не ее дочь. И никогда бы ей не стала.
Снег сыплется огромными хлопьями. Дорогу замело. Мою маленькую Тойоту носит из стороны в сторону, но я не сбавляю скорость. Дальний свет пробивается сквозь метель, но это не особо помогает видимости. Я растираю проступившие слезы и вглядываюсь в темноту.
«Добро пожаловать в Лоренс», – табличка проносится по правой стороне.
– Да чтоб ты сгорел, – шиплю я.
Ненавижу этот город. Не появлялась здесь с восемнадцати лет, с того дня, как сбежала. И не возвращалась бы никогда. И больше не вернусь.
Выруливаю на знакомую улицу, и память озаряется старыми воспоминаниями. По левую сторону моя школа. Место, где я встретила Дэвида. Где впервые влюбилась. Алея, по которой он провожал меня домой и нес в руках мою сумку. Он так робко улыбался и боялся посмотреть на меня. Но все это закончилось в один день. И я больше никогда не смотрела в сторону Дэвида. А школа превратилась в место, где мне не верили. Где меня начали считать больной. Я даже помню, как шептались за мой спиной о том, какая я ненормальная, раз режу себя. Со мной никто больше не хотел общаться. Даже Дэвид. Даже он начал тогда считать, что я депрессивная и больная на голову и лучше держаться от меня подальше.
Ненавижу этот город.
Каждую его улицу.
И этот дом с красной крышей, которую перестали ремонтировать после смерти папы.
Чтоб она обвалилась.
Я ненавижу каждую черепицу. Каждое окно. Стены, которые сдерживали мои детские вопли. Двери, которые постоянно были заперты, и я не могла убежать. Ненавижу все. Ненавижу ее. За нелюбовь. За то, что она знала, но молчала. Теперь я точно знаю, что она все знала. Знала, что творил Бриан. Но он ее сын. А я всего лишь подброшенный щенок. Который вырос в зверя. И я больше не боюсь.
***
Я знаю, где она прячет ключ на случай, если нагрянет Бриан, а ей будет сложно спуститься со второго этажа. С тех пор ничего не изменилось. Расчищаю от снега землю и приподнимаю цветочный горшок. Ключ все там же – под третьим, в котором уже давно ничего не растет.
Вставляю ключ в замочную скважину и замираю всего на секунду.
«Ты должна быть сильной. Телом и духом».
– Я буду, Эзра. Буду.
Делаю вдох полной грудью и толкаю дверь.
– Бриан? – доносится, кажется, из кухни. – Ты чего так поздно? Соскучился по маме, сынок? Ты один? Или привез малыша Эрика?
Меня передергивает.
«Телом и духом, Серена. Телом. И. Духом».
Я закрываю дверь и не решаюсь сделать шаг вглубь комнаты.
Здесь даже пахнет так же, как раньше. Ее сигаретами и разбавленной тоником водкой. Пылью и затхлостью. Папа ненавидел грязь. Папа бы многое не допустил.
– Проходи, сынок. Хочешь кофе? Или чего покрепче? Ты за рулем?
– За рулем, – отвечаю из прихожей и оставляю там куртку и шарф. – И пить с тобой я точно никогда не стану.
– Серена? – Линда застывает в дверном проеме и удивленно смотрит на меня.
– Да, это я. Не твои пьяные галлюцинации.
– Да как ты смеешь?! – тут же раздражается она и стискивает челюсть. – Что надо? Явилась, чтобы оскорбить меня? Тогда проваливай.
Меня это уже не ранит. Я смотрю на эту женщину, и теперь у меня нет ни малейшего желания ей угодить. Смотрю на нее и больше не виню себя.
Я никогда не делала ей ничего плохого.
Дело не во мне.
– Явилась, чтобы посмотреть тебе в глаза, Линда Аленкастри, – уверенно прохожу в гостиную.
– Сними обувь!
– Явилась, чтобы посмотреть, как ты будешь лгать, – ступаю на ковер и подхожу к ней ближе.
– Гадкая девчонка! Ты всегда была невыносимой!
– Хотела бы сказать, что унаследовала это от тебя, но, увы, у нас же разная кровь.
Она хочет возразить, но вместо этого лишь глотает воздух. А я удивляюсь, как легко смогла произнести это вслух.
– Ч-что ты такое несешь? – Линда пятится назад, и я захожу к ней в кухню.
– Ну ты чего, мам? Куда подевались твои навыки искусной лгуньи. Ты всю жизнь прекрасно лгала, а сейчас так слабо вышло. Попробуй еще раз.
Понятия не имею, откуда во мне столько смелости. Как будто это не я здесь стою, а Эзра. Как будто он подталкивает меня и делает решительной.
Господи, как же приятно больше не бояться.
– Ты не в себе, – заявляет она и отводит взгляд.
– Как была и в школе? Ненормальная? Так? Сумасшедшая, которая резала себя? Так? – подхожу к ней вплотную. – Так, мама?
– Хватит меня так называть! – не выдерживает Линда, и на мгновение мое сердце сжимается в крохотный ком. Какой бы сильной я сейчас ни была, мне больно
Я отшатываюсь в сторону и смотрю в ее серые глаза. Как у Бриана. У папы были карие. Как у Эзры. А у меня синие. Я могла все давно понять. Если бы хоть раз задумалась.
– Ты права. Я не должна была тебя так называть. Никогда. Ты не достойна этого слова. Ты не достойна быть моей матерью. Мать нужно почувствовать, – вспоминаю слова Бостона. – А тебя я никогда не чувствовала. Ни тебя. Ни твою любовь. Ни заботу. Ни поддержу. Ни понимание
– Я не хотела тебя. Я вообще не хотела второго ребенка. И как, по-твоему, я могла полюбить подкидыша?
