— Я надеюсь, ты выиграешь, я действительно так думаю, — сказала Бэб, прикрываясь локтем. И как будто ее ободрение помогло ему, стрела полетела прямо «в яблочко», попав, казалось, в то самое место, где остался след от лучшего выстрела Бэб.
— Ничья! Ничья! — кричали девочки, когда вся толпа сорвалась с мест и кинулась к мишени.
— Нет, Бэн ближе. Бэн выиграл! Ура! — кричали мальчики, подбрасывая вверх головные уборы. Разница была шириной в волосинку, и Бэб могла справедливо оспорить результат, но она не стала, хотя для нее крики «Ура! Бэб выиграла!» звучали бы намного приятней. Затем она увидела светящееся лицо Бэна, напряженного Торни и поймала взгляд мисс Селии, брошенный над головами мальчиков, и, внезапно покраснев, решила, что потеря приза бывает иногда приятней победы. Она подбросила вверх свою лучшую шляпку с криками «ХА-ХА-ХА!», которые звучали очень смешно среди остальных возгласов.
— Молодец, Бэб! Ты — гордость клуба, и я восхищаюсь тобой, — сказал Торни во время сердечных рукопожатий, так как выиграл его человек и он мог поддержать соперника, который проявил пыл, хотя это и была девочка.
Бэб была в восторге от таких королевских комментариев. Но через несколько минут она еще больше обрадовалась и загордилась, когда Бэн, получив приз, подошел к ней. Она стояла за деревом, облизывая свой большой палец, в то время как Бэтти поднимала вверх ее роскошные локоны.
— Думаю, было бы справедливей назвать это ничьей, Бэб, потому что это действительно так. И я хочу, чтобы ты надела это. Мне хотелось суеты победы, но я не возражаю, чтобы это носила девочка, и хочу, чтобы это было у тебя. — Говоря это, Бэн предлагал ей зеленую ленту, на которой висела серебряная стрела. Глаза Бэб засияли, потому что для нее слова «чтобы это носила девочка» означали то же, что победа.
— О, нет! Ты должен носить эту ленту, чтобы было видно, кто победил. Мисс Селии это не понравится. Ну и что, что у меня нет награды, — я была лучше, чем остальные, и думаю, тебе бы не понравилось, если бы я у тебя выиграла, — ответила Бэб, неосознанно вкладывая в детские слова милую щедрость, с которой сестры радуются победе своих братьев.
Но если Бэб была щедра, то Бэн был беспристрастен; и хотя он не мог описать это чувство, думал, что не стал бы сражаться за всеобщую славу, не разделив ее с другом.
— Ты должна носить это. Ты больше тренировалась, и мне просто повезло, что я выиграл. Возьми, Бэб, возьми, пожалуйста, — настаивал он, смущенно пытаясь положить ленту в фартук Бэб.
— Тогда я возьму. Теперь ты прощаешь мне потерю Санчо? — спросила Бэб, и ее пристальный взгляд заставил Бэна искренне ответить:
— Я сделал это еще тогда, когда пришел домой.
— И теперь ты не думаешь, что я противная?
— Нисколько! Ты молодец, и ты почти так же хороша, как мальчик! — выкрикнул Бэн, не зная, что делать со своим противником женского пола, чей авторитет вырос в его глазах.
Чувствуя, что он не может взять последние слова назад, Бэб была полностью удовлетворена и позволила ему уйти, оставив приз у нее на груди, так как осознавала, что тоже его заслужила.
— Он там, где и должен быть, а Бэн — настоящий рыцарь, который, выиграв приз, может отдать его даме, — смеясь, сказала мисс Селия учителю, когда дети убежали играть в подвижные игры.
— Бэб — тоже хорошая девочка, — продолжала мисс Селия, — она быстро схватывает и запоминает, хотя иногда ее поступки необузданны. Я думаю, она могла бы выиграть сейчас, если бы попыталась, но вбила себе в голову, что будет благородней дать выиграть Бэну. Я заметила тогда милую улыбку на ее лице, и, думаю, Бэн никогда не узнает, почему он выиграл.
— Она поступает так и в школе иногда. Я не могу присекать ее маленькие шалости, но часто ее поступки — очень мудры, — ответил учитель. — Не так давно я узнал, что она каждый день отдавала свой завтрак нищему ребенку, а когда я спросил ее, почему, она в слезах ответила: «Я часто смеялась над Эбби, потому что у нее сухой, черствый хлеб, и поэтому она вообще перестала приносить еду. Теперь я должна отдавать ей свой завтрак и быть голодной, вот каково это — смеяться над бедностью».
— Вы остановили это?
— Нет, я разрешил ей отдавать половину завтрака и добавлял половину своего, так что сделал в это и свой вклад.
— Расскажите мне про Эбби. Я хочу подружиться с бедными людьми, потому что скоро у меня появится возможность помогать им, — вложив свою руку под руку учителя, мисс Селия увела его на крыльцо, чтобы побеседовать, обсудить планы и по-дружески попросить совета, что учителю было весьма приятно.
