С тех давних пор судьба несколько раз сводила Гокошвили с Найденышем. Потом снова разлучала на несколько лет. Военный человек ведь места службы не выбирает. Куда назначают, туда и едет. Вот и опять они встретились в Итум-Калинском отряде. Только Найденыш был теперь не желторотым лейтенантом, а сильнейшим начальником заставы, прошедшим, что называется, огонь, воду и медные трубы. Недаром грудь его украшали две боевые медали и орден Мужества.
На заставе было тихо и безлюдно. Маячила только дежурная смена.
— А где народ? — поинтересовался у Найденыша комендант.
— Наряды службу на границе несут. Часть бойцов после смены отдыхает. Остальные на хозяйстве. Машины подшаманивают, дровишки заготавливают, баньку готовят. Вы же знаете, какая она у нас классная.
— Значит, начальству приятно сделать хочешь? — засмеялся Гокошвили.
Однако легкая ирония, прозвучавшая в его словах, все же задела Найденыша. Они были как-никак старые друзья.
— Объясните, товарищ майор, — сказал он строго, даже немного с вызовом. — Подхалимством не заражен. Хозяйственный день у нас по плану.
— Ладно, не лезь в бутылку! — хлопнул его по плечу Гокошвили— Жена тоже небось банным делом занимается.
— Никак нет, — рассмеялся Найденыш и в тон своему начальнику не без сарказма сказал: — Настя делает то, что положено к приезду именитого гостя: готовит фирменный обед, на который я вас приглашаю.
— Да, это она умеет, пальчики лизать станешь, — улыбнулся Гокошвили, — смотри только, чтоб твои дровозаготовщики опять на «сюрприз» не нарвались.
— Не беспокойтесь, товарищ майор, за этим сейчас строго следим. Вряд ли боевикам удастся снова подловить нас.
— Не кажи гоп, как говорят русские.
— Скорее украинцы.
— Ладно, не учи ученого… В остальном-то у тебя все в порядке?
— Да как вам сказать…
— Прямо говори. А то молчит, понимаешь. Вижу, что чего-то недоговариваешь. Не первый год знакомы.
Найденыш замялся.
— Не нравится мне одно местечко на той стороне, товарищ майор.
— Позволь узнать: почему?
— Пещерка есть там. По ночам в ней народ крутится, а днем пусто. Что-то вроде таскают. Я в прибор наблюдал.
— Может, грузинские пограничники склад там какой устроили?
— Нет, люди без формы. На пограничников никак не похожи. У одного-двух чалмы на голове я заметил.
— И это под боком у грузинской заставы?
— Так точно. Только они — ноль внимания. Будто это их не касается.
— Посмотреть можно? Тогда веди.
— А как же обед? Может, потом?
— Дело на первом месте, — отмахнулся Гокошвили.
Они неторопливо поднялись на вершину справа от заставы, залегли в высокой траве. Комендант достал бинокль. Найденыш указал ему место. И он долго разглядывал его. Наконец задумчиво сказал:
— Наверное, твоя правда, хотя…
Гокошвили не закончил фразы, и в голосе его прозвучало волнение. Найденыш было подумал, что комендант не очень-то верит в то, что он сказал, стал торопливо объяснять: слева, мол, в редкой «зеленке» и прогалинка есть. По ней запросто можно тяжелое оружие перетащить.
— Конечно, это, может, только кажется, — поспешно добавил он уже с сомнением.
— Перебдеть боишься? — едко заметил Гокошвили.
— Знаете русскую пословицу: у страха глаза велики?
— Нет, Гриша, нам лучше так сейчас, чем ворон ловить. Всего надо опасаться.
— И ведь все это под боком у грузинских пограничников происходит. Вот их застава рядышком стоит. А они — ноль внимания.
— На них ты не рассчитывай! — посуровел Гокошвили, сразу вспомнив свои мысли о Шеварнадзе и его двойственной политике. — Сам гляди в оба!
Он помолчал, разглядывая ровный покрытый густой зеленью склон, подходящий к самой заставе. Место для нападения было и в самом деле очень подходящее.
— Вот что, капитан, — сказал уже приказным тоном, — прикрой-ка эту горку с двух сторон крупнокалиберными. Я завтра же распоряжусь, чтобы тебе тяжелое оружие подбросили.
— Сделаем, товарищ майор.
— И запомни еще одно, Гриша: враг всегда стремится войти там, где его совсем не ожидаешь. Так что о круговой обороне не забывай.
— Это я прекрасно понимаю. У нас по периметру идут сплошные окопы.
— Вот и ладненько. А теперь пошли откушаем кулинарных шедевров, что твоя Настя наготовила.
Глава 9
Кабинет Ермаша был довольно скромным: ни огромными размерами, ни шикарной обстановкой не отличался. Здесь не лежали на полу пушистые ковры с затейливой расцветкой, не стояли плюшевые кресла вдоль стен, не висели бархатные портьеры на окнах. Сергей Яковлевич не любил апартаментов, как бы подчеркивающих значимость начальника, их занимающего. Нет, это была не показная скромность, как считали некоторые. Ермаш, конечно, гордился и своей нужной всегда стране профессией, и достигнутым положением. Как-никак он перещеголял и отца, и деда. И надеялся, что нынешняя его должность — не последняя на ступеньках служебной лестницы. Но зачем это выпячивать? Все и так знают, кто он и какими полномочиями обладает. И показывать свое превосходство над подчиненными — последнее дело. Так же, как и перед гражданскими лицами, с которыми нужно быть особенно осторожным. Тут получается как раз наоборот: чем больше такта и выдержки ты проявляешь, тем выше будет твой авторитет, весомее слово, — проверено на практике.
