– Держись подальше от этого торговца чаем. И забудь о Саньпа!
Но искушение слишком велико, а мечты слишком светлы. Я поднимаюсь на гору и наполняю корзину распустившимися листьями с самых кончиков каждой ветки материнского дерева. Я говорю себе, что это не лучшие листья. Они проклюнулись в первые десять дней сезона сбора чая, но господин Хуан покупает их, заплатив даже больше, чем в прошлом году. И снова отправляет меня в дальнюю деревню, чтобы я могла тайно обрабатывать чай.
Через день А-ма приходит в рощу и обнаруживает, что я сделала. Мне бы хотелось, чтобы она накричала на меня, но акха так не делают. Мать наказывает меня тихими словами:
– Стоило ли оно того? Вернулся ли к тебе тот парень? Прошло больше года. Ты продала свой величайший дар. Ты продала свою честь.
От стыда и отчаяния я окончательно смиряюсь с тем, что Саньпа никогда не вернется. Злость почти уничтожает меня. Я как лист, сорвавшийся с родной ветки и летящий по спирали вниз, парящий над обрывом, подгоняемый ветрами, навстречу погибели.
А-ма перестает брать меня к пациентам. Невестки, следуя ее примеру, делают вид, что меня больше не существует.
Братья не замечают, что мое лицо опухло от слез. А-ба нет до меня дела. Я чувствую себя слишком виноватой, чтобы пойти в свою рощу за утешением и одиночеством, и не могу поговорить с Цытэ, поскольку не знаю, с чего начать. А если бы я и рискнула ей довериться, ее никогда нет рядом. Каждую свободную минуту она проводит в лесу, занимаясь любовью с Лоуба, парнем, за которого родители когда-то хотели выдать меня замуж. Теперь она делает то, в чем обвиняла меня: забыла о подруге из-за молодого человека.
В итоге я провожу дни и ночи под домом с собаками, свиньями, курами и утками. Там стоит прогорклый запах, а животные смотрят на меня злобными глазами. Если закон акха говорит правду и все на земле взаимосвязано, то животные знают о моем унижении. Я чувствую себя ничтожной и отверженной. А жизнь вокруг продолжается. Семья Цытэ объявляет о ее грядущей свадьбе с Лоуба, и вся деревня устраивает праздничный пир. Я должна присутствовать на нем, но у меня болит сердце. Не так давно А-ма и А-ба сулили эту радость мне. Вскоре после пира все три невестки беременеют в одном цикле. В надежде на появление новых внуков семья встречает новость бурным ликованием и приносит жертвы, чтобы обеспечить хорошие роды; все едят правильную пищу, потому что одновременные беременности – это замечательно. Радость разливается по деревне. Даже в своем укрытии я слышу, как рожают свиньи, как коты громко вопят, возвещая, что нашли себе пару, а парни и девушки поют о влечении друг к другу.
– Цветы распускаются на своих вершинах, ожидая прилета бабочек… – первая строчка песни о любви доносится до меня. Как несправедливо!
Дальше очередь девушки. Она должна ответить: «Соты ждут, пока пчелы заполнят их медом…» Но я не слышу следующей строчки. Должно быть, девушка поет где-то вдалеке. Какое облегчение!
– Прекрасный цветок зовет свою любовь…
Мужской голос приближается. Я затыкаю уши.
– Давай собирать цветы вместе-е-е-е…
Песня мучает меня. Я мурлыкаю ту же мелодию, пытаясь заглушить безжалостные звуки страсти. А потом слышу звук уверенных шагов, поднимающихся на мужскую половину, и убираю руки от ушей.
По крайней мере, пение закончилось. Бамбуковый пол надо мной скрипит и колышется, отец и братья ходят туда и сюда. Шаги грохочут по лестнице. Вот показались ноги Третьего брата.
– Девочка, тебе лучше подойти.
Я обхожу женскую половину. А-ма и невестки уже стоят, когда я вхожу в дом. На лице А-ма одно из ее непроницаемых выражений.
– Он вернулся, – сообщает Старшая невестка.
Я спешу на мужскую половину. Саньпа! Он выглядит худым. Жилистым. Повзрослевшим. Теперь он мужчина. Я бросаюсь в его объятия. Он крепко обнимает меня. Его сердце бьется практически в моем теле. Он говорит через мою голову с мужчинами моей семьи.
– Я зачитал вам свою родословную. У нас с вашей дочерью нет совпадающих предков в семи поколениях. У вашей дочери нет припадков, и она не страдает безумием. Я тоже избавлен от этих недугов. Я уехал, чтобы заработать денег и позаботиться о ней, пока она будет учиться в университете.
– Моя дочь не сдавала экзамен гаокао. – Как получилось, что А-ба так легко обращает против меня то, против чего сам когда-то выступал? Я отмечаю про себя, что Саньпа долго молчит.
Наконец он произносит:
– Я принес положенные дары, чтобы скрепить соглашение.
А-ба прочищает горло, но Саньпа не позволяет ему сказать ни слова, и я понимаю, что мой будущий муж простил мне промах с университетом. Но сможем ли мы жить вместе, если я не расскажу о нашем ребенке?
– Самое главное, ваша дочь старше тринадцати лет, – продолжает он. – Мы с вами оба знаем, что в прошлом мы могли пожениться и без вашего разрешения, но я все равно добивался этого. Я уважал ваши желания. Теперь вы должны уважать мои. Я пришел за женой, и я жду, что ваша дочь пойдет работать и жить со мной.