Глава 21. Последнее появление купидона
Пикник на траве продолжался играми, а затем, когда начали опускаться сумерки, молодые люди устремились в каретный сарай, ныне переделанный в деревенский театр. Одна большая дверь была открыта. Сидения стояли напротив красных скатертей, что служили занавесом. Ряд ламп превратился в прекрасные софиты, а невидимая группа музыкантов исполняла увертюру на гребнях, оловянных тарелках, барабанах и трубах.
Многие дети никогда не видели ничего подобного и сидели, уставившись на музыкантов, в восторге и ожидании, а взрослые тихо обсуждали, что сейчас происходит за кулисами.
Пока учитель готовил актеров к трагедии, мисс Селия и Торни как истинные знатоки своего дела в это время показывали кукольную сценку «Картошка».
В пустом партере высоко была постелена зеленая ткань, и головы актеров не были видны. Маленький занавес поднялся, открывая вид на китайскую пагоду с дверьми и окном, которые выглядели весьма натурально. Все это находилось посередине, несколько зеленых деревьев стояло по бокам, а наверху была вывешена надпись «Чайный сад», объяснявшая суть происходящего.
Несколько ребятишек уже видели нестареющих Панчо и Джади, так что это была самая дружелюбная публика. Прежде чем зрители смогли понять, что все это означает, голос за кулисами начал петь, да так выразительно, что можно было различить каждое слово:
Жил-был Чингер Вангер Чан,
Был он ростом очень мал.
Тут на сцене появился главный герой — с огромным чувством собственного достоинства, одетый в просторный желтый пиджак поверх голубой рубашки, которая скрывала руку Торни. На его голове-картофелине была остроконечная шляпа, а спереди нарисовано китайское лицо. Нижняя часть картофелины скрывала первый палец Торни, в то время как его большой и средний пальцы были рукавами желтого пиджака. Пока он здоровался, песня продолжалась:
И из-за коротких ног
Он ходить совсем не мог.
Эти строчки не были правдивыми, потому что «маленький Вангер Чан» танцевал под музыку:
Чингер Вангер целый день
Был счастливым, экель-тель,
А затем, кун-чи-ти-о-о,
Поскакал в Китай галопом.
Под конец песни и танца Чан переместился в чайный сад, выпил огромное количество чашек с национальным напитком с такими смешными жестами, что зрители не могли отвести от него глаз. Однако, когда открылось окно, все взгляды устремились к нему. В окне возникло милое существо, пара той картофелине: на белой ее поверхности были нарисованы розовые щеки, красные губы, голубые глаза и полукруглые брови, а фигуру этой маленькой китайской леди облегал розовый жакет. Она подошла ближе, чтобы все могли ее рассмотреть и восхищаться, и пока считала деньги из своего кошелька, продолжалась песня:
Мисс Ки Хи одна жила,
Очень крохотна была,
И была богата, немного скуповата.
Не любила тратить деньги,
Но любила слушать флейту.
Во время припева к этому куплету Чан играл на флейте в саду, и тут раздалась следующая партия:
Ван фун ли,
Тан ху ки,
Гонг Конг до ра ме!
Ах син чой,
Пан то род,
Вместе пой,
Китайский народ!
Заслушавшись этим припевом, Чан уронил флейту, упал на колени и, подняв руки, положил голову в грязь перед своим божеством. Но… увы!
Чингер Чан, забыв про сон,
Пел ей песни под окном,
Но мисс Ки Хи случайно
Уронила чашку.
Чашка та упала
На маленького Чана,
Тут ему пришел конец,
Так и умер наш певец.
Это был на самом деле конец, потому что кукольный тазик упал прямо на голову Чану, и он бился в предсмертных конвульсиях. Мисс Ки Хи наклонилась посмотреть, что случилось с ее жертвой, и одна половина ставней обрушилась на нее к всеобщему детскому восторгу. Все говорили, что «Картошка» — первоклассная постановка.
После некоторых неполадок и грохота за кулисами, что немного смутило публику, началось представление. Его открывала пьеса «Синяя борода». Бэб вложила в нее душу. Эту пьесу часто ставят в театрах, так что ее легко было перенять, добавив несколько новых штрихов в реквизиты и костюмы. Торни был великолепным тираном с бородой из ярко-голубой камвольной ткани, в сплющенной шляпе, меховом кожухе, красных штанах и резиновых сапогах. Играл он поистине трагично. Он говорил довольно низким голосом, сдвигал брови и смотрел настолько устрашающе, что бедная Фатима дрожала перед ним, когда он дал ей связку ключей, из которой выделялся один, самый большой и яркий.
На Бэб было приятно смотреть: она была в голубом платье мисс Селии, которое волочилось за ней по полу, с белым пером в волосах и в настоящем жемчужном ожерелье. Играла она очень натурально, особенно ей удался пронзительный крик, когда ее героиня заглянула в тот самый чулан.
Бэтти играла Анну, взятую в плен, — одетая в белое, в шляпе, покрытой чудными розами. Бэн и Билли были рыцарями — их ремни выглядели прекрасным арсеналом, а мечи были достаточно длинными, чтобы вселить страх в любую человеческую душу, хотя, когда они сражались, не было искр, которые обычно бывают при сражениях на мечах на смерть.