щества России при императрице Екатерине сопровождался окончательным нарушением того старинного равновесия, в какое приведены были сословные отношения в старой Московской Руси? В старой Руси над всеми сословиями тяготела одинаково правительственная рука, равномерно распределявшая государственные повинности между отдельными группами населения. При Екатерине II последняя тень этой государственной тяготы была снята с дворянства, на крестьянство же окончательно, рядом с государственными обязанностями, надето было ярмо частной крепостной зависимости. Вот сколько может быть указано различных точек зрения, с которых ценили и до сих пор ценят деятельность императрицы Екатерины II.
Я не думаю, чтобы можно было разрешить в созвучии весь этот нестройный шум противоречий и соединить в одну внутренне цельную характеристику ряд несоответствующих один другому отзывов. Возможна и более правильная задача – объяснить причины существующих разноречий и уловить их существенные черты. Эта задача не только исполнима вообще, но уже и исполнена в специальной литературе, и нам остается собрать ее указания в один общий очерк.
Мы не будем останавливаться на том общем соображении, что деятельность императрицы Екатерины II обнимает собою более трети столетия и настолько богата историческим содержанием, что уже самая количественная его сложность затрудняет дело его оценки и систематического изучения. Это – общая причина, выступающая с одинаковою силою при исследовании каждого крупного исторического факта или процесса: синтез исследователя не охватывает эпохи во всей совокупности ее явлений, а господствует лишь над отдельными группами их, и только долгие усилия в одном направлении ищущих умов приводят нас к желанному успеху – правильному пониманию изучаемого сложного факта. Для так называемой «эпохи преобразований» Петра Великого уже наступила, например, пора правильного объяснения, несмотря на всю сложность преобразовательного движения XVII–XVIII вв. На такой же ученый успех должны мы надеяться и в отношении Екатерининского царствования, сколь ни велик исторический материал, к нему относящийся. Однако, если мы достигнем здесь точного знания, оно вряд ли представит нам деятельность «просвещенной» императрицы принципиально цельною и согласованною во всех ее частях. Вот почему мы решаемся высказать мнение, что разноречия во взглядах на деятельность императрицы Екатерины зависят не от одних лишь субъективно взятых точек зрения, но и от обстоятельств, данных самою деятельностью императрицы. Какие же это обстоятельства?
Чтобы правильно ответить на этот вопрос, следует прежде всего усвоить ту бесспорную мысль, что вся деятельность императрицы Екатерины была, в сущности, направлена на борьбу с окружающей политичской действительностью. Менее всего желала императрица мириться с тем положением вещей, которое она застала, вступая во власть; менее всего была способна жить день за день, покорно следуя за случайностями текущей жизни. Превосходя образованием почти весь петербургский двор, принадлежа по уму к избраннейшим его людям, твердо веря и громко говоря, что «на этом свете препятствия созданы для того, чтобы достойные люди их уничтожали и тем умножали свою репутацию», – молодая государыня страстно желала «умножить свою репутацию», взять в свои руки политическое положение и господствовать над ним. Светлая вера в неограниченную мощь человеческого рассудка, вера, свойственная тому веку вообще, придавала бодрость в борьбе и указывала цель борьбы – дать счастье миллионам людей согласно с велениями просвещенного разума. Сильный ум, давно привыкший к критике окружающей жизни, легко отыскивал слабые ее стороны; такт и житейское чутье указывали безошибочно на лучших помощников и сотрудников. Торжество над препятствиями казалось легко. Но прошли года и стало ясно, что победа одержана не по всей линии боя и что кое-где пришлось уступить поле битвы, кое-где – даже капитулировать. Там, где императрица могла поймать прочную историческую традицию и действовала в духе вековых национальных стремлений, ее ждал блистательный успех. Там, где сила ума и знания покоряла себе невежественную косность, правительство императрицы выступало в привлекательной роли просвещенной и благодетельной власти. Зато в тех случаях, когда императрица решалась идти против некоторых господствовавших тогда в русском обществе течений, поток общественной жизни нес ее не в ту сторону, куда она сама хотела плыть, и далеко уносил от нее даже близких ей помощников, не желавших, как она, бороться с силою влекущего потока. Уступая этой могучей силе, Екатерина, однако, никогда не мирилась с неудачей и вместо сломанного в борьбе оружия искала новое.
