[110]. Ткали все как будто одинаково, только другим женщинам, чтобы соткать штуку шелка, требовалось три дня, она же управлялась за полдня. И получалось на редкость красиво. Неудивительно, что семья ее вскоре разбогатела, а поскольку ко всем своим достоинствам девушка была еще и глубоко набожной, люди прозвали ее «новой Тюдзё-химэ».
Первого числа каждого месяца она совершала паломничество в храм Яцуруги, и, хотя до него несколько дней пути, всегда возвращалась домой в тот же день. Кто-то из поселян, привыкший ничего не принимать на веру, попросил ее рассказать о своих паломничествах, и девушка в подробностях описала ему провинцию Овари, а также все, что встретилось ей по дороге. Люди сведущие подтвердили: рассказанное ею – истинная правда. Что тут возразишь? Оставалось лишь удивляться ее чудесным способностям.
Но вот девушке минуло пятнадцать лет. Стала она красавицей, какую и в столице нечасто встретишь, и не было в тех краях юноши, который не мечтал бы заполучить ее в жены. Между тем родители невесты, изрядно разбогатев, не хотели отдавать дочь кому попало и никак не могли выбрать ей достойного жениха. Наконец, после долгих поисков и расспросов, прослышали они о человеке по имени Сугэгаки Ихэй, старосте соседней деревни. Он торговал лесом, и дом у него был как полная чаша. За его сына, Иноскэ, они и просватали свою дочь.
И тут произошло диво. Воспылав любовью к мужу, девушка сразу же лишилась чудесной способности в один день добираться до храма Яцуруги и возвращаться обратно, шелк она теперь ткала не быстрее, чем остальные женщины, лицо ее огрубело, а повадки стали такими же, как у любой неотесанной деревенской жительницы.
Вот какие чудеса бывают на свете!
Беда, проросшая из бамбука
В стране Ивами[111], неподалеку от места, где Хитомаро[112], печалясь о приближающейся кончине, сложил: «О, только бы успеть долюбоваться луной плывучего, изменчивого мира…» – жил человек по имени Сакобэй. Был он беден до крайности. С крыши его лачуги свисали лианы, скрывая неприглядность расползшихся драниц, и редко над его очагом подымался дымок. Одно время была у него жена, взятая из такой же захудалой семьи, как его собственная, – недаром говорят, что на всякий треснутый горшок найдется щербатая крышка. Однако вскоре выяснилось, что она дурно обращается со свекровью, и Сакобэй прогнал ее прочь. С тех пор жил он вдвоем с матушкой, заботясь о ней, как подобает почтительному сыну. Оттого, наверное, Небо смилостивилось над ним, и за семь-восемь лет он сколотил состояние в семьдесят, а то и в восемьдесят золотых рё и сделался богачом, какие нечасто встречаются в тех краях. Источником же его доходов служили москитные сетки и пропитанные соком хурмы веера[113], которые он мастерил на продажу.
Как-то раз в середине пятой луны Сакобэй отправился торговать в дальние деревни, а присмотреть за домом и матушкой попросил соседа, честного, надежного малого, предупредив его, что до завтра вряд ли вернется.
На следующее утро сосед наведался к нему в дом, но дверь была заперта. «Бабушка! Бабушка!» – позвал он, однако та не откликнулась. «Видно, крепко спит старушка», – подумал сосед и вернулся к себе. К вечеру он снова пришел туда и увидел ту же картину.
«Странно», – подумал сосед, толкнул дверь – и что же? Старая женщина лежала в своей комнате, а тело ее и всё вокруг было залито кровью. «Будда милосердный!» – в ужасе воскликнул он, и в этот миг на пороге появился Сакобэй.
– Как это понимать? – вскричал он, не веря своим глазам. – Неужто кто-то мог желать смерти моей матушки?
И тут на ум ему пришла догадка: это дело рук соседа, не иначе. Зная, что в доме есть деньги, он решил завладеть ими, ради чего и убил его матушку.
– Сотворить такое не мог кто-то чужой. Ты и есть убийца! – Недолго думая, он схватил нож и зарезал своего соседа.
О случившемся было доложено старосте деревни, началось расследование, и в дом к Сакобэю явился дознаватель. Осмотрев тело убитой, он, однако, не обнаружил на нем особых ран. А во дворе, позади дома, были густые кущи бамбука. Как всегда в эту пору, корни его разрослись и пустили побеги. Один из этих побегов оказался настолько силен, что пробил дощатый пол спальни и пронзил насквозь старухину грудь. Стало ясно, что Сакобэй убил соседа ни за что и должен понести наказание. Его отвели в темницу, и на том дело и кончилось.
Как явствует из этой истории, негоже сгоряча судить о вещах, в коих до конца не уверен. На свете много разных чудес, но, сталкиваясь с чем-то непривычным и неизведанным, всякий из нас изумляется и приходит в замешательство. Как может птица летать по воздуху? Отчего змея, не имея ног, так быстро передвигается? Каким образом из хрустального шара получается огонь? В глазах человека, ни разу не видевшего ничего подобного, все это выглядит неразрешимой загадкой. То же самое можно сказать и о смертоносном побеге бамбука, а ведь, ежели разобраться, не такое уж это и диво.
