Давчек садится в постели. Пот с него льет градом.
Каждый человек перед казнью потел. Одни кричали. Другие принимали смерть молча. Но каждый обливался потом.
— Я ведь тоже могу назвать им одно интересное имечко.
Йован Киш улавливает в голосе Давчека упрямство. И бьет не задумываясь. Из лежачего положения, назад, метя Давчеку в шею.
Давчек валится на постель. В глазах у него темно.
— Возможен и такой вариант: однажды на рассвете тебя найдут в каком-нибудь закоулке Вены, — слышит он голос Йована Киша. — С перерезанной глоткой.
Милан Давчек вырос в преступном мире. Отец его был знаменитым белградским карманником. Вся жизнь его прошла среди уголовников. Он не знал, что такое страх. А сейчас он боится.
— Внимательно присмотрись к окрестностям, — говорит Йован Киш.
Он выходит из спального отсека. Наливает себе стаканчик белого рома. Занимается рассвет.
«Ласточка» стоит в десятке метров от берега. Киш не случайно выбрал это место. С берега нельзя подобраться из-за густых камышей, а суда по ночам не ходят через этот узкий рукав Дуная.
Конечно, это не алиби. Но зато нельзя и опровергнуть, что они были здесь.
Если вообще полиция нападет на их след.
Йован Киш уверен, что это невозможно.
Хотя он прекрасно знает, что невозможного не существует.
— Ночь мы провели здесь. Ловили рыбу. Клева не было, и на рассвете мы пару часиков покемарили.
Давчек внимательно осматривается вокруг, стараясь запечатлеть в памяти все детали. Ему страшно.
Профессией Йована Киша долгое время была охота на людей.
За ним тоже охотились.
Но вот уже несколько лет охота идет только за ним.
Киш чувствует, что стареет.
И все же необходимо вернуться домой. Без чувства опасности ему жизнь — не жизнь.
Йован Киш не может допустить, чтобы существовал хоть один человек, способный доказать, что стариков в музее убил он.
Иован Киш не намерен подыхать на виселице. Или в тюрьме.
Умирать в постели он тоже не хочет. На жесткой казенной койке. В белых больничных стенах.
Семья. Жена, дети… Тогда он согласился бы умереть дома. Если бы был близкий человек, проводивший его до порога смерти.
Все чаще он думает о смерти.
Прежде, когда он изо дня в день смотрел смерти в лицо, такие мысли его не занимали.
По этому признаку он и определяет, что стал стареть. Нет, он сам решит, когда и как ему умирать.
Закрывая глаза Данило Вуичичу он осознал, что смерть бывает хорошая и плохая.
Осколок камня впивается в лоб. Одна секунда — и конец.
Смерть на виселице — тоже какие-то секунды. Данило умер хорошей смертью.
Во второй половине дня Йован Киш отсыпается.
В шесть часов открывает глаза. Голова тупая, одурелая. Киш наливает себе стаканчик рома. Снова ложится в постель, выкуривает сигарету.
Бреется, принимает в мотеле душ. Вызывает по телефону такси.
Жена коменданта варит Кишу кофе. Мочки ее ушей оттягивают крупные золотые кольца серег. Киш целует ей руку.
Такси приезжает в восемь часов.
— Куда-нибудь в приличное место, — говорит Йован Киш. — Поразвлечься.
— Вас понял.
Шофер не гонит машину. Ведет спокойно, ровно. Дорогу окаймляют ряды тополей.
— Бар открыт до двух ночи. Программа — что надо. Киш откидывается на сиденье. Он чувствует себя усталым.
— Есть там у меня одна знакомая девочка, — продолжает таксист. — Можно сказать, первый класс. Если желаете, познакомлю.
Киш не отвечает.
В баре работает воздушный кондиционер и царит полумрак. Метрдотель провожает Йована Киша к столику в углу. Разумеется, в обмен на сотенную бумажку, сунутую ему в карман.
Отсюда виден весь зал. И танцевальная площадка, и эстрада.
Киш заказывает кампари со льдом и содовой.
Программа еще не началась. Оркестр под сурдинку ведет мелодию. Ударник, исполняя соло, подбрасывает вверх барабанные палочки.
Его награждают аплодисментами.
Глаза Иована Киша быстро привыкают к полумраку.
За соседним столиком сидит толстобрюхий господин средних лет в безукоризненно сшитом костюме с белым платочком в нагрудном кармашке. Справа от него стареющая дама с ниткой жемчуга на шее. Через проход — двое парней в джинсах. Они по-немецки обсуждают между собой предстоящую на завтра экскурсию в Хортобадь.
Позади них — в одиночестве за круглым столиком — платиновая блондинка. Наманикюренными пальцами она держит длинный мундштук слоновой кости.
Бар пока что заполнен не весь.
Метрдотель подводит к столику по соседству с Кишем молодую пару. На девушке белое платье с глубоким вырезом. Юбка едва прикрывает бедра. На юноше белая рубашка и белые брюки.
Йован Киш усмехается.
На нем тоже белая рубашка и белые брюки.
Остановившись перед девушкой, он сдержанно кланяется.
Развлекаться так развлекаться.
Девушка в белом платье улыбается ему. Перед тем как встать из-за столика, она делает глоток из своего бокала. Юноша в белом тоже улыбается.
