Но конкуренты не дремали, очень многое из того, что сделал Диш, моментально перекочевывало в витрины других магазинов, доходы шли на убыль, и Глом все чаще ходил мрачным, а Диш все чаще задумывался. Старая реклама уже не действовала, надо было срочно придумать нечто принципиально новое, сногсшибательное, а Диш понятия не имел, что. И тогда он начал бродить по городу, изучая работу своих коллег, раздумывая перед витринами и смеша публику.
Все же как бездарно работают его собратья по ремеслу! Вот за стеклом стоит женщина, очень неплохо сделана ее фигура, со вкусом вылеплено и расцвечено лицо. Но что продают в этом магазине? — позвольте спросить вас, немая дама.
Но немая дама не отвечает на вопрос, она без умолку тараторит: «Я стою в вольной позе, мой макинтош расстегнут, у меня чудесное платье, украшенное причудливыми пуговицами. На моей шее яркие бусы, голова повязана прелестной косынкой а-ля рюсс, на руках тонкие перчатки. Я держу сумочку, которая еще не стала модной, но непременно станет в скором времени. На моих стройных ножках тонкие чулки необычного цвета и элегантные сапожки. Я стою в вольной позе, мой макинтош…» И так далее, все сначала. А вам, милая дама, задают всего лишь один вопрос: что продают в магазине? Пуговицы? Мерси, мадам, только это и требовалось узнать.
Отчего же происходит эта ненужная пестрота? От лености мысли? От незнания сути, назначения рекламы? Нет, вовсе не оттого. К сожалению, его братья художники видят в рекламе лишь средство прокормиться, а свое искусство оставляют в студиях и мастерских. Они боятся вынести искусство на улицы!
Так примерно думал Диш, бродя по городу. Пожалуй, он уже смог бы прочесть лекцию по теории оформления витрин. Да, в теории все было в порядке. Но вот на практике…
Конечно, витрина в первую очередь должна отвечать своему назначению. Она призвана кричать на всю улицу: «Пуговицы! Пуговицы! Пуговицы!» Но с другой стороны — тот, кому до зарезу нужны пуговицы, найдет и купит их без помощи рекламы. А вот как заставить прохожего купить даже то, что ему не очень нужно, как заманить его в магазин, ошарашить, околпачить, очаровать яркой тряпкой и в конце концов всучить ему эту тряпку? Не очень-то благородно, но что поделаешь — такова эстетическая сущность рекламы. Как это сделать?..
Старик Глом все больше нервничал, то погонял Диша, требовал немедленных перемен за зеркальным стеклом витрин, то умолял не торопиться, подумать хорошенько, чтобы найти некое радикальное средство, а на днях даже намекнул, что слишком много безработных художников шатается вокруг, не взять ли кого из них… в помощь Дишу?
День за днем, ночь за ночью Диш ломал голову в поисках решения, грыз мундштук трубки, варил кофе на спиртовке, но ничего не мог придумать. Нужен был заряд, импульс, чтобы какой-то винтик шевельнулся в голове, и тогда мысль сначала легко и плавно, а потом все быстрее, все энергичнее заработала бы в заданном направлении. Но такого заряда пока не было.
А может, Диш не там искал его, где следовало?
5
Он жил в маленькой комнатушке под магазином, кстати, совсем рядом с утильной, в комнатушке без единого окна, где стояли только продавленный диван, облезлое кресло да столик, на котором он варил кофе. Поначалу такое жилье вполне устраивало Диша: днем не тратилось время на ходьбу в магазин, а ночью, когда в огромном здании не оставалось никого, кроме сторожа, хорошо было разгуливать гулкими залами и думать.
Диш не знал никаких развлечений, по выходным работал, как в будни, и жизнь его текла монотонно, если не считать непрестанного увлекательного полета мысли. Все это удовлетворяло его. Правда, в последнее время, бродя по городу, он начал замечать, что обыватели посмеиваются над ним, а иные даже считают малость чокнутым — это не трогало Диша, он умел прощать людям их маленькие слабости.
Зато какую радость доставляла ему улыбка молоденькой продавщицы, весь день простоявшей за прилавком и уставшей от необходимости заученно улыбаться клиентам. Он знал, как нелегка жизнь этих легкокрылых созданий и как редко дарят они улыбки не по обязанности. Ему они улыбались от души — и не только за то, что после его работы над новой витриной увеличился поток покупателей, все неходовые вещи брались нарасхват и хозяин вынужден был приплачивать процент к жалованию — небольшую, но приятную сумму, на которую девушка могла купить одну из вещиц своего прилавка или провести воскресенье в загородном парке. Нет, не только за это любили они нескладного Диша! Он умел сделать их жизнь чуточку краше и веселее. Они восторгались его витринами, где товары словно оживали, выставляя напоказ все свои достоинства и пряча недостатки. Они весело смеялись его шуткам, когда он работал в задних комнатах магазина. И они замирали в восторге, когда он говорил с ними, потому что он — наверное, один во всем мире! — умел говорить с ними по-человечески. Слушая его они начинали верить, что они действительно обаятельны и умны, что жизнь не так беспросветна и что всегда в ней можно найти отдушину для радости.
