И еще о российских губернаторах. В середине XIX века по доносам, поступавшим в охранное отделение, только трое из них не мздоимничали: киевский — Писарев (поскольку и без того был очень богат), таврический — Муравьев (тот самый, что подавлял польское восстание и некогда был декабристом) и ковенский — Радищев (сын путешественника из Петербурга в Москву). Думается, два последних не брали взяток по убеждениям, впрочем, в случае с потомком писателя вероятна и генетическая взаимосвязь…
17.30. Мы все еще путешествуем по Гродно. Иногда брызжет дождик, зябкий ветер загибает зонты прохожих. По этой зябкости, по сырым блестящим плитам бодро топает мальчишка лет десяти, одетый совсем не по погоде: в брючках до колен и рубашке с короткими рукавами.
— Смотрите, харцер марширует, — замечает С.С.
В. П. резонно возражает, что харцеры водятся в Польше, а здесь все-таки еще Белоруссия, хотя до Польши рукой подать.
— Ну все равно, персонаж из крапивинских книжек, — заявляет А. К.
— Что значит «все равно»? — затевает было спор В. П., но вспоминает, что «книжек с персонажами» у него не осталось ни одной, а ведь предстоят еще встречи, при которых «процесс дарения» книг весьма желателен.
— Сергей Сергеич, ты говорил, что в Гродно мои книжки вроде бы продаются…
— Продавались… — осторожно уточняет племянник.
Увы, уточнение резонное. Ни в одном книжном магазине упомянутых книг нет.
— Были, — кивают любезные продавщицы, — да. Но быстро разошлись…
С одной стороны, автору приятно, что его книжки пользуются спросом в столь далеком от России городе. Но с другой, жаль, что теперь не купишь…
Ладно, гуляем дальше. Старина, костелы, Средневековье… Выходим на улицу, про которую говорят, что это «местный Арбат». Пешеходная зона. Множество торговцев сувенирами и художников, которые суетливо прячут под полиэтилен выставленные на продажу полотна…
Вдруг один из художников — волосатый и бородатый — начинает обниматься сначала с С.С., а потом с В. П. Оказалось — Игорь Крапивин, старший племянник В. П. и сводный брат Сергея Сергеича.
В. П. признавался потом: «Я даже не сразу узнал…» И немудрено. Встречи дядюшки и племянника были до сей поры крайне редкими (последняя, весьма короткая, лет пятнадцать назад). Сведения друг о друге — весьма скупые. Когда В. П. спрашивал у С.С., нельзя ли найти Игоря в Гродно, младший племянник отговорился, что не помнит нового (после переезда) адреса своего братца. Оказалось — хитрил. Специально, для пущего театрального эффекта срежиссировал эту встречу на площади (кстати, недалеко от театра).
Встречу требовалось отметить. Игорь укрыл от сырости свои пейзажи (весьма, кстати, неплохие), и пошли пить пиво в летнее кафе. Ветер трепал разноцветные зонты над столиками и швырял в кружки дождевые брызги, но это не портило радость встречи.
Когда Игорь узнал, что мы не смогли купить «крапивин-ские книжки», он сообщил тоном заговорщика:
— Я знаю одну лавку, там еще есть. Сам покупал недавно.
«Лавка» оказалась вполне приличным магазином на центральной улице. В. П., шумно радуясь, выбрал три экземпляра «Рыцаря прозрачного кота». Радость, однако, оказалась недолгой. Оказалось, что эти томики в совокупности «тянут» на восемь тысяч белорусских рублей. Любезные продавщицы, которые, было, почти поверили, что видят перед собой автора этих весьма ходовых книжек, теперь скептически поджали губы, наблюдая, как российский «письменник» лихорадочно шарит по карманам и жалобно оглядывает спутников.
Наконец нужную сумму наскребли. Наскребли и другую — чтобы продолжить празднование встречи уже не на ветру и сырости, а в уютном погребке. И не пивом…
Когда сели за стол, Игорь исчез на несколько минут — оказалось, отправился в свой недалекий дом. И вернулся оттуда со своей двенадцатилетней дочкой Наденькой — внучатой племянницей В. П. (она же — внучка уже упомянутого профессора и легендарного партизана Г. Мартиросова).
— А я-то думал, что она еще кроха… — растерянным шепотом признался В. П.
Славная такая девочка, симпатичная, умница, увлекается всякими искусствами, в том числе театром. Читает книжки двоюродного деда, знает, как живет его парусный отряд «Каравелла»… Вот сразу и пригодилась повесть «Рыцарь прозрачного кота» — для подарка внучке. А та подарила В. П. свою фотокарточку с надписью «Дедушке от Нади»…
Когда наконец распрощались с родственниками, В. П. загрустил:
— Это ведь родная душа. Я первый раз в жизни увидел ее. И боюсь, что последний…
Его хором стали разубеждать и утешать. Но утешился В. П. не сразу, а лишь в деревне Русоты, когда приняли местного напитка за встречу с новыми родственниками…
Но это было позже.
19.30. Перед самым отъездом в деревню застряли в лифте у шурина С. С. Долго вызывали дежурную через микрофон, та ругалась в ответ. В итоге высвободились самостоятельно, попрыгав в кабине. Это было признано неприятной приметой, но все обошлось.
20.00. Мы в Русотах, где живут Евгений Павлович и Мария Казимировна — тесть и теща С.С.