— Вы красавица, — говорит Йован Киш. Музыка медленная, тягучая. Киша клонит в сон.
— А вы любезны. Или учтивы.
— Решайте же: любезен я или учтив?
— Пока еще не знаю.
— Жаль.
Сейчас следовало бы крутануть девицу. Или прижать ее к себе.
Йован Киш вяло держит ее в объятиях.
— Жаль, — повторяет он. — Я думал, что я вам любезен.
— Ведь это не одно и то же: любезны вы мне или любезны со мной.
Усталость как рукой сняло.
— Вам придется обучить меня подобным тонкостям. Я не до такой степени владею вашим языком. Ведь я не венгр.
Девушка удивлена. У нее карие глаза и темные волосы.
— Я — югослав. Точнее: отчасти хорват, отчасти венгр, а отчасти шваб.
— Ну а я отчасти венгерка, отчасти еврейка, а отчасти австрийка.
Оба смеются.
Йован Киш рад, что ой способен смеяться.
Ударник опять подбрасывает вверх палочки. Судя по всему, он гордится этим своим умением. Вот он ударяет пр тарелкам, и оркестр взрывается рок-н-роллом.
Йован Киш останавливается.
— Ну, для этого я слишком стар. Девушка в белом смеется.
— Стар? Да вы могли бы пройтись в рок-н-ролле вокруг всего экватора.
— Возможно. Но я не хочу.
— Так бы и сказали.
Киш провожает девушку к столику.
— Мой старший брат, — говорит девушка в белом? — Йован Киш кланяется. Сухо, сдержанно, как метрдотель.
— Вы что, сговорились одинаково вырядиться? — смеется девушка.
— Присаживайтесь, если желаете, — улыбается юноша.
— Если желаю? Так ставить вопрос оскорбительно по отношению к твоей сестре, — говорит Йован Киш.
— Все же вы скорее любезны, а не просто вежливы, — отзывается девушка.
Оркестр грохочет во всю мощь.
— Кстати, вовсе не факт, что Йоцо мой старший брат. Возможно, он младше меня. Доктор утверждает, будто он родился на двадцать минут раньше. А мама запамятовала.
Йован Киш заказывает себе еще кампари. Близнецы пьют вино.
На эстраду выбегают шесть танцовщиц. Оркестр исполняет туш. Девицам удается почти синхронно задирать ноги.
Снова туш. Фокусник во фраке связывает узлом пестрые шелковые платки. Рывок, и платки разлетаются в разные стороны. Фокусник извлекает из цилиндра белого кролика и усаживает его на плечо, как попугая.
Туш.
Черный пудель вращает носом мяч в горошек. Мария тоже танцевала в трико с блестками. В сорок третьем, в одном из белградских увеселительных заведений.
Йован Киш ни разу не видел, как Мария танцует. Они познакомились в лесу. В командирской землянке.
Три дня она была его возлюбленной. Деревья кружились, как пьяные. От страсти плавились кости. Небо даже среди белого дня казалось усеянным звездами.
Затем Мария вернулась в Белград. В бар, где танцевала по вечерам.
Через две недели ее арестовало гестапо. И с тех пор она сгинула.
Все это Йован Киш узнал лишь после войны.
Киш опрокидывает пятый бокал кампари. Теперь он не чувствует усталости.
— Не желают ли друзья покататься на лодке?
Он уже перешел с ними на «ты», даже с девушкой. Счет оплачивает Киш, такси — юноша в белом.
— Ах, какое чудо! — восхищается девушка. — Это и вправду твоя?
Киш открывает дверь каюты. Включает свет. Смешивает коктейль.
— Такой лодки я еще не видывал, — вторит юноша. Близнецы удобно расположились на кормовом сиденье. В бокалах у них позвякивают кубики льда.
Киш медленно выбирается задним ходом от причала. Затем резко дает газ. «Ласточка» всем корпусом подскакивает.
Девушка в белом заливается смехом.
Лодка скользит под мостом Маргит. Справа — подсвеченная Будайская крепость. Слева — на куполе Парламента — рдеет звезда. Впереди сверкающая гирлянда Цепного моста.
Девушка стоит позади Киша, держась за его плечи.
— Ты ведь волшебник, я угадала?
Киш бросает взгляд на освещенную приборную доску.
— Да, конечно.
Он целует девушке руку.
Седовласая женщина под его рукой билась в конвульсиях.
Он не желает отгонять воспоминания. Если жить, так уж жить с воспоминаниями.
— Конечно же, я — волшебник, — кивает головой Йован Киш.
Майор Сабадош откидывается на спинку кресла за столом директора музея.
Жара стоит невероятная.
Рубашка у майора на спине вся пропиталась потом.
Врач и эксперты-техники уже закончили свою работу. Тела увезли.
Майор Сабадош не надеется найти отпечатки пальцев. Собака не взяла след. Жертвы были связаны рукой профессионала. Обоих прикончили одним-единственным, точным ударом ножа. Охранная сигнализация размонтирована.
Здесь поработали профессионалы. А профессионалы следов не оставляют.
— Знать бы только, почему их убили?
Старший лейтенант Гали не отвечает на вопрос. Он тоже не знает.
Майор Сабадош всегда докапывается до необъяснимого. То, что не поддается объяснению, означает ошибку в расчетах преступника.
Совершено ограбление музея. Администратор и его жена связаны. Рты залеплены пластырем.