Никто не будет спорить, что наибольшим блеском отличалась внешняя политика Екатерининского царствования. В самом деле, при императрице Екатерине II Россия приобрела всю Литву, Курляндию, Крым и Кубань – громадные пространства земли, обладание которыми поставило Россию на берегах Черного моря, возвратило Руси ее западные области, взятые когда-то Литвою, и, наконец, навсегда избавило нас от возмутительных татарских набегов. Если бы во дни этих приобретений могли восстать из гробов старые московские люди, все помыслы которых в XVI и XVII веках устремлены были на ляхов, литву и татар, они в победах Екатерины II увидели бы торжество заветных русских мечтаний, завершение того великого дела, за которое они ложились костьми на западных и южных рубежах Московского государства. С самого XIII века, когда русская народность сразу подверглась натиску татар, литвы, немцев и шведов, вопрос народной обороны становится на первом месте в народной жизни и княжеской политике. Сначала вопрос этот заключался в том, чтобы возвратить себе политическую независимость, отнятую татарами. Затем, когда это было достигнуто и татары из господ стали трусливыми хищниками, приходившими к нам не за данью, а по-волчьи – за воровским полоном, тогда вопрос изменился: заботились о том, чтобы достигнуть безопасной границы на юге, от татар, вернуть в состав государства русские волости, взятые Литвой и Польшей и новгородский берег Финского залива, отнятый шведами. Столетия прошли раньше, чем вопрос о прямом сохранении гибнувшей народности естественно перешел в вопрос о достижении для этой спасенной и окрепшей народности правильных и естественных границ. Столетия прошли раньше, чем смиренное наставление московского князя Симеона братьям жить в мире, «чтобы не перестала память родителей наших и наша свеча бы не угасла» народной жизни, – сменилось горделивым заявлением великого князя Ивана III, что вся русская земля (и та, которою он еще не завладел) «от наших прародителей из старины наша вотчина». И опять столетия прошли раньше, чем разгром Швеции при Петре Великом доказал Европе, что у «Московита» выросла грозная сила и что Москва, решая свои вековые задачи, может осуществить, вслед за приобретением Балтийского побережья, и другие свои притязания на Литву и Черноморье. Петр Великий был прямым учеником и продолжателем дореформенных дипломатов Московской Руси, которые вели русскую политику по старым заветам и по старым же заветам в маститой старости меняли дьячий кафтан на монашескую рясу. Но эти старые заветы были забыты, когда со смертью Петра у русского кормила стали случайные люди и вовсе чуждые России фавориты, которые, вместо монашеского сана, за дипломатическую покладистость принимали титул графа от германского императора. Один только из таких графов канцлер А.П. Бестужев-Рюмин помнил петровские заветы, хотя и осложнял их собственными заботами о поддержании в Европе политического равновесия, о котором так мало заботился сам Петр. Тем не менее именно Бестужев был первым политическим наставником Екатерины II, и именно через него Екатерина могла войти в разумение насущных дел русской политики. И вот вековая старина оживает в делах Екатерины. Через головы своих близоруких предшественников Екатерина оглядывается назад на Петра Великого, справляется о том, как он поступал в том или ином случае, и соображает, как он поступал бы, если бы был на ее месте. Недаром она похваляется, что носит табакерку с портретом Петра Великого, чтобы всегда о нем помнить: в шутливой форме сказывается серьезная мысль, делающая большую честь политическому чутью императрицы. Решая польский и турецко-татарский вопросы, Екатерина чувствовала себя прямою продолжательницею Петра, а за ним и всей старорусской традиции, и мы обязаны признать за ней эту высокую честь. В истории нашего национального объединения Екатерина была таким же народным бойцом, как и «добрый страдалец за землю русскую» екатерининский солдат, положивший душу свою на полях Литвы и Польши, на Карпатских нагорьях и в дунайских камышах. Они привели к концу – каждый по-своему – то вековое дело, которое одинаково лежало на сердце и больших и малых людей московской эпохи, и разрешили, наконец ту задачу, над которой трудились лучшие московские умы, до самого Петра Великого включительно.
Итак, в политике внешней Екатерина сумела и смогла стать на высоту строго исторического понимания предстоявших ей дел, и блестящий успех был здесь наградой, заслуженной и взятой прямо с боя. Сложнее и труднее для оценки характер внутренней государственной деятельности императрицы.
Русское общественное устройство терпело существенные изменения в ту пору, когда Екатерина вступала в дела. Рушился окончательно тот старомосковский порядок, по которому всякое лицо и всякая личная собственность рассматривались как орудие правительственной деятельности, употребляемое для служения государственному интересу. В Московской Руси не было ни личной слободы, ни сословного права; были вместо них только личные привилегии и временные льготы. Все общество было построено на началах государственной крепости: каждый был прикреплен к какой-либо государственной повинности, а по этой повинности был прикреплен к тому месту, где жил, и к тому обществу, с которым был связан круговой порукой в отправлении служб и платежей. В этом государственно-крепостном порядке была известная своеобразная справедливость; она выражалась во всеобщем равенстве пред государством, равенстве бесправия. И Петр Великий не только не изменил этому старому началу, но еще и подчеркнул его, самого себя называя неизменно слугою государства. Служилые люди всех чинов были слиты при Петре Великом в один класс, «шляхетство», и поставлены в тяжелый служебный режим. Все уклонявшиеся от государственной тяготы и частно-зависимые люди (так называемые гулящие люди и холопы) были введены в непосредственные отношения к государству и прикреплены к государственным повинностям. Государственная опека при Петре Великом стала систематичнее, бдительнее и тяжелее. Тем с большею силою сказалась реакция против петровских порядков, когда после смерти Петра Великого «шляхетство» получило возможность вмешиваться в борьбу придворных лиц и партий в знаменитую печальной памяти эпоху временщиков. Быстрая и частая смена правительств и правителей, вызываемая отсутствием в династии правоспособных представителей власти, совершалась иногда в форме прямых переворотов. Вполне доказано, что эти перевороты производились гвардейскими полками, имевшими однородный, именно дворянск