– А как я могу быть уверена, что это не очередное твое издевательство?
– Это не издевательство! – срываюсь, глядя прямо в ее лицо, и тут же прикусываю язык. – В общем, заступаешь на смену сегодня в восемь. Стен введет тебя в курс дела, – наконец, отступаю от Серены на шаг. – Мне пора.
Бегу от нее, как от огня, прихватив куртку с дивана. Не я, а бурлящие внутри чувства, захлопывают дверь и несут меня по лестнице к машине. Подальше от нее. От синих глаз. От острых ключиц. Мягкой кожи. От набухших сосков, трущихся о мою грудь. От влажных губ. От мыслей о том, как бы мне хотелось зажать эту губу между своих зубов. Оттянуть ее. Облизать языком прежде, чем с жадностью протолкнуться в ее рот.
– Мать твою! – ударяю по рулю и завожу мотор. – Ты ведь всю ночь трахался, придурок! – слишком резко выруливаю на дорогу, подрезая проезжающий мимо Форд. – Блять! Не хватало еще размолотить здесь тачку! – мне сигналят и наверняка обкладывают отборным матом, но я уверенно выжимаю газ.
«Какого хрена я вообще захотел ее? Какого хрена вообще ее? Какого хрена так реагирую на какую-то Панду?! Да, она красива, но ничем не отличается от других. Она как все», – но запах ее тела, сохранившийся на пальцах и, кажется, пропитавший весь салон Шевроле, будто специально намекает об обратном. – «Нет! Стоп! Она не такая, как все. Она хуже. Она ядовитая и гадкая. За ее характер так и хочется устроить ей хорошую порку».
Мозг моментально вырисовывает картину, где я перегибаю Серену через колено, спускаю ее джинсы, мягко провожу рукой по бледной коже и резко, рассекая воздух, припечатываю ладонь к сочной заднице. В ушах звенит ее всхлип, ее грубоватый голос, и она закусывает нижнюю губу, прогибаясь и подставляя обнаженные ягодицы под новый шлепок.
– Черт! – от мыслей меня отвлекает очередной сигнал встречной машины, и я сворачиваю на обочину. – Так я точно не доеду целым. Нужно успокоиться. И тебе, братец, тоже, – опускаю взгляд на ярко выраженный стояк и откидываюсь на спинку сидения. – Нужно остыть. Нужно подумать о чем-то другом. Нужно себя занять более важными вещами.
Но подсознание настойчиво возвращает меня в миниатюрную квартиру в Норт-Энд. К бежевым светлым стенам. К крошечному дивану. К чаю. К ее рукам. Ее невозмутимому лицу, на котором не сияет уже та улыбка, которой озаряла каждый снимок маленькая пятилетняя Серена. К ее отцу, который улыбался так же искренне, как и она сама. Который был счастлив, потому что рядом с ним была его любимая дочь.
«Лучше бы я не думал».
Резкий перепад в мыслях бьет по мертвому сердцу новой волной вины. Оно дает трещину и начинает кровоточить. И я чувствую свежую боль. Но в этот раз вместо того, чтобы глушить ее стаканами ви́ски, я испробую новый способ. Я попробую не приглушить, я постараюсь исправить.
Решительно трогаюсь с места, покидаю Норт-Энд и торможу, только когда выруливаю на парковку у школы Бостона.
«Представляю его глаза, когда он увидит меня здесь. Ведь я никогда раньше не забирал его из школы».
Выхожу из тачки и наставляю воротник куртки, закуривая сигарету трясущимися руками.
«Мне нужно чуть больше спокойствия».
– Эзра? – оборачиваюсь на голос Бостона, едва успев сделать первую затяжку.
– Привет. Как дела в школе?
– С каких пор тебя это интересует? – малец поправляет сумку за плечами и уверенно шагает ко мне.
– Не выеживайся. Всегда интересовало, – бросаю недокуренную сигарету на асфальт и придавливаю ее подошвой ботинка.
– Что ты тут делаешь? Меня же всегда забирает Ник.
– Не «Ник», а твой дедушка.
– Он мне разрешил, – обдает меня беспристрастным взглядом и открывает дверцу к пассажирскому сидению. – Ну что, едем домой?
– Нет, – усаживаюсь за руль и бросаю на него косой взгляд. – Знаю одно место, где продают самую лучшую пиццу во всем штате.
Глаза Бостона моментально расширяются, и я замечаю в них те самые вспыхнувшие огоньки.
«Я уберегу тебя. Я буду ближе. Я исправлю все ошибки. Я дам тебе все».
Я улыбаюсь и, как только выжимаю педаль газа в пол, набираю знакомый номер.
– Я согласен, – голос, как сталь, без единого колебания. – Но это мое последнее дело. Я выхожу.
– Рад тебя слышать, сынок, – откашливается в динамике О́дин.
Больше не говорю ни слова и завершаю вызов, но начинает говорить Бостон:
– Что значит «последнее дело»?
– Значит, что мы скоро отсюда уедем. И я всегда буду с тобой.
Глава 13. Отголоски прошлого
Три вещи, которые я осознала за две недели работы в баре: первая – до уровня Стенли мне не дотянуться, даже если я перееду жить за барную стойку; вторая – чаевые за ночные смены в уикенд почти покроют месячную аренду квартиры; и третья – Эзра уже две недели избегает меня.