Мне хочется ее ударить. Я сжимаю кулаки. Впиваюсь ногтями в ладони. И сдерживаюсь. В глазах проступают слезы. Я не хотела, но это невозможно контролировать.
– Я подкидыш, – внутри все дрожит, и я начинаю плакать. – А твой сын монстр.
– Не смей! – она пытается выскользнуть в гостиную, но я хватаю ее за руку и возвращаю обратно.
– Нет, смотри! – я расстегиваю джинсы и стаскиваю их вниз. – Смотри, Линда. Смотри, что сотворил твой сын. Каждый порез – его отметина. Каждый – мой сдавленный крик под его ладонью. Ты знала. Ты все слышала. Каждый раз, в моей спальне. Ты все слышала и пила, пила, пила. Тут внизу, пока там, на втором этаже, подкидыша резал твой выродок.
Слезы текут по щекам. Я всхлипываю и вижу, как ее глаза тоже наполняются слезами. Но не из-за моей боли. Нет. Она не сочувствует. Она видит в моих шрамах своего сына. И не хочет в это верить, как не хотела и всю свою жизнь. Потому что это ее ошибка. Ее вина.
Я надеваю обратно джинсы и смахиваю слезы.
Я сильная. Телом и духом.
– Ты вообще собиралась сказать мне, что я не родная? Бриан знает, что я не родная?
– Не родная?
По позвоночнику бежит холод. Он сковывает, и я цепенею. Знакомый голос будто клешнями впивается мне в шею и перекрывает кислород.
Бриан.
Он здесь. Сзади. За моей спиной.
Я слышу скрип дряхлых половиц. Слышу каждый его шаг и не дышу.
Он приближается.
– Повтори, что ты сказала, – командует он, а я не знаю, к которой из нас он обращается.
Я зажмуриваюсь.
Телом и духом.
«Боже, пожалуйста. Мне так страшно».
– Серена не родная? – он подступает к Линде.
Не смотрю на него, но боковым зрением замечаю, что Бриан в рабочей форме. Наверное, ехал из участка и заметил мою машину. Я идиотка. Нужно было парковаться подальше.
Он снимает темно-зеленую шляпу и зимнюю куртку такого же цвета. Бросает вещи на стол, оставаясь в рубашке. На толстом ремне висит кобура, и страх сковывает каждую мою мышцу.
– Бриан, сынок… Я… Я… Понятия не имею, о чем она говорит.
Испуганный взгляд Линды метается по лицу Бриана. Ее зрачки расширены. Она в ужасе.
Бриан резко хватает ее за шею и притягивает к себе. Линда всхлипывает, и ее глаза наполняются слезами.
– Отпусти ее! – невольно вскрикиваю я и впиваюсь пальцами ему в плечо, но Бриан легко отталкивает меня в сторону.
– Серена не моя сестра?! – орет он и одним рывком вколачивает мать в стену. – Серена не родная?! И все это время ты знала?! Скрывала от меня?! Как ты могла! – он встряхивает ее за плечи, а я снова бросаюсь на него.
Бриан отмахивается локтем и отшвыривает меня к обеденному столу. Я сгибаюсь пополам и кашляю. Он попал в солнечное сплетение.
– Как ты могла?! – орет он и трясет мать. – Как ты могла?! Все эти годы! Всю мою жизнь! Я думал, что я ненормальный, раз меня тянет к родной сестре! Я считал себя извращенцем! Уродом! Год за годом я пытался подавлять это в себе! Пытался смириться, но не мог!
Бриан брызжет слюной и сильнее сдавливает шею матери. Я реву и пытаюсь выпрямиться. Линда плачет и кусает до крови дрожащие губы.
– Какого черта ты молчала?! Я ведь любил ее! Только ее! Ты должна была мне сказать! – его пальцы белеют, а лицо Линды наливается кровью. – Ты заставила меня думать, что я больной! Ты лишила меня счастья. Лишила меня моей принцессы. Моей. Она всегда принадлежала только мне. Она могла быть моей. Каждый день. Я мог любить ее. По-настоящему. Каждый день.
– Бриан… – Линда захлебывается слезами и с трудом делает вдохи. – Отпусти…
– Ты виновата, – он трясется от злости.
– Бриан, отпусти ее! – взвываю я, но он не обращает внимания.
– Все эти годы… Я… Мы с Сереной… Мы… Могли быть счастливы. И это бы было правильно, – он хватает ее за плечи и приподнимает в воздухе. – Но ты лишила меня всего. Ты сделала из меня монстра. Ты, мама…
– Бриан! – взвизгиваю я и сжимаю рот руками, когда он изо всех сил отшвыривает Линду в сторону.
Ее слабое тело падает. Голова бьется об угол кухонной тумбы, и я слышу хруст костей.
– Нет! – плачу навзрыд и валюсь на колени. – Не-е-е-т!
Вокруг ее головы моментально образовывается лужа крови. Из приоткрытого рта доносятся хрипы. Но их почти не слышно, потому что я вою не своим голосом.
Он убил ее.
Бриан убил свою мать.
– Нет… Господи… – мои пальцы продавливают мне лицо. Отпечатываются и дерут кожу. Но я не чувствую боли.
Она мертва.
Меня трясет. Я забиваюсь под стол и реву. Плачу. Проглатываю слезы, которым нет конца.
Он убил ее.
– Ты сука! – кричит Бриан, нависая над Линдой. – Лживая мразь! – его слезы, слюни и капли пота падают на ее бездыханное тело, но он продолжает орать: – Ты испортила мне жизнь!!! Ты. Испортила. Мне. Жизнь!!! Ты убила меня! Ты сделала из меня монстра! Я ведь так ее любил! А ты! Ты! Заставила меня считать это ненормальным! Неестественным!