Ганецкому ежеминутно неслись с аванпостов одно за другим донесения:
«Турки близко, турки подошли, турки вошли бродом в Вид!»
Кончалась долгая зимняя ночь. Поздний рассвет ещё едва брезжил. Правый берег Вида всё ещё окутывала предрассветная не расплывавшаяся туманная мгла.
Наконец, раздёрнулась туманная дымка. Широкая низина, лежавшая между Олонецкими и Терапинскими высотами, упиравшаяся прямо в берег Вида, где был каменный мост через эту реку, несколько запушённая только что выпавшим снежком, теперь чернела тысячами тысяч людей. Покатости высот тоже покрыты были роившимися, как огромный пчелиный улей, турками. Громадный обоз уже вошёл в Вид. Через реку явился новый мост, перекинутый по повозкам.
Перед русскими двигалась вся армия Османа-паши.
Предрассветная мгла ещё не рассеялась, когда над русскими завидскими позициями взвилась сигнальная ракета. Она не успела рассыпаться в ночном сумраке, как уже глухо зарокотали барабаны — принялись отбивать тревогу. Без суеты и суматохи выстроились готовые к бою гренадеры — они стали в грозные боевые колонны.
Шёл восьмой час утра.
Густо сплотившись, плечо к плечу, без выстрела, без звука вступили на мост турецкие таборы. На их место в низину сползали с возвышенностей новые, а вместо них сейчас же появлялись из прохода ещё и ещё, казалось, бесконечные массы людей.
Голова турецкого авангарда по мосту перешла Вид. Взвилась новая ракета, всё настойчивее и настойчивее грохотали тревогу русские барабаны. Генерал Ганецкий на коне промчался по фронту своих гренадеров.
Перешедшие Вид турецкие колонны в боевом порядке без выстрела, со штыками наперевес, бегом неслись на русские траншеи. На их место из-за Вида, по двум уже мостам, вползали на левый берег новые таборы.
Обрекли сами себя на смерть эти несчастные, закалившиеся за два месяца осады храбрецы. Свинцовый дождь, лившийся на наступавших из русских траншей, укладывал их на землю целыми рядами. Турки не останавливались. По трупам павших товарищей, как ураган, мчались они три версты, отделявшие русских от берега Вида. Иногда вспыхивал у них не то победный, не то приветственный клич. С русской позиции ясно был виден турецкий генерал на рыжем коне. Он командовал всей этой безумной, отчаянной атакой. По мановению его руки с громким, радостным кличем шли все эти люди на неминуемую смерть...
Это был сам гази Осман-паша.
Что-то нечеловеческое, стихийное было в наступлении турок. Не люди неслись на русские траншеи, а обезумевшие демоны в человеческом только образе, существа, вообразившие себя бессмертными, потерявшие всякую восприимчивость к физическим страданиям. Если это и были люди, то люди, уверившие сами себя, что они должны умереть, что на земле нет более для них места!
Без выстрела они ворвались в первую траншею. Сибирцы-гренадеры приняли их. Не долог был бой. Гренадеры, бывшие в траншее, легли под турецкими штыками. Немногие спаслись из них. Прошло очень мало времени, а турки ворвались уже в находившуюся за траншеей земляную батарею, где стояли орудия 2-й гренадерской дивизии. Орудийная прислуга была переколота. Турки ворвались во второй ряд траншей. Тут их приняли гренадеры Малороссийского графа Румянцева-Задунайского полка. Неистовые демоны в человеческом образе прорвали и их, но здесь они встретились со своими давнишними знакомцами — архангелогородцами и вологодцами.
Генерал Ганецкий в это время разъезжал по войскам первой линии. Он понял, что эта бешеная атака турок была только стратегическим манёвром. Жертвуя здесь тысячами, Осман-паша в то же время, полагая, что ему удалось отвлечь внимание противника, направил десятки тысяч прямо на Дунай, где он мог пробиться через заслоны и уйти от русских.
— Кукурузники! — кричал Ганецкий случайно уцелевшим ротам сибирских гренадеров, перед которыми расстилалось кукурузное поле. — И думать не смей об отступлении.
— Патронов нет! — кричали в ответ солдаты, показывая пустые подсумки. — Все расстреляли!
— Наплевать, коли нет! Этакие молодцы одним штыком неприятеля потурят и свою батарею назад возьмут.
