В папке с этим инвентарным номером хранятся документы, относящиеся к судебному процессу, который был возбужден против Жиля Бекдельевра, лейтенанта по уголовным делам президиала города Ренна. К этому комплексу документов относятся как личные бумаги Бекдельевра, так и связанные с судебным процессом документы, обнаруженные в начале XX века во Дворце правосудия в Ренне.
Конфликт, вылившийся в уголовный процесс, начался с того, что один из коллег Бекдельевра, Жиль Франсуа де Кайдёк, бывший до этого советником президиала, купил должность «партикулярного» лейтенанта (lieutenant particulier)[190] в том же суде. В круг его обязанностей входила помощь лейтенанту по уголовным делам в отправлении правосудия: он вел совместно с ним судебные заседания, выступая в качестве заседателя (асессора, assesseur), или же брал на рассмотрение какуюто часть дел. Через некоторое время де Кайдёк обнаружил, что Жиль Бекдельевр не собирается делиться с ним работой, забирая все дела себе и рассматривая их самостоятельно. Конфликты между чиновниками, чьи компетенции не были четко разграничены, случались часто. В специальных королевских постановлениях неоднократно затрагивались вопросы о разграничении полномочий между лейтенантами по уголовным делам и лейтенантами по гражданским делам (или асессорами) как в президиалах, так и в других королевских судах.
В чем же был материальный интерес сторон, коль скоро жалованье судьей не зависело от количества рассмотренных ими дел? Правосудие в известном смысле оставалось «самоокупаемым», и это в первую очередь ощущали на себе те, кто к нему обращался. Клиенты правосудия оплачивали судебные издержки: работу секретарей и писарей по составлению многочисленных документов, платили за приложение печати, за услуги приставов и сержантов (например, в случае вызова в суд свидетелей), вознаграждали работу секретарей и самих судей по подготовке различного рода промежуточных постановлений суда. Судьи брали определенные сборы — épices («мелочи»). В тяжелые для правительства периоды острой нехватки денег, когда жалованье не выплачивалось, épices становились почти официальной его заменой. Контроль над судебными издержками осуществлял судья, ведущий дело, и он очень дорожил этой функцией.
Через полгода, в феврале 1559 года, де Кайдёк убедился, что приобретенная должность совсем не приносит доходов. Он подал жалобу в парламент Бретани (находившийся тогда в Нанте), обвинив Жиля Бекдельевра в том, что он забирает себе все уголовные дела, допуская при этом многочисленные нарушения: «Указанный Бекдельевр под видом исполнения должностных обязанностей желает присвоить себе исключительную компетенцию в отношении всех дел, сколь бы обильны и многочисленны они ни были, стремясь наилучшим образом удовлетворить свою всем известную и явную алчность».
Далее истец раскрывал механизм злоупотреблений. Бекдельевр, по-видимому, был так привязан к своей новой усадьбе, что полюбил брать работу на дом. Он «заставлял секретарей и служителей приводить свидетелей к нему в дом, расположенный далеко за городом, чтобы заниматься там указанными процессами, или же, когда у него не было возможности вести дела, он передавал их своему брату либо кому-нибудь другому из угодных ему лиц». (Как видим, средства, затраченные Жилем Бекдельевром на университетское образование брата, Этьена Бекдельевра, не пропали даром, правосудие превращалось в «семейный бизнес».) Но де Кайдёк выдвинул и более серьезные обвинения: в прямом попустительстве преступникам и вымогательстве взяток.
Жиль Бекдельевр был взят под стражу и отправлен в Нант. Следствие велось несколько месяцев. Было допрошено почти 60 свидетелей: коллеги по президиалу, секретарь, прокуроры, ходатаи по делам, а также те, чьи дела он рассматривал, — дворяне, священники, ремесленники, крестьяне.
Коллеги Жиля Бекдельевра демонстрировали нейтральное или даже благожелательное отношение к нему. Это характерно, например, для показаний советника президиала Ноэля дю Фая, значимой фигуры в истории французской словесности, сочинителя произведений, по духу близких одновременно и Рабле, и Монтеню[191]; Н. дю Фай был также автором известного юридического трактата[192]. На допросе 10 июня 1559 года он согласился, что их судебный округ настолько обширен, что дел хватило бы и трем судьям. Он слышал о том, что указанный Бекдельевр вел одновременно много процессов и что он не допрашивал свидетелей лично, а поручал это своим секретарям, затем переписывая и подправляя протоколы. Все дела судья вел сам, ничего не уступая своим коллегам — ни «партикулярному» лейтенанту, ни советникам президиала. Иногда он вершил суд дома (то есть в любимой усадьбе Мот-о-Шанселье), а не в Палате уголовных дел. Ноэль дю Фай отметил, что до него доходили слухи о жадности Бекдельевра, но, зная его 16 лет, он не считал, что судья совершал злостные нарушения, поскольку был известен как порядочный человек.
