Вощагин дождался, пока совсем расцвело и тщательно осмотрел место обстрела. Изрытое воронками ущелье, укрывавшее боевиков, еще кое-где дымилось: горел подожженный разрывами сушняк. Но никакого движения в этом районе не наблюдалось. Ясно было, что бандиты ушли. Преследовать их пограничники не могли. Там, за горами, лежала уже чужая страна. Поскольку путь в Чечню боевикам был перекрыт, им пришлось вернуться назад в Панкисское ущелье, где было логово банды Магомеда Цаголаева. По многочисленным донесениям, Вощагин знал этого свирепого чеченского полевого командира. Его даже свои побаивались. Он был очень жесток. За малейшую провинность карал немилосердно. Борису был известен случай, когда Цаголаев приказал расстрелять двух своих бойцов только за то, что те, устав после длительного перехода, уснули на посту. И случилось это совсем не в боевой обстановке, где подобная кара была бы оправдана. По оперативным данным, Цаголаев в настоящее время координировал подготовку боевиков в Грузии. Именно по его распоряжению отдельные группы бандитов то и дело старались прорваться через границу на участке Итум-Калинского отряда.
— Спускаемся! — дал команду Вощагин. — Осмотрим местность, где располагались боевики. Быть крайне внимательными!
Вперед он, как всегда, пустил саперов с собакой. В зоне обстрела могли попасться неразорвавшиеся снаряды, от которых ничего хорошего ждать нельзя. Поспешно удиравшие боевики вряд ли оставили какие-нибудь сюрпризы: не до того было. Но тут все же лучше перестраховаться, или, как говорил Ерков, перебдеть. Начальник штаба любил иногда кучеряво выражаться.
Как и предполагал Вощагин, осмотр злополучного ущелья, где укрывались бандиты, ничего существенного не дал. Пограничники нашли брошенный тяжелый пулемет без затвора и несколько снаряженных лент к нему; кое-какую амуницию и окровавленные бинты. Кто-то из боевиков, вероятно, был убит или ранен. Но трупы, если они и имелись, бандиты унесли с собой. То был их обычай: не оставлять убитых противнику. По закону шариата, павших за веру надо предать земле в родовом могильнике. Если погибший остался не отомщен, то для того, чтобы все родичи это знали, рядом с местом захоронения втыкалась большая палка с тряпкой на конце. Лишь после акта возмездия тряпку можно было снять. Тогда душа усопшего отлетала в рай.
В отряд десантно-штурмовая группа возвращалась уже открыто, не таясь. Дело свое они завершили, не без пользы, обливаясь потом, три ночи лезли в рыхлом снегу по горам. Настроение было приподнятое. Сидя в машинах, солдаты курили, травили анекдоты, смеялись.
Вощагин тоже был доволен проведенным рейдом. Но радоваться не спешил. Пока не добрались до места, надо быть настороже. Жизнь приучала его здесь не отпускать тормозов. Солдаты в Чечне попадали под огонь или подрывались на минах в совершенно неожиданным местах. Утром, кажется, тщательно, с миноискателями проверили дорогу, — все чисто, никаких препятствий нет. А поехали по ней часа через три-четыре и на ближайшем же повороте наскочили на фугас. Майор Рундуков абсолютно прав, говоря, что живут они в ритме взрыва. Комиссар, хоть и не горазд толкать речи, — это Вощагин заметил сразу, как только тот появился у них в отряде, — но рассуждает он здраво, как настоящий психолог. Только не с трибуны, с трибуны он говорить не мастак. А вот в узком кругу, да еще если его заденут за живое, может так выдать!..
Как-то у них в командировке был один товарищ из Заполярья. Приняли его как положено, вечером даже чарку подняли. Стол шикарный накрыли. А он выпил и стал жаловаться. У нас, мол, условия службы суровейшие: и мороз до шестидесяти градусов порой жмет, и метели по неделям гуляют, и ночь почти полгода над головой висит.
Рундуков слушал его и мрачнел. И без него угловатое лицо его еще больше перекосилось, глаза потемнели, желваки заиграли на скулах. Вощагин глянул на него и подумал: ну, сейчас замповос взорвется. Характер у него вспыльчивый. Так и вышло.
Рундуков стукнул кулаком по столу и заговорил гневно:
— Послушайте вы, заполярец! Несмотря на все ваши невзгоды, вы живете под мирным небом. А что у нас? Вот вам три моральных фактора, которых нет больше нигде и которые гнетут наших людей, влияют на их психику. Первое. У нас есть реальный противник, причем его, как правило, не видно, но он присутствует, находится где-то рядом. И нам приходится быть в постоянном ожидании опасности — и месяц, и год. Второе. Живем без семей. Даже здоровый мужик возвращается из отпуска надломленным, представляя себе, как долго ему придется быть одному. Третье. Посмотрите на наш быт. Блиндажи, палатки, окопы, почти фронтовые условия. Вот и сравнивайте!..
Выслушав доклад Вощагина, Агейченков пожалел, что Ермаш улетел незадолго до возвращения десантно-штурмовой маневренной группы. Генералу было бы полезно послушать о результатах рейда из первых уст. В донесении на бумаге все это будет выглядеть плоско, серо, как обычный, ничем не примечательный факт. Живой рассказ начальника разведки помог бы командующему понять, что подобные, как он сам называл, «слепые» рейды просто необходимы; их надо проводить регулярно, и людей, их совершающих, поощрять непременно. Трудностей и невзгод на пути им встречается сверхдостаточно, и не отмечать мужества и стойкости солдат просто нельзя, это означает гасить инициативу, убивать энтузиазм. Похвала воодушевляет бойца, заставляет его более ревностно выполнять свои обязанности.
