умением сказал начштаба.
— Все равно предложи. Да понастойчивее. Пусть москвичом станет. А на его место мы кого-нибудь подберем. Действуй!
Нельзя сказать, что после этих слов ему стало легче. Ермаш положил трубку на рычаг и тяжело вздохнул.
Глава 10
Ночь была лунной и безветренной. Облитые лунным серебром снежные вершины величественно спали на фоне темно-синего неба. Кровавый зубец гор раскалывал всю панораму, лежащую перед заставой, на две половины: верхнюю — мрачновато-одноцветную, с тускло горевшими звездами, и нижнюю — исчерченную извилистыми ребрами скал и местами светло-салатную от спускающихся по склонам полос леса.
Картина была величественной. Настя, вышедшая после дежурства на улицу, залюбовалась ею. До приезда на Кавказ она никогда не видела гор, разве что на картинках. Она родилась и выросла в подмосковной деревушке со старинным названием Горбенко. Ее родной стихией был лес. Она могла бродить по нему часами, собирая грибы и ягоды там, где другие проходили мимо, ничего не замечая. Отца у нее не было; точнее, она его не знала. Соседи же про него со смехом говорили: «Был да сплыл». Мать часто болела, и Насте приходилось помогать ей по хозяйству, а после семилетки пойти работать. Она неплохо готовила и устроилась в столовую пограничного училища сперва посудомойкой, а потом и поварихой.
Тут-то она и повстречала свою судьбу — Гришуню Найденыша. В конце первого курса он сделал ей официальное предложение. Они решили, что как только он закончит учебу, сыграют свадьбу. Но этого срока не выдержали. На последнем курсе стали мужем и женой с благословления матери и замполита Гришуниной роты. По его же совету она пошла на курсы радистов при училище, чтобы быть и на заставе мужу полезной, да и определенный доход в семейный бюджет пополнить. Постепенно Настя так увлеклась радиоделом, что стала первоклассным специалистом, и ей присвоил звание сержанта.
Постояв минут двадцать и полюбовавшись открывавшейся ей панорамой звезд, Настя неторопливо двинулась к землянке, где они жили с Гришуней. Оборудована она была добротно и по их вкусу. Внутри Настя сама все сделала: настелила доски вроде полов, покрыла их старенькими ковриками, добыла атласное покрывало на койку и бархатную скатерть на стол. Жилище приобрело вполне комфортабельный вид.
Настя знала, что за глаза ее, толстушку, зовут «пуговицей», но не обижалась. Когда случайно слышала свое прозвище, смеялась вместе с тем, кто так ее называл, неизменно добавляя: «Назови хоть горшком, только в печь не ставь».
Небо над горизонтом чуть посветлело, и с вершин пополз предутренний туман. Начиналось самое отвратительное для пограничников время. Видимость в этот период быстро и основательно портилась, а чуть позже могла и совсем исчезнуть. Ведь застава стоит более чем в двух тысячах метров над уровнем моря, ее запросто накрывают такие плотные облака, что в двух-трех метрах уже ничего не разглядишь. Настя не любила этих ужасных мутно-молочных туманов. Дело в том, что ими умело пользовались боевики, проскальзывая по тайным, только им известным тропам через границу, и Гришуня всегда нервничал, когда наступали такие моменты. В таких случаях он непременно сам выходил на проверку нарядов, высылал дополнительные поисковые группы. На заставе его трудно было поймать.
В землянке было чисто и уютно. Над кроватью висел коврик с лебедями — наследство матери, которую они похоронили полгода назад. Гришуня очень переживал ее смерть. С горечью говорил: «Был у нас вместо четырех хоть один родитель, а теперь и его нет».
Настя согрела и выпила чаю и начала уже было раздеваться, чтобы опять лечь спать, как вдруг где-то далеко в горах бухнул выстрел. Явно из американской винтовки повышенного калибра. За годы жизни на границе Настя научилась по звуку определять тип оружия. Сердце ее дрогнуло. Выстрел означал одно: что-то случилось! И как бы подтверждая ее опасения, протарахтела короткая автоматная очередь. Теперь уж сомнений не оставалось: произошло что-то серьезное. Надо было бежать на заставу и занимать свое место по боевому расписанию.
Она быстро оделась и выбежала из землянки. Туман стоял по-прежнему плотной стеной. Некоторое время было тихо. Настя успела добежать до заставы, и тут тишину гор снова вспороли выстрелы, теперь уже явно ближе.
На заставе царила суматоха. Заспанные солдаты, на бегу застегивая обмундирование, разбирали автоматы и гранаты из оружейной комнаты и выбегали на улицу строиться. Всем командовал старшина — низенький юркий прапорщик с суровым, изрядно поклеванным оспинами лицом и зычным голосом. Капитана Найденыша, как всегда в это время, на заставе не было: проверял посты. Его заместитель еще догуливал отпуск.
— Старшина! — крикнула Настя прапорщику. — Немедленно передайте в комендатуру, что на участке нашей заставы прорываются боевики. Количество их неизвестно. Но пусть шлют подкрепление на всякий случай.
Пулеметчики, таща на руках нелегкое оружие и коробки с лентами патронов, уже бежали на фланги, где у них были заранее оборудованы позиции для стрельбы.