В этой деревне до сих пор есть люди, которые после войны прятались в «схронах» и партизанскими способами отстаивали свое право на «независимую Беларусь» (как они ее понимали). Дети и сейчас играют в бункера: делают «схрон» и вместо школы прячутся там, дуются в карты, а порой и пьют самогонку.
По селу разнесся слух, что приехали два москаля-полков-ника (штатский писатель никого не заинтересовал) и Марии Казимировне ручки целуют. Посмотреть на приезжих со своего двора вышел знаменитый Биндас. Это кличка, а настоящее имя Казимир Рапейко. Он был «лесным братом», то есть националистом, и за это дело «оттрубил» десять лет на Колыме. Надо полагать, к россиянам, особенно тем, кто в армейской одежде, у него не самое лучшее отношение. Провожаемые мрачными взглядами этого старика, мы поняли, как прав был С.С., убедивший нас снять камуфляж.
Здесь, у родственников С.С., познакомились мы с его племянником Сашком. Неразговорчивый тихий мальчонка, стриженный наголо. Впрочем, эта стрижка сейчас не признак бесприютности, а, наоборот, дань моде. Нынешние мальчишки, всяк по-своему, устраивают себе прически: сын С. С. Вася — изящно длинноволос, сын его шурина Ивана Виталик — пострижен «в кружок», а вот Сашок — «под ноль». Но как бы там ни было, а эта модная стрижка невольно напоминает о мальчишкином сиротстве. Мальчик в годовалом возрасте потерял мать, она погибла в автомобильной катастрофе.
Сашок редко улыбается. Уже темный от весеннего загара, руки в ссадинах и мозолях. Заинтересовался только тогда, когда В. П. подарил ему свою книгу, а С.С. дал поиграть с подзорной трубой… Ну, потом разговорился все-таки, повел на конюшню, показал своего любимца, коня по кличке Бурый.
Славный такой паренек. Учится в городе, к деду и бабушке приезжает лишь на каникулы, но чувствуется в нем этакое крестьянское нутро…
Пока накрывали стол, С.С. изображал из себя Наполеона (на которого он и впрямь удивительно похож): нахлобучил на голову подушку в виде треуголки и пытался изъясняться по-французски.
Этот наш «Буонапарте», храбро выдвинувший теорию оседлости тещ, на деле как-то робеет перед деревенскими родственниками и потому попросил А. К. побыть тамадой за столом, с чем тот вполне профессионально справился. Этим он умело оградил минского зятя от упреков родственников по поводу редких приездов и неучастия в сельхозработах.
А хозяйство у стариков в самом деле большое: корова, лошадь, огромное поле с картошкой, капустой, свеклой… Им двоим не под силу. Правда, иногда приезжают сыновья из Гродно. А сейчас у стариков главный помощник — деловитый хлопчик Сашок…
Мы смотрели на этих сдержанных неторопливых стариков, на их морщинистые спокойные лица и жилистые, заскорузлые от постоянной крестьянской работы руки и как бы вспоминали заново — кто настоящая соль земли. Не суетливые политики, не расплодившееся в великом количестве чиновничество, не гребущие под себя бизнесмены всякого сорта и даже не «передовая творческая интеллигенция», а именно вот эти невозмутимые, всё преодолевающие люди, которые, невзирая на все потрясения и смены режимов, возделывают поля и кормят планету…
Долго вечеряли. Яишня, сало, салат. Все домашнее, вкусное и, как модно сейчас подчеркивать, «без нитратов». Пока укладываемся в большой комнате, разглядываем старинное убранство польско-белорусского крестьянского дома. Столетний комод, самодельный платяной шкаф. Еще один шкаф — где стоят вперемешку романы про войну и книги по философии католицизма. На стенах гравюры со сценами из Священной истории…
По причине холодной погоды натоплена печь с изразцами. И ощущается тот особый запах деревенского дома, который ни с чем не сравнить. И сон, короткий, но благотворный — в городе так не спится…
5.30. Хотелось еще поспать, но дорога торопит. К полудню надо добраться до Минска, а к ночи хорошо бы — до Смоленска.
Когда вышли в сени, увидели, что на застеленной лежанке сидит по-турецки Сашок и как-то отрешенно смотрит перед собой.
— А ты зачем так рано поднялся?
Он чуть улыбнулся:
— А я и не ложился…
— Почему?
— Не знаю… Не хочется спать…
Значит, он так и сидел всю ночь, думая о чем-то своем! О чем? Может быть, о нас, о людях, приехавших из дальних краев, где он никогда не бывал? Об этих самых краях, незнакомых и непонятных? А может быть, и не о нас вовсе, а о каких-то своих заботах и тревогах? О маме, которую не помнил?..
Какая-то виноватость перед этим мальчонкой появилась у нас у всех…
7.35. Выехали из Русот в Минск. На спидометре 4167 километров. Едем «встречь солнцу» — на восток. Немного грустно, что главное уже совершили: побывали на западной окраине СНГ. И радостно от того, что едем домой.
По правде говоря, мы не совсем достигли западных границ. От Гродно до польского рубежа — еще верст двадцать. Но мы утешали себя на высоком берегу Немана, что «вон те дальние облака наверняка уже над Польшей». С.С. говорил, что в иное время можно было бы договориться с начальством на заставе и нас пустили бы на нее. Но в тот (вчерашний) день белорусские стражи государственных рубежей (как и российские, кстати) отмечали День пограничника, и С.С. прозорливо заметил, что «если нынче окажемся у этих ребят, загудим там с ними на несколько дней».