Перед воротами стояла закрытая повозка темного резного дерева. На дверце раскинул крылья серебряный с чернью дятел, выставив клюв на правую сторону.
Рядом гарцевали на гнедых конях четверо всадников, в темных коротких полукафтаньях с серебряной тесьмой по вороту и рукавам. Я, пока бежала, мазнула по ним взглядом.
Сухие лица со впалыми щеками, у трех подрезанные снизу короткими бородками, у одного скобленное ножом. И у всех к поясам подвешены мечи. Королевские жильцы. Выходит, мой отец, господин Добута, был таким же?
Один из жильцов, заметив бегущую Аранию, дернул повод. Конь рванулся вперед, перегородив ей путь.
— Ты штоль Арания, дочка Кэмеш-Бури? Куда бежишь, скрыться хочешь? А ну встала!
Арания замерла на месте. Спросила чуть дрожащим с похмелья голосом:
— Почто нас требуют во дворец?
— А я знаю? — Всадник упер одну руку в бок, вольно развалился в седле. — Из королевских покоев прислали приказ, сказали — вези. Так что давай в колымагу, девка, и не задерживай нас попусту. А та, вторая — Триша, верно? Лезьте обе, да побыстрей.
Арания вдруг выкрикнула:
— Не сметь. не сметь говорить мне приказывать! Я для тебя госпожа Арания, дочь Серебряных Волков! Понял? И во дворец в этом платье я не поеду! Подождешь, пока переоденусь!
Всадник понукнул коня, тот пошел боком, напирая на Аранию.
— Непослушание? Слово короля — явиться немедленно.
И тут случилось странное. Арания вскинула голову и взвыла. По-волчьи, один в один. Конь всхрапнул, отпрыгнул назад. Всадник закачался в седле, рванул поводья, осаживая гнедого жеребца. Госпожа сестрица тут же смолкла и побежала к дому детей. Я рванулась следом.
В закуток мы ввалились вдвоем. Девки сидели рядком, как куры на жердочке — и все на моем топчане. Понятно, кто ж посмеет сесть на ложе госпожи Арании.
— Встали! За дело! — От вопля сестрицы даже полог вздрогнул. — Мне темно-синее платье и свежую сорочицу, госпоже Трише сорочицу и темно-желтое платье! Волосы чесать, никаких украшений, свежие туфли нам обеим! Достаньте благовоний из мамкиного ларца — мне аромат черемушный, Трише — розовый. Живо!
Девки с топчана взлетели испуганными курами. Заметались.
Готовы мы были враз. Саньша кинула мне сорочицу и свежее платье — я спешно переоблакалась. Она затянула шнуровку по разрезам и причесала меня в четыре взмаха гребня. Потом мазнула по щее какой-то мазью из склянницы, что швырнула ей в руки Алюня.
От меня вдруг запахло. Сладко до приторности, тревожно и незнакомо. От запаха защекотало в носу, я чихнула — Саньша тут же пихнула в руку кусок чисто-белого полотна, шитый по краям незабудками.
— Прикрывайся платком, когда кашляешь. — Резко сказала Арания.
— И постарайся в королевском дворце вести себя, как госпожа.
Ходи ровно, глаза опускай вниз, улыбайся сладенько, рот платком прикрывай, если что. Сопли утирай им же. Ну, готова?
Вельша сунула мне в руки гребень, которым чесала Аранию.
Меж зубьев застряло всего три волоска. А вот огня не было — на дворе стоял день, и свечей никто не жег. Я скатала волосы, завязала их в край платка. Вечером спалю.
Жильцы ждали нас у колымаги с мрачными лицами, рядом стояли Рогор и Сокуг. Несколько насупившихся норвинов во главе с Ургъёром застыли поодаль, за ними виднелась стайка перешептывающихся баб.
Люди Морисланы смотрели спокойно, словно меж ними и Аранией ничего не случилось. Едва мы подошли, Рогор выступил вперед, услужливо распахнул дверцу колымаги. Спросил:
— Что-нибудь прикажешь, госпожа Аранслейг?
У Арании, лезшей в колымагу, дрогнули плечи.
— Да. Ждите меня тут.
Когда дверца захлопнулась, Ургъёр проревел:
— Мы будем ждать тебя, внучка моего брата!
Повозка тронулась. Едва мы выехали со двора, я спросила:
— Слышь, госпожа Арания. а где ты научилась так по-волчьи выть?
Госпожа сестрица вскинула глаза от колен.
— Что, похоже? Отец заставил. Это одно из десяти обязательных умений женщин рода Кэмеш-Бури, серебряного волка. Я и не хотела, да матушка велела делать все, что он прикажет. И вот поди ж ты — пригодилось. Хорошо хоть взвыла-то?
— Чисто волк в ночи. — С восхищением сказала я.
И Арания вдруг улыбнулась.
Едва мы въехали в ворота кремля, дробный стук колес сразу помягчел — здесь брусчатку уложили ровнее, чем в городе, так что дорога под колымагу стелилась гладкой скатертью. Кони облетели кремль по кругу, прижимаясь к стене, подскакали к королевскому дворцу. Мы вышли.
У распахнутых дверей застыли жильцы. Рядом на ступеньках поджидал немолодой мужик в длинной белой рубахе, прихваченной поясом из красных кожаных ремешков. При виде нас мужик поклонился, провозгласил:
— Госпожа Арания с госпожой Тришей? Следуйте за мной.