И кажется, последнему я должна радоваться. Даже могла бы прыгать от счастья, ведь его физиономия не попадается мне на глаза уже почти четырнадцать дней, с того самого момента, когда он вломился в мою квартиру. Я могла бы быть счастлива, если бы не идиотское покалывание внизу живота при каждом воспоминании о его руках на моем теле. О его торсе, вплотную прижатом к моей груди. Об опасном взгляде, от которого под кожей возгоралось пламя.
Я не хочу вспоминать. Не хочу думать об этом. Так же, как не хочу каждый раз сжимать ноги от всплывшей в сознании картины.
Я могла бы прыгать. Могла бы радоваться. Могла бы быть счастлива. Могла бы. Но слишком сильно хочу воссоздать тот момент снова. Хочу, чтобы он посмотрел на меня снова. Хочу, чтобы прижался. Снова. Хочу, чтоб дышал слишком близко. Хочу, чтоб не отпускал еще дольше.
Мышцы между ног опять непроизвольно сокращаются, и я слишком резко ставлю протертый стакан на барную стойку.
«Какая же ты размазня, Аленкастри! Немедленно приди в себя!».
– Разбитая посуда вычитается из твоей зарплаты, крошка, – улыбается Стен и натирает полотенцем вымытый рокс.
– Да знаю я.
– Уже второй за сегодня.
– Знаю, – комкаю полотенце в шар и бросаю на барную стойку.
– Что-то случилось? – Стен перекидывает свое полотенце через плечо и подходит ко мне ближе.
– Да нет. Все в порядке.
– А не врешь ли ты? – прищуривается она.
– Я не умею лгать.
– Поэтому и спрашиваю, – улыбается, но тут же выражение лица сменяется на серьезное. – Серена, если тебя что-то волнует, ты можешь мне рассказать…
– Я знаю, Стен… И как только что-то случится, я расскажу. Идет?
Она хмыкает, но все же улыбается в ответ и возвращается к натиранию остальных стаканов.
– Что-то давно не видно дьявола… – будто невзначай ляпаю я и стараюсь не коситься в сторону Стенли.
– Перестань его так называть, – хихикает она и, вроде бы, не замечает моей заинтересованности. – У Эзры какие-то дела. Он никогда не посвящает в подробности. Просто говорит, что будет отсутствовать некоторое время.
– Ммм… Понятно… И ему не интересно, как тут без него все… Эм… Движется?
– Все отлично движется. И он это знает. Поэтому и позволяет себе отсутствовать неделями.
– Такой себе босс…
«Неделями… Неужели отсутствие растянется еще на целую неделю?».
– Ты просто мало его знаешь, – Стенли заканчивает с последним стаканом и собирается уходить, но я останавливаю ее своим вопросом:
– А ты давно его знаешь?
– Уже лет шесть. Как открылся этот бар.
– Ты здесь шесть лет? – замираю с открытым ртом напротив Стенли.
– Ну да, – ее красивое лицо снова трогает улыбка. – Мне нравится это место. Мне нравится моя работа. Мне нравится Эзра, – фыркаю на его имени и наиграно закатываю глаза. – Серена, он, правда, не такой, как ты думаешь. У него просто слишком тяжелая жизнь. Извини, я не могу сказать большего – это не мои секреты. Но он мой хороший друг. Он всегда готов помочь. И каким бы жестким, гадким, хамоватым он ни был, это все напускное. В общем… Он вовсе не дьявол. Надеюсь, ты сама это когда-нибудь узнаешь.
– Надеюсь… – выдыхаю я и тут же сталкиваюсь с вопросительным взглядом Стенли. – Ну… Надеюсь, что ты права, – по-идиотски усмехаюсь, но это не стирает с ее лица хитрого прищура. – Ладно, Стен, пойду я. Оставляю тебя сегодня одну.
– Отдохни и выспись за меня тоже, малышка, – она приобнимает меня и чмокает в щеку, а я отправляюсь на свой заслуженный выходной.
На некоторое время Бостон перестает крыть зимним ливнем. От наступления темноты меня отделяет еще пара часов, которые решаю уделить умиротворению своей души, чтобы из мыслей исчез образ татуированного алкоголика, а ноги перестали слишком часто сжиматься.
Захватываю из дома гитару и тащусь на старенькой Тойоте в порт на свое место на дряхлом диване. Там, как всегда, пусто и ветрено, значит, никто не услышит моего пения.
– Пап, а спой еще, – малышка Серена заползла под гитару и устроилась на коленях у отца. Ее тоненькие ручки обвили его шею, отчего лицо мужчины украсилось нежной улыбкой.
– Еще? Тебе понравилось?
– Очень. Я тоже хочу так играть и петь!
– Подрастешь и научишься, звездочка.
– Ты меня научишь?
– Конечно, научу, – слабо кашлянул отец, но лишь крепче обнял маленькую дочь. – Будешь петь со мной?
– Да! – девочка хлопнула в ладоши и улыбнулась той самой улыбкой, которой сияла во Флоренции пару недель назад.
– Нашу любимую?
– Да-да-да!
– Ну тогда начинай, звездочка.
– Мудрецы говорят, – запеваю я. – Что лишь глупцы спешат. Но я ничего не могу поделать с любовью к тебе13, – пальцы ложатся на струны гитары так, как когда-то ложились у папы, так, как когда-то научилась я сама, потому что не успел научить он. – Остаться ли мне? Будет ли это грешно, раз я не могу ничего поделать с любовью к тебе.
Слезы наворачиваются раньше, чем я успеваю дойти до припева.