Я удаляюсь, как в тумане. Сажусь в тачку, будто вколол пачку транквилизаторов.
Уже Рождество.
День семейных торжеств, украшенных домов, вкусных блюд, звона бокалов и шипения пузырьков шампанского. День улыбок, поздравлений и дурацких подарков. День, когда в автокатастрофе погибла Джейд Мур. День, когда на свет появился семимесячный Бостон. День, который я проклял и вычеркнул из календаря на всю оставшуюся жизнь.
Не знаю, какие боги или ангелы благословили мой путь до дома, но я доезжаю в неведении целым и невредимым. Первым делом плескаю в стакан ви́ски и только потом читаю сообщение от отца:
«Эзра, знаю, что ты не празднуешь Рождество, но Бостон так ждет праздника. Может, ты все-таки приедешь к нам? Мы будем тебе очень рады. Я приготовлю твой любимый запеченный картофель с индейкой. А еще Бостон говорил про какую-то панду. Возьми и ее с собой. P.S. Так и не понял, о чем это он».
Желание размолотить телефон об стену захлестывает меня с головой. Я даже поднимаю руку и сжимаю айфон, но не бросаю его. Вместо этого издаю гортанный рев, и приземляю телефон обратно на кофейный стол.
Черт бы его побрал. Этот праздник. Когда все должны быть счастливыми и в кругу семьи.
Я ни разу не был. За десять лет ни разу. Ни одного подарка, ни одного напоминания о Рождестве в моем доме. Именно поэтому каждый год в это время Бостон отправляется к отцу. Этот период я всегда переживаю в одиночестве.
Допиваю порцию ви́ски до дна и на слабых ногах поднимаюсь в спальню. Обрушиваюсь у изголовья кровати и выдвигаю нижний ящик прикроватной тумбы.
Джейд.
Смотрит на меня с этого снимка совсем молодая. Интересно, как бы она выглядела сейчас? Наверняка была бы такой же прекрасной, как и тогда. Улыбалась бы так ярко, будто каждый день подарен судьбой. Смеялась бы с моих шуток. Я бы специально еще больше шутил для нее. Воспитывала бы Бостона как полагается. Делала бы все правильно. Не то, что я.
– Прости, Джейд… Что не уберег тебя, – провожу большим пальцем по стеклу, и чувствую, как к глазам подступают слезы. – Прости, что не видишь, как растет твой сын. Ему сегодня уже десять, представляешь?
Казалось, сердце заморожено уже давно, но на рамке с фотографией до сих пор появляются соленые капли.
Я чертовски размяк.
– Я плохой отец, Джейд. Ты бы не гордилась мной, – убираю пальцами влагу со взмокших ресниц. – Но я стану лучше. Обещаю.
Еще раз касаюсь рукой ее красивого лица и убираю обратно в темный ящик. Такой же темный, как и все мое прошлое, хранящее воспоминания о ней.
Принимаю душ, укладываюсь в постель и печатаю ответ на сообщение отца:
«Буду к четырем».
Откладываю телефон и закрываю глаза.
Как бы было хорошо, если бы сейчас здесь рядом лежала… Серена.
Утро всегда стирает остатки вчерашнего дня. Остаются только последствия. И ты сам выбираешь, как их принимать.
Я решил двигаться по выбранному пути перемен и заказал сразу два подарка: один Бостону и отцу (они точно будут рады) и второй Серене. Надо будет еще прикупить какую-нибудь нелепую хреновину для Стен, чтоб она не слишком растрогалась из-за моего внезапного порыва.
Новый Эзра теперь празднует Рождество и дарит подарки. И, наверное, умеет делать сальто назад, раз пошло такое дело. Но пробовать пока не буду.
Еще тот самый новый Эзра сегодня оставляет кожаную куртку в шкафу, меняет ее на темно-синий костюм и белую рубашку от Brioni, на туфли от Louis Vuitton и пальто до колена, сшитое на заказ всем известным Armani. Отец не впустит меня в дом в таком виде, потому что не поверит, что на пороге его сын. Надеюсь, хотя бы Бостон узнает меня.
И он узнаёт, только смотрит как-то странно, ровно, как и отец, оглядывая меня с головы до ног на пороге своего дома.
– Черт возьми, я долго буду тут мерзнуть? – стряхиваю с плеч подобие мокрых снежинок, скорее больше похожих на капли, но снежинок, которые именно сегодня решили удивить Бостон своим появлением. Можно счесть за самое настоящее рождественское чудо, если не брать в расчет мое перевоплощение.
Чувствую себя в роли мистера Скруджа из «Рождественской истории», который за одну ночь потерпел глобальные перемены в себе. Надеюсь, завтра утром я тоже проснусь счастливым.
– Мы так рады тебя видеть, – отец впускает меня внутрь. – Раздевайся.
– А где Панда? – Бостон не из тактичных. Всему виной мое воспитание.
– У нее дела.
«Обслуживание рождественского банкета. Я все слышал. Юджин обладает невероятно громким голосом».
– Жаль. Она бы понравилась Нику.
– Понравилась бы мне? – смеется отец. – А разве панды могут кому-то не нравиться?
– Нет, Ник, – поясняет Бостон. – Она не настоящая панда. Она только ей кажется.
– А у этой «панды» есть имя? – кажется, отец вникает в суть дела, потому что слишком неоднозначно прищуривается и поглядывает на меня.
– Не Рэйчел, – невозмутимо бросает Бостон.
– Бостон! – подхватываюсь я. Этого мне еще не хватало.
– Значит, не Рэйчел, – отец хлопает меня по плечу и проводит в гостиную, где накрыт скромный стол на четыре персоны.
