Никто не решается подойти к воротам, но птицы снова начинают щебетать, а собаки выходят из своих укрытий. Через несколько минут мы слышим, как мужской голос зовет… на путунхуа:
– Эй! Эй! Привет!
Никто не отвечает. Голос повторяет:
– Есть здесь кто-нибудь? Выходите! Давайте познакомимся.
В этот раз путунхуа звучит глуше, мелодичнее, будто песня. Тем не менее голос явно принадлежит человеку, а не духу. Даже я могу это определить.
А-ба подходит к стене.
– Девочка, что он говорит?
Я перевожу, и он велит:
– Пойдем со мной, раз уж ты выучила язык этого человека.
Я встречаю А-ба на улице, где уже собрались староста, рума и еще несколько мужчин. Все они держат в руках арбалеты. Когда мы подходим к вратам духов, я вижу мужчину, мальчика и машину. Машина! Зеленая, с красной оловянной звездой на передней панели. Это старый автомобиль Народно-освободительной армии[10], я видела такие на школьных плакатах, посвященных Освободительной войне[11]. Дверь машины открывается, и из нее выбирается еще один человек, сидевший за рулем. Мы остаемся на своей стороне врат духов. Гости стоят по другую сторону. Мы изучаем чужаков. Водитель одет почти так же, как и учитель Чжан: синие брюки и френч, их носят все ханьцы, которых я когда-либо видела. А вот двое других странные до невозможности. Маленький мальчик, например, лысый, но его отец быстро прикрывает его голову крошечной шапочкой с большим козырьком. Ярко-желтые штаны ребенка обрезаны гораздо выше колен. Верхняя часть ботинок сделана из ткани, а нижняя похожа на гнущийся пластик. Рубашка с короткими рукавами облегает тело. Никаких пуговиц или чего-то подобного. Вместо этого спереди нарисован желтый мальчик с волосами, которые поднимаются острыми шипами. Я пытаюсь произнести слово, напечатанное латинскими буквами, которое вылетает изо рта мальчика: Ков-а-бунга[12]! Такого слова я не знаю…
Я делаю шаг вперед.
– Полагаю, юная леди, я должен говорить со старшими через вас, – говорит мужчина. Он проходит прямо через ворота – должно быть, его предупредили не трогать их – и протягивает руку. – На путунхуа меня зовут Хуан Бэньюй. Я из Гонконга.
Значит, для него родной кантонский, теперь понятно, откуда такой акцент и лишние тоны, но его путунхуа намного лучше моего.
– Гонконг, – бормочу я. С таким же успехом он мог бы сказать «Луна».
– Это мой сын, – говорит он, подзывая мальчика. – Пока мы на материке, будем называть его на путунхуа Сяньжун. Ему пять лет, и он мой единственный сын.
Я перевожу его слова для окружающих меня мужчин. Я чувствую, что мы смотрим на чужаков с одинаковым выражением лица: рты разинуты, глаза вытаращены. Кроме учителя Чжана, никто из нас не встречал человека из другой провинции, не говоря уже о другой стране. Гонконг!
Все молчат, и чужак продолжает:
– Я проделал долгий путь, чтобы купить ваш чай. Я бизнесмен. Я делаю и поставляю краны. Китай сейчас очень нуждается в них. – Почему мы нуждаемся в «кранах»? Никто ничего не понимает, но мы внимательно слушаем. – Но мое призвание – чай. Я знаток чая. Коносьер, так сказать.
– Хуан сяньшэн, – говорю я, используя принятое в путунхуа обращение «сяньшэн» (господин), – я не знаю, как все это перевести.
Он откидывает голову назад и смеется, демонстрируя зубы. Мужчины вокруг меня пятятся. Я отступаю еще дальше, желая скрыться под защитой своего А-ба и братьев. Находясь в безопасности, присматриваюсь к незнакомцу. Его голова по форме напоминает репу, щеки пухлые, с едва заметным лиловым отливом. Волосы у него черные, как глаза ящерицы. Он упитанный, как на плакатах с изображением председателя Мао. Я никогда не верила, что эти изображения реальны, что кто-то может быть таким толстым, с таким выпирающим животом. Но то, как ремень обхватывает талию незнакомца, подчеркивая, сколько пищи ушло на отращивание такого брюха, вызывает у меня желание рассмеяться. У его чистых брюк резкие складки спереди и сзади. Материал не похож ни на что, что я видела раньше. Рубашка с короткими рукавами тоже чистая и тоже со складками.
Незнакомец рассматривает нас, как крестьянин заглядывает в рот водяному буйволу. Не думаю, что ему нравится то, что он видит. Но я догадываюсь, кто он: богач. Не такой, как семья Цытэ, здесь речь о совсем другом богатстве.
– Есть ли здесь место, где можно присесть поговорить? – спрашивает он. – Я бы хотел попробовать ваш чай и, возможно, купить его.
После того как я перевела, большинство мужчин спешат вернуться в деревню. Они не хотят в этом участвовать. Остаются только староста, рума, мой А-ба и братья (которые должны меня охранять). Мужчины перешептываются. Мы, акха, известны своим гостеприимством, но они сомневаются, можно ли привести чужака в один из наших домов. Решение принимает староста.
– Эта девушка говорит на языке чужака, и у нее есть свой клан, который оберегает ее от бед. Мы пойдем туда, где она живет.