Повел он нас по лестнице до четвертого поверха. Там сошел со ступенек и ступил в малый проход, шедший вокруг лестничного провала закорюкой. Распахнул дверку, расписанную цветами и птицами — судя по клювам и хохолкам, дроздами. Горницу за ней охраняли четверо жильцов, державших на плечах обнаженные мечи.
Тут немолодой мужик остановился, бросил:
— Ждите, сейчас о вас доложу.
И исчез, но тут же появился снова. Мотнул головой, указывая на дверь, украшенную резными птахами.
— Вас ждут. Идите обе.
Арания чуть сгорбилась и пошла вперед. Я зашагала следом.
Вторая горница оказалась угловой. По двум стенам шли решетчатые окна, а за ними расплеснулась в берегах зелено-голубая лента громадной реки. Солнце её серебрило, белые просинки пятнали — должно быть, лодки плыли.
У стены по правую руку от двери стоял на небольшом возвышении громадный стул. Чудной такой — подлокотники навроде выпущенных вперед птичьих крыл, заместо ножек вырезанные из дерева большие птичьи лапы. На высокой спинке сидели два серебряных дятла, нацелившись друг на друга клювами. Меж ними к потолку поднималась железная ветка в медной листве. И листья по виду походили на березовые.
Король Досвет сидел на стуле, чуть подавшись вперед и согнувшись. На этот раз он был с непокрытой головой, без собольей шапки со стрелой. Под густыми волосами, темно-русыми с сединой, просвечивали две залысины, идущие от висков к затылку. Под глазами набухли мешки, набрякли прожилки — нехорошо выглядел король, нездорово. И на того молодцеватого мужика, что вошел в залу для пира два дня назад, уже не походил.
В руке, небрежно разложенной по подлокотнику-крылу, король держал грамоту с алой ленточкой по изнанке пергамента. Глядя на нас усталым, мутным взглядом.
Арания, вошедшая первой, отвесила поясной поклон, я сделала то же самое.
— Подобру тебе, король-батюшка! — Негромким голосом сказала госпожа сестрица. Застыла с опущенной головой.
— Подобру, король-батюшка! — Повторила я, тоже опуская голову.
Сказано держать глаза опущенными вниз, вот и будем. Только сладенько улыбаться чего-то не тянуло. Да ладно, чай, не выгонят.
Король шевельнулся на своем стуле с дятлами — я услышала, как хрустнули у него позвонки.
— Поздорову вам, девицы. Кто из вас Арания, дочь Морисланы?
— Я, батюшка. — Тихо ответила Арания, не поднимая головы.
— Печалюсь вместе с тобой о твоей матушке. — Немного невнятно сказал Досвет. — Морислана была славной госпожой, вечная ей память. И за мой род в свое время пострадала. Так что за мной должок остался, Арания, дочь Морисланы. Но об этом потом.
И он обратился уже ко мне, но другим голосом, построже:
— А ты, стало быть, госпожа Триша?
— Она, король-батюшка. — Я не выдержала и подняла голову. Несподручно разговаривать, упершись взглядом в пол.
Старым он мне показался, король Досвет. Вроде как ещё больше постарел, пока с нами разговаривал.
— Пришел ко мне вчера верч Яруня. Криком кричал, охальник, что притаилась де в моем королевском дворце измена. Мол, смерть славной госпожи Морисланы не от болезни приключилась, а от некой травы-отравы. Кричал также, что в тереме еду госпожи всегда пробовала травница Триша, родня госпожи Морисланы, со стороны Ирдрааров норвинских. И выходит по всему, что отраву госпоже Морислане могли подсунуть лишь у меня на пиру. За моим королевским столом. Говорил также верч Яруня, что госпожа Триша Ирдраар, стоявшая у ложа Морисланы в её последний час, может подтвердить его слова. Так ли это, девица?
— Так. — Подтвердила я.
Арания рядом ворохнулась, метнула на меня искоса взгляд — со значением. Я торопливо добавила:
— Король-батюшка.
— Поклянись. — Потребовал король.
— Клянусь Кириметью-матушкой.
Король Досвет глянул на меня удивленно. Ну да, я ж для него Триша Ирдраар, а норвинки должны клясться Дином или Трарин.
— Клянусь Кириметью-кормилицей. — Упрямо повторила я. — Чтоб мне руки-ноги перекосило, если вру. Я пробовала еду госпожи в терему. Но на пиру мы сели отдельно. И на следующий день госпожа Морислана умерла, потому что крючки из травы кольши разодрали ей нутро.
Он глянул остро, а мне вдруг стало страшновато. Ведь самому королю говорю сейчас, что в его дому, за его столом совершилось злодейство. А ну как все не так? Я вдруг ощутила, как заныла моя усохшая левая. И поспешно добавила, отводя её за спину:
— Конечно, если госпожа Морислана лакомилась между едой заедками какими, то.
Арания меня перебила:
— Нет! Матушка никогда в рот ничего не брала между едой, говорила, что брюхо нельзя баловать. Простите меня, король-батюшка, но.
Досвет повел по воздуху кистью руки, госпожа сестрица смолкла.
— Я понял. Значит, все за то, что в моем дому и впрямь измена.
Он откинулся на спинку, обмяк.
— Пусть будет так. Я этого не оставлю и виновных разыщу. Знаете ли вы, кто мог желать зла Морислане? Ведь не зря же она велела пробовать еду?
Рогор, вспомнила я. Вот кто может знать. Скажет ли Арания об этом королю?
А вдогонку вдруг подумалось, что Ерислана все же могла быть к этому причастна. И норвин врал, чтобы отвести от неё подозрения. Чтобы не мешали подобраться к легеду — уж больно ему хотелось получить за смерть Морисланы мешок бельчей.