— Рады стараться, ваше превосходительство! — гаркнули сибирцы. — Приказывай, отец-командир, вперёд идти!
— Не торопись, ребята! Будет впереди время! — кричал Ганецкий. — В тылах не заплесневеете. Всем дела хватит!.. Вон и патроны везут[72].
Турки уже успели перетащить на левый берег свои орудия. Их гранаты рвались в русском резерве. Вызвана была из Дольнего Дубняка 2-я гренадерская дивизия. Архангелогородцы и вологодцы удержали своим дружным огнём турок, но не смогли заставить их очистить занятые траншеи и батарею. Турки оставили левый фланг и стремительно ударили на центр. Удар их — удар живого тарана — разбился здесь об астраханских и самогитских гренадеров. Ослабла ли после изумительного напряжения энергия, или овладела турками усталость, только они были-таки вышвырнуты из траншей. Их орудия, перевезённые первыми на левый берег Вида, были отбиты вместе с зарядными ящиками, оказавшимися захваченными в свою очередь турками у русских ещё в «Первую Плевну». Одно из орудий взял без помощи товарищей, только своими силами, лейб-казак 4-го эскадрона Арсений Нефедьев. Он, когда турки увозили свои орудия, догнал последнее из них, свалил с лошадей двоих ездовых и под уздцы повернув всю упряжку, примчал пушку на свою позицию. Рядовой Астраханского гренадерского наследника Цесаревича полка Егор Жданов отбил знамя. Турки были отброшены, русские вернули свои позиции.
Было половина одиннадцатого часа дня.
Всего на расстоянии ружейного выстрела стояли один против другого неприятели. Теперь шёл горячий стрелковый бой. С обеих сторон сыпались бесчисленные пули. Трескотне ружейных выстрелов неистово вторили и турецкие, и русские пушки. Турки расстреливали русских, русские — турок. И те, и другие пришли в состояние некоего безумного остервенения. Жизни ни для кого из них не существовало, о ней забыли, налицо была только смерть.
Осман-паша, бесстрастный, как и в первый момент боя, хладнокровно распоряжался, направляя в самое пекло, в огненный ад на левом берегу всё новые таборы.
Его конь, подарок султана, горячился под всадником. Вдруг невыносимо-жалобный клич отчаяния пронёсся по турецким массам, и в ответ ему с русской стороны грянуло, разливаясь в морозном воздухе тысячами перекатов, радостное «ура!». Рыжий жеребец вместе со своим всадником скрылись от сотен тысяч следивших за каждым движением последнего глаз. Турки потеряли своего вождя. Всюду в их массах разнеслось известие, что Осман-паша убит. Всё пропало: энергия, воодушевление, жажда победы. Бесчисленные храбрецы, с яростью львов лезшие так ещё недавно на русские траншеи, смутились, задрожали и в полном беспорядке откатились к самому берегу Вида под натиском кинувшихся на них в штыки гренадеров. Разом изменилась вся картина. Всё поле перед мостами покрылось копошащейся в паническом страхе человеческой массой. Турки бежали, падали, следовавшие сзади спотыкались об упавших и падали сами, на них напирали, не давая им подняться на ноги, новые толпы. В паническом ужасе, ослеплённые отчаянием, несчастные карабкались, как на горы, на кучи живых своих товарищей, копошившихся в напрасном стремлении подняться. Кто добирался до берега, кидался в воду. На мостах шла свалка. На каменном мосту оборвались перила. Орудия, повозки, лазаретные фуры, зарядные ящики, люди, животные сыпались в Вид. А в это время далеко-далеко вперёд лихо вынеслась артиллерийская бригада флигель-адъютанта полковника Щёголева — того самого, который с жалкими пушчонками отстаивал в Крымскую войну Одессу от турецкого флота. По массе ополоумевших, превратившихся в стадо животных турок ударили пушки. Сделав невероятное усилие, турки в большей части перебрались за Вид. Те, которые остались на левом берегу, бессмысленно топтались на одном месте. В то же время за Видом на высотах продолжали канонаду турецкие орудия. Турецкие стрелки, не переходившие Вид, так и сыпали пулями. Но это было уже последнее издыхание Плевны. На русской стороне знали, что Осман-паша ранен в голень левой ноги навылет и не может командовать сражением. Нельзя было не воспользоваться этим обстоятельством... Полки выстроились в боевые колонны и каждое мгновение готовы были кинуться на непобедимого до того врага.