Ермаш не часто бывал в своем кабинете. Разве только, когда приезжало начальство из Москвы. Обычно он находился здесь утром по понедельникам и в другие дни если оставался в штабе, для того, чтобы выслушать рапорты с мест и принять рвавшихся к нему с неотложными делами руководителей отделов и служб. Затем уезжал, направлялся или в город для укрепления связи с местным населением, как сам говорил шутливо, или, что чаще, уезжал в войска, что было для него предпочтительнее. Когда приезжаешь или прилетаешь в какой-либо из отрядов, воочию видишь, как там идут дела, можешь сразу же поправить, если что-то сделано не так, поддержать полезное начинание. Словом, по выражению самого Ермаша, держать руку на пульсе жизни, которая по меткому выражению, идет у них в ритме взрыва.
Однако в это жаркое августовское утро Ермаш задержался в своем кабинете надолго. После совещания штабников к нему завалился полковник Улагай. Разговоры у них краткостью не отличались. Слишком много накапливалось нюансов, которые следовало обсудить.
Сперва речь пошла о последней поимке партии контрабандистов, вылавливающих осетров на Каспии. Улагай настаивал на том, чтобы была усилена пограничная флотилия, ужесточены меры воздействия на расхитителей уникальных богатств моря.
— Ты бы сперва подтолкнул свое начальство, — досадливо сказал Ермаш. — Пусть они как-то воздействуют на правительство. Надо создать в приморских районах как можно больше рабочих мест. Людям надо зарабатывать на хлеб насущный, чтобы кормить семьи. Вот они и идут на конфликт с законом. Это объективная реальность, Роман Трофимович.
Тут они стояли на разных позициях. Ермаш считал, что наилучший способ прекратить или хотя бы резко снизить вылов осетровых — это занять людей делом. Чтобы они и зарплату приличную получали, и ходить в море браконьерничать им было некогда. Улагай же стоял за ужесточение наказаний за хищнический вылов рыбы, за более бдительную службу пограничников, чтобы они не допускали нарушений со стороны мирного населения.
Они не раз спорили по этому поводу, но к единому мнению так и не пришли.
— Ладно, Роман Трофимович, — примирительно сказал Ермаш. — Предлагаю компромисс. Мы со своей стороны усилим контроль за браконьерами, а ты уж своих придержи. Чтобы не хватали всех подряд. А то с одной рыбкой человека задержат и мутузят по полной программе. А у него дома ребятишки голодные сидят.
Улагай нагнул свою седую, словно посеребренную голову, будто хотел боднуть собеседника. Темные глаза колюче глядели на Ермаша из-под кустистых бровей.
— А их что, по запаху можно отличить, злостный он браконьер или только для пропитания семьи на небольшое нарушение пошел?
— Конечно, в каждом конкретном случае надо разбираться.
— А где людей и время для этого взять? Хищничают не один-два — сотни.
— Все равно нельзя всех стричь под одну гребенку…
— Ну да бог с тобой… Может, в чем-то ты и прав. Наши иногда перегибают палку. Поговорю с ребятами.
— Надо для правительства докладную составить. Объяснить, что к чему. У них там дел полно. Могут и не обратить внимания на такую мелочь. А она вон каким уроном для народного хозяйства оборачивается.
— За этим дело не заржавеет. Сделаем.
— Вот видишь, Роман Трофимович, — улыбнулся скупо Ермаш, — мы и пришли с тобой к общему знаменателю.
Улагай усмехнулся.
— А когда у нас были такие уж серьезные разногласия? Разве только однажды…
Он замолчал и выразительно, с укором поглядел на генерала. Тот понял его, виновато отвел глаза. Да, в тот раз начальник контрразведки оказался прав, да еще как! Ведь это он настаивал на том, чтобы не бросать десантно-штурмовую группу его сына капитана Ермаша на Ханкалу в помощь армейским спецназовцам.
— Федералы там сами вполне справятся, — уверял Улагай. — Если поскребут по сусекам, то и дополнительные силы найдут.
Но о помощи Ермаша просил сам командующий войсками группировки «Юг», не раз выручавшей пограничников в трудную минуту. И отказывать ему не хотелось. Долг платежом красен. Потому и не послушался он Улагая. А поскольку под рукой ничего другого свободного не было, отправил к Ханкале Володькину ДШМГ. И что в результате получилось?
Как только Ермаш вспоминал о гибели сына, у него сердце кровью обливалось. Ему уже рассказали подробно, как это произошло…
Владимира разбудили порывы сильного ветра. Парусина палатки хлопала так, будто где-то неподалеку шла беспорядочная стрельба. Он еще подумал, что это чертов ветрило принесет либо грозу, либо дождь со снегом. В предгорье, где временно стояла их десантно-штурмовая группа, даже летом такое бывает. Погода очень капризна.