Настя быстро поняла это и громко воскликнула, показывая влево:
— Что-то там наверняка произошло!
— Мабуть, их миной накрыло, — пробормотал часовой, — все может статься!
— Но как же теперь? — еще больше заволновалась Настя. — С того края бандиты могут жимануть. Прикрытия нет!
— А что поделаешь? — уныло заметил солдат. — Я же свой пост бросить не имею права. Да и с пулеметом не очень. Должность у мене — стрелок. Э-эй! Куда ты?
— Куда же вы, товарищ сержант? Дюже опасно! — донеслось до Насти запоздалое предупреждение. Она бежала наискосок по территории заставы прямо к огневой точке. Раза два или три мимо уха свистнули пули, но она не обратила на них внимания. Все ее мысли были там, у пулемета.
Картина, открывшаяся перед Настей, была не из веселых. В окоп, где располагались пулеметчики, пробив легкое перекрытие, ударила мина. Первый номер лежал, скрючившись, справа от оружия, зажимая живот руками. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Второй и вовсе неподвижно привалился к стенке окопа. Глаза его неподвижно смотрели на горы, но уже ничего не видели. Он был явно мертв.
Раздвинув тела, Настя посмотрела в амбразуру. Увидела, что боевики торопятся подползти к трещине, опоясывающей заставу, где засели пограничники.
«Обнаглели, гады!» — подумала она взволнованно. Злость придала ей силы. Лихорадочно проверив пулемет и обрадованно отметив, что все в порядке, Настя придвинулась поближе к коробке с патронами и вставила ленту в затвор. Еще на курсах радистов она училась стрелять из всех видов оружия, да и потом иногда с Гришуней тренировалась на стрельбище. Ее била легкая дрожь.
«Возьми себя в руки, — сказала она себе, — не трусь. Делай спокойно все, как учил Гришуня. И главное — не спеши. Помни, как муж говорил: лучше меньше дай очередь, но поточнее».
Поймав цель в прорезь прицела, Настя навалилась на пулемет всем телом. Когда нажала на спуск, ее затрясло, забило, как в лихорадке. И тут же она увидела, как один из боевиков с желтой повязкой на лбу, явно какой-нибудь наемник из мусульман, подпрыгнув, уткнулся мордой в землю.
«Есть один! — отметила обрадованно. — Давай, Анастасия, бей их, сволочей!
Боевики явно растерялись, видно, никак не думали, что уничтоженная огневая точка вновь оживет.
— Ага! Получили, проклятые! — прошептала Настя, выпуская одну очередь за другой. Стрелять старалась экономно. Лишь уловив какую-либо цель на мушку, нажимала на спуск. В белый свет, как в копеечку, не палила. Но всякий раз, когда ее пулемет начинал стучать и дергаться туда-сюда, Настю обдавало жаром.
Вокруг нее усиленно щелкали пули. Недалеко хлопнулась одна мина, потом другая. Видно, кому-то очень хотелось нащупать меткого пулеметчика.
Сколько это продолжалось, она не помнила. Счет времени был потерян. Но патронов в коробке оставалось все меньше. И она с ужасом вдруг подумала: а что будет, если они кончатся? Боевики не станут смотреть, что она женщина!
Сзади послышался шум, вернее, топот многих ног, а потом удивленное восклицание:
— Никак Пуговица? Вот кто тут, понимаешь, атаку басурманов отбивает!
Она обернулась и чуть не заплакала. Позади с несколькими пограничниками не их заставы стоял майор Гокошвили.
— Вы? — прошептала она. — Вы все-таки пришли?
Все плыло у нее перед глазами. Она уже не слышала, как комендант приказал сменить сержанта у пулемета двум солдатам. Не видела они и как поднялась в контратаку густая цепь пограничников, пришедших на помощь. В небе закружились краснозвездные вертолеты. Снизу со своих огневых позиций у ворот комендатуры ударили пушки. Дальности у них хватало.
Через полчаса все было кончено. Боевики бежали, бросая оружие и даже раненых, что было не в их обычае. Но тут было не до церемоний. Дай бог унести ноги.
После боя помимо мин, автоматов и пулеметов пограничники нашли в лесу десять трупов и троих перевязанных окровавленными бинтами живых бандитов, брошенных вместе с импровизированными носилками.
Как и предполагала Настя, капитан Найденыш со своей группой сражался на правом фланге заставы, в ущелье. Заняв оборону, он с солдатами отбил несколько нахрапистых наскоков боевиков., жаждавших во что бы то ни стало прорваться в Чечню. Хорошим укрытием для пограничников послужили окопы, отрытые здесь по приказу Даймагулова. Найденыш еще ворчал про себя, получая такое указание, зряшная, мол, затея, кому они могут тут понадобиться? А людей и так не хватает: работы на заставе выше головы…. Но теперь он был благодарен инженеру, дивясь его предусмотрительности. Если бы не укрытия, они, пожалуй, могли и не сдержать напора бандитов, во всяком случае, наверняка понесли бы большие потери. А так в группе из десяти человек оказались четыре раненых и лишь один из них тяжело. Самого Найденыша пуля чиркнула по плечу, вспоров кожу. Ему, конечно, перевязали рану, чтобы остановить кровь, но сам он считал ее царапиной.
