Отец и сын мирно разговаривали, когда вдруг из-за угла улицы, пересекавшей ту, по которой они шли, послышалась строевая песнь.
— Солдаты идут! Солдаты! — закричал мальчик. — Папочка! Станем здесь, поглядим...
Но и без его просьбы Сергей Васильевич замер на месте как вкопанный. Возвращался с утренней прогулки батальон полка, расквартированного в Энске. Солдаты пели. Пережитое, забытое напомнила Рождественцеву их песнь.
— Вспомним, братцы, как стояли
Мы на Шипке в облаках! —
неслось прямо на Сергея Васильевича.
И живо-живо припомнилась ему гора Святого Николая, отбитый отчаянный штурм, вспомнился ему стрелок Шмаков, сочинивший вот эту самую песнь под гром турецких орудий...
— Накрест пули и гранаты
Целый день над головой,
Холод, голод... Эх, ребята,
Будем тверды мы душой!..
Это пели сейчас проходившие мимо солдаты. Сын смотрел уже не на них, а на отца. По щекам Сергея Васильевича катились слёзы.
— Мальчик! — взял он за руку сына. — Слушай, они поют песнь, под которую умирали их отцы... Бестрепетно умирали, уверенные, что смертью своей они исполняют долг перед Родиной. Сотнями они гибли на Дунае, тысячами на Балканах, десятками тысяч под Плевной. Они, эти простые люди, своей жизнью спасали честь России. Всё было против них: и безумно храбрый противник с умнейшими полководцами, и сама природа... они преодолели всё. Честь и достоинство России только они одни спасли...
— Они, папочка, — спросил мальчик, — победили?
— Слышишь! — указал отец в сторону уже отошедшего от них батальона.
Совершенно отчётливо доносились до них слова последнего шмаковского куплета:
— Разнесли мы басурманов,
Расщёлкали всю орду...
Это всё, ребята, было
В семьдесят седьмом году!