Настя заскочила в радийную комнату и сразу вызвала комендатуру. К аппарату подошел сам майор Гокошвили, разбуженный очевидно выстрелами, далеко разносившимися в горах.
— Слышу, слышу, что у вас делается, — сказал он и, выслушав ее короткий доклад, спросил, где капитан Найденыш. — Услышав ответ, крякнул: — Не вовремя… Подмога придет. Поднял уже резервную заставу. Но до вас быстро не доберешься. Держитесь! Так и передай старшине заставы, раз он там у вас пока за главного. Появится Найденыш, пусть немедленно свяжется со мной. В отряд я сам доложу. Все! Конец связи.
Оставив напарницу и свою единственную сейчас подчиненную у аппарата (вторая была больна), Настя выбежала из помещения заставы. Она надеялась увидеть своего Гришуню, который должен был бы уже вернуться, но на улице никого не было. Только одинокий часовой сидел у входа в окопе. Раз Найденыш не торопится с началом перестрелки вернуться на заставу, значит, случилась беда. Не исключено, что он первым со своей группой вступил в бой с нарушителями. Ей представилось, что Гришуня ранен, лежит в густой траве, истекая кровью. А помощи нет, и ждать ее пока не имеет смысла…
Настя заметалась по узкому двору заставы, не зная, что делать, куда бежать. Выстрелы слышались уже ближе. Причем как слева, где протекал довольно широкий ручей, становившийся в период таяния снегов даже речушкой, так и справа — там проходило узкое ущелье, заросшее высоким кустарником. Получалось, что нарушители шли по двум направлениям, беря заставу в клещи. Они конечно же хорошо знали ее расположение
«Сколько же их, проклятых?» — лихорадочно подумала Настя. Судя по участившимся выстрелам, через границу рвались не три-пять человек, а намного больше. Не исключено было, что они хотели уничтожить заставу, чтобы преподать пограничникам хороший урок.
Туман слегка поредел. Теперь он густо клубился лишь в низинах, постепенно сползая с гор, обнажая изломы скал по склонам, напоминающим густую сеть глубоких морщин на лице старого человека. Лишь там, где были островки «зеленки», белесая муть еще задерживалась и казалась плотным с изумрудным оттенком лоскутным покрывалом.
«Где же Найденыш?» — в который раз спросила у себя Настя. С появлением мужа, думалось ей, обстановка сразу изменится. Он быстро организует людей, возьмет заставу под свой жестокий контроль и даст сокрушительный отпор бандитам.
Но минуты шли, тянулись, слагались в часы, а капитана все не было. Только справа, куда он, очевидно, ушел со своей группой, бой разгорался все сильнее. К автоматным очередям присоединились разрывы гранат, легко различимые по коротким глухим хлопкам.
Уже давно открыли огонь и автоматчики, засевшие в траншее по периметру заставы. Басовито заговорили крупнокалиберные пулеметы на флангах. Они били короткими злыми очередями. Их боевики (Настя знала это) боялись больше всего. Пули таких мощных «станкачей» пробивали даже легкую броню.
Почти рассвело. Четко прорисовался контур гор. Небо над вершинами на востоке приобрело голубовато-ядовитый с желтизной отсвет. Снежные шапки хребта становились контрастнее, оттеняя непроглядную пока глубину ущелий.
Внезапно за спиной у Насти раздался оглушительный хлопок, и ее чуть не сбило с ног. Она даже не сразу поняла, что ее достала взрывная волна разорвавшейся неподалеку мины. Рвани она чуть поближе — и все: сержанту Найденышу крепко досталось бы на орехи.
— Ступайте в мой окоп! — крикнул ей часовой от входа в казарму. — Они, бисовы души, с минометов палить зачали.
Украинский выговор, лихие запорожские усы, чуб, клочком смоляных волос вырывавшийся из-под каски, темные, словно надутые, щеки, выдавали его национальность.
Разорвалась еще одна мина неподалеку, потом еще две. Насте ничего не оставалось делать, как прыгнуть к солдату в окоп, который благодаря своей ширине свободно вместил обоих. Не сделай она этого, ее и вправду могло зацепить осколками или контузить взрывной волной.
— Дюже крепко они за нас взялись, товарищ сержант, — сказал солдат, укоризненно качая головой. В его черных глазах стоял не страх, а скорее растерянность. Видно, впервые попал в такую переделку. — Неужели сюды полезут, козьи морды? — после паузы добавил он уже осипшим голосом.
«По всему похоже, что да, — подумала Настя, — иначе бы не вели по заставе такой огонь». Тревога не покидала ее, по-прежнему больше из-за Гришуни.
Обстрел продолжался, хотя и с меньшей интенсивностью, но довольно активно. Одна мина рванула возле самой казармы: со звоном посыпались оконные стекла. Наши тоже отвечали довольно сильным огнем. Но зря не палили: очереди были короткими и экономными. Видимо, солдаты берегли патроны, а возможно хотели подпустить врага поближе, чтобы бить наверняка.
Внезапно один из расположенных слева крупнокалиберных пулеметов замолчал. Настя подумала, что ребята решили сделать паузу, однако прошло пять минут, десять, а огневая точка молчала. Очевидно, там некому было стрелять. И левый фланг, таким образом, оказался обнаженным.