Да, юные продавщицы магазина любили его. Но вовсе не о такой любви мечтал лишенный семьи и друзей Диш. Он ждал, что рано или поздно простое обожание перейдет в страсть, и тогда одно из этих ветреных созданий, например, хорошенькая большеглазая Фанни…
За годы работы над оформлением витрин приходилось ему попадать в положения, очень похожие на то первое, так напугавшее его столкновение с неодетыми манекенами. Раз даже — в том самом памятном месте — наткнулся он на загоравших девушек. Они защебетали, пригласили посидеть с ними, но чтобы застыдиться или спрятать ноги!.. В другой раз в пустой примерочной он застал скромную, всегда сдержанную Фанни за примеркой модного корсета. Недотрога и глазом не моргнула, наоборот, обрадовалась, увидев Диша. И как он ни краснел, как ни смущался, а пришлось помочь ей зашнуроваться да еще высказать по поводу корсета свое квалифицированное мнение. Видно, девушки настолько к нему привыкли, что считали своим в женской компании.
Иногда он бывал в их уютных гнездышках на окраине города, его звали запросто, как друга. Ох, уж эти девичьи гнездышки — горка безделушек да флаконов у зеркала, тяжелые занавески и чистенькая постелька в полкомнаты! Как уютно сидеть здесь рядом с хозяюшкой и вести бесконечные разговоры — разговоры ни о чем и о многом. Но едва время поворачивало к вечеру, девушки начинали проявлять признаки беспокойства — и он оказывался один на один с гуляющим пьяным городом.
Может быть, осмелься он пригласить ту же Фанни в кино, или в ресторанчик, или в загородный парк на воскресенье, все сложилось бы иначе, но проклятая застенчивость мешала Дишу. Да и зеркало, в котором он виделся изредка с сутулым неуклюжим человеком неопределенного возраста, обладателем висящих сосульками волос и обгорелой трубки, не поощряло его к более решительным действиям.
Он ходил вокруг Фанни и вздыхал, и поджидал ее в пустых коридорах «лабиринта» — она ничего не замечала, лишь кивала приветливо, как любой из подруг. Если бы она пригласила его в гости… Уж он не дал бы выставить себя за дверь! Ему бы положить голову на ее теплое плечо и хоть на час забыться. Забыть про кофе, про сырые стены своей каморки, про впивающиеся в бока пружины дивана — и не вспоминать, не вспоминать о тех заботах, которые круглые сутки неотступно преследуют его!
Был ли он влюблен? Едва ли. В конце концов необязательно Фанни, пусть другая. Его угнетало одиночество, он страдал без близкой души, без человеческого участия. Он жаждал возвышенного, как жаждет грозы изморенная зноем земля.
Бессонными ночами, перебрав в уме и тут же отбросив десятки проектов невероятных, сенсационных, умопомрачительных витрин, как он мечтал хоть раз перенестись из пропитанной табачищем кельи в уютное девичье гнездышко. Допускаются же туда сынки богатых торговцев и владельцев кораблей, недалекие бездельники и шалопаи. Диш отлично знал про все проделки своих шаловливых подруг, недаром то одна из них, то другая особенно старательно припудривала по утрам припухшие глазки. Ну что им стоит — той же Фанни, например, — подарить эти ласки Дишу, которого они любят! Он был уверен: случись такое — и душа его отдохнет, смягчится, оттает, а потом какой-то случайный винтик шевельнется в голове, и мысль четко заработает в нужном направлении.
Наверное, он совсем не там искал этот первичный импульс, где его следовало бы искать.
6
Однажды Глом отчитывал заведующего отделом, который упустил одного из отцов города, ничего не продав ему, кроме полдюжины галстуков.
— Ну и что же, что он интересовался только галстуками! Не ваше дело, чем он интересовался. Вы обязаны были выложить перед ним на прилавок все. Bce! Человек с толстым кошельком вправе ожидать, чтобы его желания угадывались наперед…
Больше Диш ничего не слышал. Его охватила та заветная внутренняя дрожь, которая всегда предшествовала лучшим его идеям. Он понял: жар-птица рядом, надо хватать ее за хвост. И тогда он изловчился — и поймал птичку.
Назавтра утром он сказал Глому:
— Кажется, я придумал кое-что.
Глом торопливо задернул портьеры на окнах, плотно прикрыл дверь, даже отключил телефон — в последнее время он стал крайне осторожен.
— Слушаю, Диш.
— Я уже говорил вам, что учился в коллеже и всего полгода не дотянул до диплома радиоэлектроника. Так вот — наука пригодилась. Беда в том, что прохожие смотрят на нашу витрину и попросту не замечают ее. Я придумал, как сделать, чтобы витрина приковала взгляд любого идущего мимо. Пусть только посмотрит — и он наш.
— Прекрасно! И как же вы надеетесь заполонить прохожего?
— В этом весь секрет. Но боюсь, затея дорого обойдется.
Бородка Глома задергалась от беззвучного смеха.
— Нет такой суммы, которую я не решился бы истратить на рекламу, дорогой Диш. Выкладывайте вашу идею!
— Идея проста, вы сами высказали ее вчера. Мы будем угадывать наперед все желания человека с кошельком. Будем читать его мысли.