К обеду на заставу прибыли Агейченков и Вощагин. Вместе с Гокошвили и Найденышем они осмотрели поле боя. Командир спустился даже в ущелье, прошел вдоль линии окопов. Зам, поднявшись наверх, обошел траншею по периметру заставы и долго стоял у развороченного пулеметного гнезда, где погибли два пограничника и их заменила жена начальника заставы. Гокошвили подробно рассказал ему, как все происходило.
— Составьте подробный список всех, кто отличился, — сказал Агейченков коменданту. — Будем представлять их к правительственным наградам. Сержанта Найденыша не забудьте. Геройски вела себя женщина.
— Так, может, к Герою России и представим? — воскликнул Гокошвили.
— Это будет решать начальство, а не мы, — усмехнулся командир.
— Но писать-то представления все равно нас заставят, — не унимался комендант.
— Ладно. Там видно будет. Вот командующий скоро прилетит. Доложим ему все подробно. Он и распорядится, что и как сделать, дорогой Арсен Зурабович.
Вощагин сразу же занялся ранеными боевиками. Один, правда, был без сознания, и его сразу же передали в руки госпитальных врачей, приехавших на своей машине со спецоборудованием вслед за начальством. Второй пленный отказался отвечать на какие-либо вопросы. Он угрюмо молчал, глядя на подполковника исподлобья ненавидящими глазами. Но он был явно не чеченец. Смахивал на араба.
Зато третий оказался более разговорчивым. На вид ему было лет двадцать, и он заявил, что является жителем Грозного. Ранен был в ногу, идти не смог. Тамара Федоровна сменила ему грязную повязку. Сделала обезболивающий укол и сказала: «Плясать будешь».
Парень повеселел и охотно рассказал, как попал в банду Гелаева. Приехал недавно в горную Ичкерию к родственникам. А тут боевики. Ты, мол, здоровый, сильный мужик, а не хочешь становиться под знамена ислама и вести священную войну — газават. Какой же ты мусульманин? И знаешь, как мы с такими поступаем? Пришлось согласиться. А то еще бы и расстреляли.
— И ты. конечно, испугался? — насмешливо спросил Вощагин. — Добровольно не пошел бы, да?
— Ага, — закивал головой чеченец. — Клянусь Аллахом, не согласился бы.
— А что? Все так могло и быть, — заметила Тамара Федоровна, собирая бинты и инструменты в свой медицинский чемоданчик.
— И вы верите ему? — усмехнулся Вощагин.
— Но загоняют же людей в банды силой оружия. Есть такие факты, Борис Сергеевич. Не можете вы этого отрицать.
— Есть — не спорю. Но тут не тот случай, Тамара Федоровна. — Вощагин повернулся к пленному и приказал: — А ну, снимай свой лапсердак и рубаху!
Он заставил парня обнажиться до пояса и показал врачу натертый рубец на правом плече чеченца.
— Знаете, отчего это бывает? Парень долго носил автомат на плече. Нет-нет в банде он давненько. Пусть мне байки не рассказывает. Никто его не вербовал под страхом смерти, сам пошел свой газават исполнять. Ведь они, по крайней мере большинство, и делать-то ничего не умеют. Нигде не работают. Разбоем промышляют, денежки за это получая.
Он снова повернулся к парню.
— Так ты говоришь в Грозном жил. А где работал? Чем питался.
Чеченец отвел глаза и тихо проговорил:
— Мешки таскал. На базар ходил и таскал.
— Каждый день?
— Ну, не каждый, — сморщился пленный. — Часто, один-второй день в неделю.
— Вот видите, Тамара Федоровна, какая картина выстраивается. За пару рабочих дней, даже таская грузы по десять часов, не то что семью, самого себя не прокормишь. Бандит он самый настоящий.
— Неправда ваша… — запротестовал чеченец.
— Ах, неправда? — возмутился Вощагин. — Тогда вот что я тебе скажу, мирный грузчик. Отправим-ка мы тебя в чеченский ОМОН. Там ваши служат. Быстренько что к чему разберутся.
— Не надо чеченский ОМОН! — со страхом воскликнул парень. — Совсем не надо! Я лучше все говорить буду…
— Чего это он так испугался? — спросила Тамара Федоровна, собираясь покинуть комнату допроса. Делать ей здесь было больше нечего.
— Так свои, что у нас служат, могут так бока намять, — усмехнулся разведчик. — Хотя и наши в лагерях фильтрации тоже не особенно церемонятся. Но теперь он мне все выложит. Разговор пойдет серьезный. И вы уж извините, Тамара Федоровна.
— Поняла вас, Борис Сергеевич, убегаю.
Она тихонько прикрыла за собой дверь. А Вощагин придвинул стул к топчанчику, на котором лежал пленный, сел на него верхом, как любил садиться командир, и строго сказал:
— Ну что, начнем! Только без дураков. Все твои сведения я перепроверю по другим источникам. И если соврешь…
Он выразительно поглядел на чеченца. Тот покорно закивал:
— Нет-нет, моя врать не будет!
Парень явно боялся попасть в руки своих. За ним, видимо, имелись какие-то грешки, и немалые. А чеченские омоновцы, и это он прекрасно знал, за такие вещи на расправу круты.
Позже Вощагин перепроверил сообщенные пленным сведения по иным каналам и установил, что тот не врал. Конечно, он рядовой банды, не знал, да и не мог знать всех тонкостей предстоящей операции, задуманной, не исключено,