Несколько иначе были расставлены акценты в показаниях секретаря (greffier) уголовного суда Жана Робино от 26 июня 1559 года. По его словам, несмотря на обширность судебного округа Ренна, судья по уголовным делам
желал сам вести все дела, в первую очередь предпочитая сулившие выгоду тем, где не было надежды чем-либо поживиться. Зачастую лично не допрашивая свидетелей, он передавал расследование своим помощникам — секретарям (commis en greffe), чтобы затем переправлять и подклеивать протоколы, и брал за это оплату: с одних 5 су, с других — 4 су за один лист.
Жан Робино вспомнил, что в те времена, когда еще не были учреждены президиальные суды и на весь округ насчитывалось всего три судьи, которые вели и гражданские, и уголовные процессы, дела шли намного быстрее. Сейчас же«…часто видят, что свидетели подолгу ожидают в городе судью, потому что нет никого, кто мог бы их выслушать». Это, как объяснял Жан Робино, проистекало из желания судьи по уголовным делам делать все единолично; Бекдельевр даже запретил выдавать кому-либо мешки с делами, за исключением тех процессов, в которых он получал официальный отвод. Судья проводил допросы свидетелей у себя дома, доставляя туда тех, кто был арестован в городе, и там же, в загородном доме, вершил суд. Свидетель показал, что примерно год назад он был в усадьбе Мот-о-Шанселье, сообщал судье результаты допроса и видел, как он брал по 6 су за подготовку судебных решений.
Бекдельевр опротестовал эти показания, указав на тесную личную связь свидетеля с обвинителем, де Кайдёком. В целом же вырисовывалась картина нарушений скорее административного, чем уголовного характера. Кроме того, следует помнить, что президиал существовал в Ренне не очень давно, служебные инструкции еще не были выработаны и грань между допустимым и недопустимым в судебной процедуре оставалась весьма зыбкой.
Но появились и более серьезные обвинения. Гийом Удбер, священник из городка Бретёй, обвиняемый в краже, показал, что судья Бекдельевр прямо спросил его, сколько он готов заплатить за то, чтобы его дело было передано для рассмотрения местным епископом (общеизвестно, что церковный суд бывал более снисходительным к преступлениям клириков, чем королевское правосудие). Священник ответил, что охотно даст один тестон (то есть 11 су), на что, по его словам, судья рассмеялся и сказал, что за это надо уплатить полдюжины экю (примерно 13 с половиной ливров, или 270 су), иначе он останется в тюрьме еще на год. Удбер обратился за помощью к своему брату, стрелку из Сен-Мало, который выплатил судье 5 экю, но тот так и не выпустил клирика из тюрьмы.
Сохранилась защитительная речь самого Бекдельевра; она представляет собой смесь из французских и латинских пассажей, что характерно для адвокатов того времени. Ответчик избрал несколько линий для контратаки. Прежде всего, он обратил внимание на то, что иск де Кайдёка является прямым нарушением субординации, недопустимым с точки зрения служебной иерархии. Далее он напомнил, что «истец обещал суду привести свидетелей из числа достойных и уважаемых людей, занимающих видное положение», однако нарушил свое обещание — все его свидетели «подозрительные люди подлого состояния, имеющие дурную славу и не заслуживающие доверия или же находящиеся в родстве и свойстве с истцом».
Для доказательства невиновности Жиль Бекдельевр указал на состояние своих финансовых дел: он служит правосудию 23 года, и если ранее он имел тысячу ливров ренты, оставленной ему родителями, теперь у него нет и семи-восьми сотен ливров дохода, а его земли опутаны долгами (в этом Бекдельевру можно верить — он действительно много тратил в 50-е годы).
Проведя в заключении почти год, в мае 1560 года он подал прошение о переводе из тюрьмы под домашний арест, либо в родовом поместье Бюри, либо в усадьбе Мот-о-Шанселье, чтобы «ухаживать за своей женой, лежащей на одре болезни в состоянии крайней опасности, а также чтобы привести в порядок дела семьи, от которой он был отлучен на столь долгий срок по причине лживого и безумного обвинения, выдвинутого против него указанным де Кайдёком, движимым более алчностью, завистью и амбициями, нежели рвением к общему делу и делу правосудия, каковым покровом он хочет приукрасить свое обвинение». Это ходатайство Бекдельевр подкрепил свидетельством о болезни жены, выданным мэтром Родолфом Мело, медиком из города Ренна.
Франсуа де Кайдёк тут же заявил протест, поскольку процесс был близок к завершению и Жилю Бекдельевру, «изобличенному в сотне серьезных преступлений», грозило телесное наказание, а в таких случаях смягчение режима заключения не было предусмотрено. Но самое важное возражение заключалось в том, что Жанна Ботерель, жена ответчика, находилась в добром здравии, а свидетельству медика Мело, брата советника парламента Бретани Жиля Мело, верить было нельзя, поскольку оба брата являлись смертными врагами истца.