Вокруг все охвачено рождественской атмосферой: на окнах мигают разноцветные гирлянды, на камине болтаются огромные носки и стоят электрические свечи в форме плоской пирамиды. По канту скатерти бегают красно-зеленые олени, а угол комнаты занимает яркая, светящаяся огнями елка.
– Это мы с Бостоном наряжали, – поясняет отец, замечая, куда устремлен мой взгляд.
– Да, ведь дома мы не наряжаем елку, – добавляет Бостон, и я начинаю вспоминать, почему же столько лет не праздновал Рождество.
– Ладно, – прочищаю горло и решаю сменить тему. – У меня для вас подарок, – оба уставляются на меня, будто я произнес какое-то магическое заклинание на латыни. – И не надо так смотреть. Вам понравится.
Вынимаю из внутреннего кармана пиджака конверт и вручаю его Бостону.
– Открывай.
С недоверием в глазах он принимает конверт и начинает его вскрывать уже с очевидно растущим восхищением. Достает оттуда два билета и устремляет на меня свой восторженный взгляд.
– Горнолыжный курорт в Вермонте?! – вскрикивает Бостон, и я впервые вижу у него такую реакцию. – Вылет завтра?! Это правда?
– Правда. Ты и Ник. Неделя в лучшем отеле на лучшем курорте Штатов. Тебе же всегда нравились лыжи, – улыбаюсь я и легко треплю его по голове.
– Нет, я хочу ездить на сноуборде! Мне уже почти десять!
«Тебе уже десять. Сегодня», – отгоняю от себя негативные мысли и стараюсь звучать радостно:
– Все, что угодно. Инструктор обучит тебя всему, о чем ты попросишь.
– Спасибо, Эзра, – папа приобнимает меня. – Ты молодец, – шепчет на ухо. – Наконец-то.
Отец приглашает к столу, я присаживаюсь, Бостон занимает место рядом со мной, поправляет свою черную рубашку, застегнутую на все пуговицы, и оборачивается ко мне.
– Прости, что я не подготовил подарок, – шепчет он. – Я не знал, что ты придешь сегодня.
– Ничего, – выдавливаю сквозь ком в горле. – Ты мой подарок. Этого достаточно.
– Жаль, что та девушка не пришла. Мы с Ником накрыли стол и для нее, – тактичность и Бостон снова не нашли общий язык.
– Ты видел ее один раз в жизни. Почему о ней спрашиваешь? – делаю вид, что мне все равно. Надеюсь, получается достаточно убедительно.
– Мне она показалась честной, – заявляет он.
«О знал бы ты, сколько она врет».
– И все?
– И красивой, – как-то смущенно добавляет Бостон.
– Истинный Нот, – снова треплю его по голове, а Бостон тут же приглаживает челку.
Выпито немного ви́ски, съеден под чистую мой любимый запеченный картофель с индейкой, и я начинаю понимать, что терял все эти годы – семейное единение, которому раньше я никогда не придавал значения. Оказывается, это важно и даже приносит удовольствие. До того момента, пока неожиданно не обнаруживаешь конверт с фамилией «Кёртис» на кофейном столике отца, который еще не успел выбросить просмотренную почту.
Скомкать и спалить в камине – первое примитивное желание.
Открыть и прочитать – требует любопытство, которое берет верх над отвращением к имени, разбившему нашу семью.
«Николас и Эзра Нот!
Приглашаем Вас на скромный рождественский вечер, который состоится…»
Меня не хватает на большее. Я мну этот гребаный лист, усыпанный золотистыми рельефными буквами, и отправляю прямиком в камин. Блестящая бумага моментально вспыхивает, как и мои внутренние органы – это бешенство начало палить нутро. Что прискорбно, ведь я никогда не горю один.
К тому времени, как отец возвращается с десертом, я почти осушаю до дна бутылку ви́ски. Стекло стакана трещит под пальцами, верхние пуговицы рубашки уже расстегнуты, но вены на шее не перестают пульсировать и вот-вот взорвутся. Лучше бы так и случилось, и я бы всего лишь забрызгал праздничную мишуру кровью, чем то, что я вытворю сейчас.
– Бостон мигом вернется, – оповещает отец, располагая на прибранном столе яблочный пирог. – Как только учует запах, сразу прибежит сюда.
– Может, тогда позовем и Кёртисов? Славно справим Рождество одной большой чудной семьей, да, пап?
Отец замирает возле стола и не спешит смотреть мне в глаза.
– Может, даже присядем за один стол. А Чарльз Кёртис разделает здесь гребаную индейку! – тон непроизвольно повышается, а стакан с недопитым ви́ски летит прямо в стену.
– Эзра, пожалуйста, успокойся. Не нужно портить праздник.
– Не портить праздник?! – ору, подлетая к отцу. – Какого черта ты с ними общаешься? Какого черта, Ник?! Они убили Джейд! Ты хочешь, чтобы добрались и до Бостона?! Хочешь, чтобы они и от него так легко избавились, пока ты будешь распечатывать их очередной золотой конверт?!
– Эзра, успокойся! – впервые прикрикивает отец. – Никто не тронет Бостона! Только через мой труп.
– Им это не составит труда. Одним больше, одним меньше.
Хватаю недопитую бутылку ви́ски со стола и выметаюсь из этого дома. Меня не остановил бы отец. Меня даже не притормозил бы Бостон. В глазах сияет лишь адрес с гребаного конверта, подписанного изящной рукой Элизабет Кёртис. Уже не Нот. Давно уже не Нот. И сегодня я ей напомню, почему стоит стереть эту фамилию не только из паспорта, но и из памяти.