— От лица командования всему личному составу, Борис Сергеевич, — сказал Агейченков Вощагину, — объявить благодарность, наиболее отличившихся представить на более серьезные поощрения. Человек пять пусть получат ценные подарки. У нас есть еще часы для награждения, Семен Яковлевич? — повернулся он к Еркову, присутствовавшему при докладе.
— Найдутся, Николай Иванович, — кивнул начальник штаба. — Но нужно их запас пополнять.
— Сделаем в ближайшее время. Ну а пару-тройку бойцов, наиболее себя проявивших, — Агейченков снова посмотрел на Вощагина, — отправим в отпуск. Лимит это нам пока позволяет.
Отпустив Вощагина, Агейченков остался вдвоем с Ерковым.
— Ну и что ты теперь скажешь, Семен Яковлевич? Оправдались наши надежды или нет? — спросил не без иронии, заранее, видимо, уверенный в положительном ответе.
— В данном случае, да, — ответил начальник штаба без особого восторга.
Радостного оптимизма командира он не разделял, как и вообще его навязчивую идею о ночных поисках десантно-штурмовых групп. Не знаешь, куда идешь и к каким результатам это приведет. Тут удача может повернуться к тебе и спиной, а может и боком выйти. На большой процент результативности надежды мало. Да, тщательная разведка и полученные агентурные сведения о намерениях врага — вещь, конечно, хорошая и может, разумеется, кое-что дать для успешного ночного поиска. Но даже в этом случае полной гарантии нет. Кто поручится, что боевики не изменят своего маршрута уже в пути. И пройдут они тогда под носом у ДШМГ, посланной в слепой поиск.
Свои колкие мысли Ерков и не думал ни от кого скрывать, тем более от командира. Он был человек прямой, любил резать правду-матку в глаза. Недаром Агейченков, смеясь говорил ему: «О тебя, Семен Яковлевич, можно уколоться». Он, конечно, не имел в виду внешность начштаба, хотя Ерков был и по облику каким-то шероховатым, колючим. Когда он снимал фуражку, то жесткие седые волосы слишком топорщились у него на голове. Зная об этом, Ерков редко ходил без головного убора. Он нахлобучивал его на лоб так крепко, словно набивал обруч на бочку с солеными огурцами, и никогда не придерживал рукой, даже подходя совсем близко к вертолету с работающими лопастями. Из-под резко надвинутого на лоб козырька поглядывали темные и совсем недоброжелательные глаза, обнесенные сверху сросшейся дугой бровей, похожих на размах птичьих крыльев. Нос тоже был большой, острый, как и скулы, выпирающие на впалых щеках, и только подбородок, мягкий, округлый, двойной смягчал общее суровое выражение лица.
Острота и резкость Еркова особенно проявлялись в его суждениях. Все, что он думал, начальник штаба высказывал без утайки, не заботясь о том, какое это произведет впечатление на окружающих.
— И что ты предлагаешь? — скептически спросил Агейченков, явно неудовлетворенный ответом начальника штаба. — Отказаться от так называемых слепых рейдов?
Ерков пожал плечами.
— Зачем уж так сразу рубить? Дело надо продолжить. Но не с тем размахом, что задуман, и с выводами повременить…
— Значит, учиться у противника ты не хочешь?
— Не лови меня на слове, Николай Иванович. Я против любого одностороннего увлечения. Ведь что, по сути, ты предлагаешь? Все старые методы охраны границы по боку, так? Давай вводить новые, современные. А ты не думаешь, что не все, придуманное нашими предшественниками, следует выбросить на свалку?
— Ты не перегибай палку, Семен Яковлевич, — насупился Агейченков. — Я же не предлагаю свалить на заставах все вышки наблюдения и наряды вслепую разбросать по границе.
— Ну, до этого еще не дошло, — усмехнулся Ерков. — Но, если хочешь, идет. Ты же выступаешь уже против минно-взрывных заграждений на наиболее вероятных путях следования боевиков?
— Если по правде, да! К чему тратить лишние силы и средства, если они не дадут ожидаемого эффекта? Ведь у боевиков есть приборы, заблаговременно определяющие такие заграждения, как и расположение наших постов. Они их преспокойно обходят. Не так ли?
— Согласен, такая аппаратура существует. Но у кого она? Только у главарей и лиц особо приближенных. Знаешь сколько она стоит? Простому «чеху» просто не по карману. Бандформироания — не регулярная армия и планового снабжения не имеют. Если кое-кто и обходит наши мины, то мелкие группы могут напороться.
Спор их на эту тему был не первый. И обычно ничем не кончался. В лучшем случае куцым компромиссом. Надо, дескать, использовать все методы — и новые, и старые. В сущности же, каждый оставался при своем мнении.
Ерков, конечно, сознавал: его взгляды на охрану границы в чем-то устарели. За тридцать лет службы нельзя не привыкнуть к сложившимся стереотипам. Но он не понимал, а может, и не хотел понять вот таких молодых, прытких, жаждущих поломать все старое, годами накопленное. Тогда, мол, все пойдет самым наилучшим образом, по-новому. А так не бывает. Ничто новое вдруг, на пустом месте, не рождается. Оно должно врастать в старое, опираться на достигнутый опыт. Только в этом случае новое будет иметь крепкую основу и действительно даст реальные положительные результаты.