Ого, как изменился Саньпа! Если бы он был таким же решительным раньше, мы еще до рождения дочери спали бы и любили бы друг друга в хижине молодоженов его семьи.
Когда А-ба обращается ко мне с традиционной фразой: «Тогда выходи за него замуж», я понимаю, что мы с Саньпа победили. Не произнося больше ни слова, Саньпа берет меня за руку, и мы вместе бежим в лес. Мы не останавливаемся, пока не достигаем нашей поляны. Задыхаясь от волнения и бега, мы вглядываемся в лица друг друга. Он грязный после странствий. А я… прижимаю ладони к щекам. Должно быть, я ужасно выгляжу и пахну. Но Саньпа, кажется, ничего не имеет против. Он хватает меня, и мы вместе падаем на подстилку из сосновых иголок. Мы даже не раздеваемся до конца. Он исхудал сильнее, чем мне показалось сначала. Я чувствую его сухожилия и кости под кожей. Закончив заниматься любовью – так прекрасно и так быстро, – мы тихо лежим.
За восемнадцать лет я пережила множество испытаний, но рассказать будущему мужу о Янье – одно из самых трудных. Он крепко обнимает меня, когда я завершаю свой сбивчивый рассказ.
– Мне жаль, что так получилось, – говорит он. – Я подвел тебя, но это не значит, что я подведу нашу дочь. Мы поедем в Мэнхай и заберем ее.
Почему я не подумала об этом? Отчаяние не давало мне даже надеяться на шанс вернуть Янье. Но разве можно превратить ее из человеческого отброса в законную дочь?
– Люди узнают, что она появилась до нашей свадьбы…
– Если бы мы жили в городе рядом с твоим университетом, – говорит Саньпа удивительно резким тоном, – то избежали бы этой проблемы…
Этот упрек жалит сильнее, чем следовало бы, ведь я должна радоваться, что снова обрету Янье.
– Нам не стоит селиться на Наньно или любой другой близлежащей горе, где о нас могут услышать. – Он хмурится, размышляя над проблемой. После неловкой паузы приходит к решению. – Остается опять податься в Таиланд. Там я смогу найти работу. Девочка еще совсем маленькая. В Таиланде поверят, что ты родила уже после свадьбы, ведь верят же, что я появился на свет в день Овцы. Очень хорошо, если овца и свинья живут под одной крышей, ты не находишь? – Он ободряюще улыбается. – А к тому времени, когда мы вернемся сюда, ты родишь мне сына. Мои а-ма и а-ба, увидев его, не станут пересчитывать зубы, чтобы определить его возраст.
Саньпа взял на себя ответственность за нашу жизнь, как и положено всем мужьям. Как я люблю его в этот момент.
– Мы можем поехать и забрать ее прямо сейчас? – спрашиваю я.
Саньпа смеется и снова заключает меня в свои объятия.
Свадьбы акха сложны и затягиваются на несколько дней, а иногда и недель. Но только не наша. Мы уложились в три вечера, потому что нам не терпится забрать ребенка.
У меня на голове нарядный платок, а одета я в белую свадебную юбку поверх обычной рубахи и штанов, когда из деревни Саньпа в нашу деревню прибывают двое старейшин, чтобы начать ритуал. Они вручают А-ба монеты. Это не выкуп за невесту в традиционном понимании. Скорее, как говорит старейшина, «оплата за материнское молоко, которое выпила дочь». Затем под громкие крики парни ведут Саньпа в нашу деревню. А-ба явно смирился, поскольку он объявляет, что наша семья собирается провести церемонию наполнения корзины, дабы я получила достойное приданое. Цытэ сидит со мной, когда рума речитативом перечисляет мои достоинства с момента рождения до сегодняшнего дня.
– Она оступилась всего один раз. Она хорошая работница. – И так далее. Затем рума спрашивает Саньпа: – Тебе нужно проверить мачете перед покупкой?
Цытэ хохочет, потому что рума завуалированно интересуется, ходили ли мы с Саньпа «за любовью». Если нет, то должны были бы отправиться в лес прямо сейчас. Но я же невеста, поэтому заливаюсь румянцем, когда Саньпа отвечает:
– Мачете проверено, а рис уже сварился.
А-ба дарит мне корзину для переноски вещей, А-ма вручает накидку от дождя и новую одежду, а также свой серебряный браслет с двумя драконами. Я на такое и не надеялась, учитывая ее неприязнь к Саньпа. Мои братья передают пакеты с семенами, которые мы с Саньпа сможем посадить, когда приедем в наш новый дом. Старшая и Вторая невестки срезают по подвеске со своих головных уборов на память, Третья невестка дарит одеяло, украшенное изысканной вышивкой и аппликацией. Все это я складываю в корзину, а деньги, которые мне заплатил господин Хуан, кладу на дно (я не рассказывала Саньпа о своих сбережениях, хочу сделать ему сюрприз, если настанет время, когда деньги понадобятся). И хотя большинство невест должны передать права на имущество, выделенное им в рамках кампании «Тридцать лет без перемен», отцам или братьям, А-ма обещает заботиться о моей роще.
В последнюю минуту она дает мне несколько канонических и потому не слишком важных советов. Далее следуют наставления, которые А-ма действительно хочет передать мне, но делает это через посредниц.
Она подталкивает Первую невестку, и та говорит:
– Помни, что, если ты хочешь расторгнуть брак, ты всегда можешь убежать, но не можешь вернуться домой.