Рыба с начертанными на ней письменами
В первый день месяца каминадзуки[114] Бандзан пришел на поклонение в Великий храм Идзумо, где во времена незапамятные были воздвигнуты «покои в восемь оград»[115]. На море вздымались высокие волны, и в соснах гулко шумел ветер, наполняя душу священным трепетом. Не только жрецы и служители храма, но и все местные жители позакрывали ворота и, как велит старинный обычай, сидели в безмолвии, стараясь не проронить ни единого звука. Говорят, в этот день восемьсот мириад японских богов собираются в святилище Идзумо на совет и соединяют влюбленных брачными узами.
Покинув пределы храма, Бандзан очутился в густой кипарисовой роще и вскоре вышел к какому-то прибрежному селению. На подступах к нему стояла добротного вида уединенная хижина с низко свисающей четырехскатной соломенной крышей. В хижине той обитал монах восьмидесяти с лишним лет, сведущий в тайном учении[116] и строго соблюдающий предписанные уставом обряды. Вокруг хижины толпилось множество людей. Кто-то из них, порушив живую изгородь и выбив калитку, пробрался на обращенную к югу галерею, кто-то стоял на песчаном берегу, и все пристально наблюдали какое-то зрелище.
«Что там происходит?» – удивился Бандзан. Затесавшись в толпу, он увидел молодую женщину лет двадцати, едва успевшую зашить разрезы на рукавах[117]. Держа в руке ножницы, она приготовилась остричь свои черные и блестящие, как ягоды тута, волосы. Смотреть на нее было так же больно, как на весеннюю иву, которая, не дождавшись поры своего расцвета, теряет листву. «Отчего она решилась принять постриг и уйти от мира?» – спросил Бандзан стоявшего рядом с ним человека с длинными усами, и тот поведал ему следующую историю.
Еще недавно в здешних краях жил ронин по имени Тохэйро Маруноскэ. Никаким ремеслом он не владел, сбережения свои давно истратил, а чтобы заработать себе на пропитание, исподтишка торговал снадобьем, к коему прибегают беременные женщины, желая вытравить плод. Снадобье это оказалось на редкость действенным и пользовалось большим спросом у прислужниц в знатных домах, вследствие чего расходилось по высокой цене. Изготовление его особых затрат не требовало, и торговец благополучно сводил концы с концами.
У этого Маруноскэ была дочь. Повзрослев, она стала несравненной красавицей, и в четырнадцать лет ее выдали замуж за достойного человека. Однако на другой день после свадьбы муж написал ей разводную бумагу и отослал назад к родителям. К счастью, той же осенью для нее снова сыскался хороший жених, и опять сыграли свадьбу. Молодым пели здравицы, желали, чтобы их союз был столь же долгим, как век сосны, украшающей «остров счастья»[118], и чтобы волны житейского моря обходили их стороной. Но, едва настало утро, муж выставил новобрачную за дверь и отправил назад в родительский дом.
За последующие несколько лет она еще пять раз выходила замуж, всё с тем же плачевным исходом. «Неужто нашей дочери так и не улыбнется удача?» – горевали родители. А весною следующего года случилось поветрие оспы, Маруноскэ с женой захворали и умерли, девушку же приютила у себя тетка.
Миновало еще два года, и к дочери Маруноскэ стал свататься молодой человек из соседнего селения. Звали его Вакаэмоном. Будучи богат и зная толк в женской красоте, он влюбился в нее с первого взгляда. По нынешним временам мало что удается сохранить в тайне, и кто-то рассказал ему, что девица эта уже несколько раз выходила замуж. «Да хоть тысячу раз! – ответствовал Вакаэмон. – Мне это безразлично». Видно, крепко запала красавица ему в душу. Мало того – гадатель, тщательно сверив их гороскопы, объявил, что жених и невеста как нельзя лучше подходят друг другу и союз их будет в высшей степени счастливым. На радостях молодые отпраздновали свадьбу.
И вот в первую же брачную ночь, стоило жене лечь на ложе, как вдруг неведомо откуда явилось несколько сотен неродившихся младенцев, укутанных в послед. Перебирая ручками и ножками, они устремились к ней и обступили ее со всех сторон. От этого зрелища, о коем сама она не подозревала, все волоски на теле Вакаэмона встали дыбом, и любовь его вмиг остыла. Не в силах находиться рядом с нею, он удалился в другую комнату и пролежал всю ночь без сна, возглашая молитвы. С тех пор помыслы его обратились к спасению, и не было в том селении человека, который не знал бы о беспримерном его благочестии.
Должно быть, супружеская жизнь этой женщины оттого и не ладилась, что каждый раз взору молодого мужа открывалось сие отталкивающее зрелище. На следующее утро ей пришлось покинуть дом Вакаэмона и вернуться к тетке. «За что мне такая недоля? – недоумевала она. – Видно, не создана я для супружеского счастья». Не догадываясь о причине своих бед, она сетовала на горькую свою судьбину и проклинала человеческое жестокосердие. От скорбных дум она захворала и стала сама не своя. Однако случившееся не шло у нее из головы, и она отправилась в святилище Идзумо, дабы спросить у тамошнего божества, за что ей выпала такая участь. И было ей во сне откровение: «Эта кара послана тебе за грехи твоего отца. Вот почему всякий раз ты предстаешь перед мужем в таком мерзком обличье». Тут сердце ее прояснилось, и решила она отречься от мира и посвятить свою жизнь замаливанию грехов отца.