Братья смотрят на меня так, словно я навлекла на семью страшнейший позор. В глазах отца застыло выражение, какое бывает, когда он потрошит оленя. Они никогда не одобряли мое образование, и теперь я поставила семью в неудобное положение.
– Я всего лишь хочу купить чай, – уверяет нас господин Хуан дружелюбным голосом, от которого почему-то по спине бегут мурашки. – У вас ведь есть здесь чай, не так ли? Да, давайте пить чай. – (Будто мы сами не предложим!) – Но только на родниковой воде. У вас есть родниковая вода?
А какая еще бывает вода? Дождевая? Вода из ручья? Вода из пруда?
– Наша деревня называется Родниковая Вода, – говорю я.
Он снова смеется.
– Конечно! Именно поэтому я выбрал ее для первого визита!
Мы составляем своеобразную процессию. Мальчик бежит впереди, будто знает, куда идет. Его а-ба не выглядит особенно обеспокоенным. Кто-то из соседей, видимо, предупредил А-ма и невесток, потому что к нашему приходу чай уже заварили. Как только мужчины усаживаются на пол в центральной комнате, невестки уходят. А-ма стоит, прислонившись спиной к бамбуковой стене, скрестив руки перед грудью, и наблюдает за происходящим. Я остаюсь рядом с ней и перевожу, когда это необходимо. А-ба жестом предлагает незнакомцу попробовать чай Старшего брата, тот делает глоток и морщится так, будто прополоскал рот соком недозрелой хурмы.
– Это, должно быть, листья с кустов чайной плантации, – говорит господин Хуан. – У такого чая одинаковый вкус от первой до последней заварки. В нем нет ци – ни жизненной силы, ни богатства вкуса.
Мы завариваем чай из листьев обрезанных чайных деревьев Второго брата. На этот раз чужак пробует, ставит чашку на пол и говорит:
– Обрезка не способствует росту мощных корней, они расползаются в стороны, чтобы уловить все нужное. Вкус сладкий, но пустой. Я ищу пуэр. Вы знаете пуэр?
Нет, я не знаю этого слова. Оно для меня так же чуждо, как «призвание» и «коносьер».
Чужак жестом приглашает меня подойти.
– Юная леди, я вижу, вы внимательны к окружающему миру. Вы изучали путунхуа. Ваша семья должна гордиться вами, ведь вы последовали за стремлением страны к преобразованиям. Возможно, вы здесь этого не понимаете, – говорит он, взмахнув рукой, – но перемены происходят по всему Китаю.
Я перевожу, стараясь, чтобы его слова звучали более вежливо.
– Вы все должны приветствовать новый день! – напутствует мужчин господин Хуан. – Наступила эра реформ и открытости. Даже американцы приезжают в Китай, чтобы увидеть Великую стену, Запретный город и реку Янцзы.
Рума щелкает языком, а затем бормочет на нашем диалекте:
– Слишком болтливый.
Насмешки братьев действуют на нашего гостя отрезвляюще.
– Там, откуда я родом, – продолжает он, – мы обсуждаем дела по многу часов. Я говорю, что мне нужно. Слушаю ответные пожелания. Выдвигаю свои предложения… Так ведут себя цивилизованные люди, но, возможно, вы поступаете иначе. Я плохо знаю обычаи горных племен. Да и кто их знает…
Скорее всего, собравшиеся мужчины не знают выражения «горные племена» на путунхуа, но оскорбительный и снисходительный тон господина Хуана четко улавливают.
Рума шлепает ладонью по полу.
– Спроси у чужака, чего он хочет.
После того как я перевожу, господин Хуан отвечает:
– Я уже говорил. Я приехал в поисках особого чая. Я хочу купить пуэр.
Я послушно повторяю просьбу. Рума задает вопрос, который я постеснялась озвучить:
– Пуэр? Что такое пуэр?
Господин Хуан выглядит озадаченным.
– Это особый выдержанный чай. Его привозят отсюда…
– Вероятно, он имеет в виду чай со старых деревьев, – предполагает Третий брат.
Идея угостить гонконгца чаем с никчемных деревьев Третьего брата всех забавляет. Чай заваривают и несут к столу. Господин Хуан и его сын одновременно берут чашки, шумно втягивая жидкость. Мальчик кивает в знак благодарности, а его отец улыбается.
– Уже лучше. Когда деревья выращивают из семян, корни могут распространяться бесконечно, что придает чаю аромат и глубину, – с удовлетворением говорит господин Хуан. – Я всегда слышал, что чай с горы Наньно обладает особыми свойствами: более цветочный вкус, но выражен средне. Я чувствую намек на абрикос и нотки табака. А терпкость умеренная. – Он нюхает пустую чашку, смакуя аромат.
Мальчик повторяет за отцом. Затем господин Хуан лезет в карман, достает маленькую коробочку и извлекает оттуда две зубочистки. Он дает одну из них сыну, и они вдвоем вытаскивают листья из чайника, раскладывают их на полу и внимательно разглядывают, как А-ма осматривала бы нарыв или укус насекомого.
– Обрати внимание, сынок. Заваривание вернуло листья в первоначальное состояние, они развернулись и налились влагой. Именно это мы и хотели видеть. – Затем каждый из чужаков берет по листу и жует его. – Неплохой сырой чай, – заявляет господин Хуан, – но я хочу попробовать ваш выдержанный чай.