Но Джеф был непреклонен.
— Хорошо, — буркнул я. — Пусть будет по-твоему. Пока мы тут препираемся, они, чего доброго, возьмут и улетят. Не век же им кормиться…
Джеф взял камеру, вылез из машины и начал тихонько спускаться по склону, отделявшему дорогу от рисовых полей. Я с интересом наблюдал за ним. Когда он был на полпути, цапли замерли и уставились на него. Джеф благоразумно остановился. Потом сделал еще несколько шагов. Птицы не шелохнулись. Еще шагов пять, и он окажется на приемлемом расстоянии. Но едва Джеф поднял ногу, как вся стая словно по команде поднялась в воздух и перелетела в центр поля, метров на двадцать дальше.
Не желая накалять обстановку в группе, я решил не произносить обычную в таких случаях фразу: «Говорил я тебе!» Но мой благой порыв не понадобился: Джеф не собирался сдаваться. Он спустился по склону, сделал три шага по рисовому полю и, насколько я мог судить, начал тонуть. Теперь-то уж ему придется вернуться, подумал я. Но это у Джефа не получалось: как только он пытался вытащить правую ногу, левая погружалась еще глубже. Он явно увяз. Я выскочил из машины и поспешил вниз. К тому моменту, когда я приблизился к нему, Джеф был уже почти по пояс в воде; нашу бесценную камеру он держал над головой, словно желая передать эстафету потомкам, перед тем как сгинуть навеки.
Он игнорировал меня, уставясь с каменным выражением лица в другую сторону.
— Я был бы весьма признателен вам, — с ледяной вежливостью процедил он сквозь стиснутые зубы, — если бы вы взяли у меня камеру.
Я не решился засмеяться и молча выполнил просьбу. По-прежнему игнорируя протянутую руку, утопающий рванулся вперед, пытаясь добраться до берега. Когда ему удалось в конце концов вылезти на твердь, он был с головы до ног покрыт синеватой, вязкой, вонючей жижей.
С несчастным видом он уселся рядом со мной в машину, подстелив под себя кусок газеты, и мы поехали обратно в лагерь. Никто не произнес ни слова.
Прошел добрый час, прежде чем мы смогли всласть посмеяться над приключением. Ни разу больше черные цапли не попадались нам так близко от дороги, как в то утро. Шанс запечатлеть их оригинальный способ ловли рыбы «в домике» был упущен…
За высаженными рядами эвкалиптов и капока начинался настоящий дикий лес. Густое переплетение ветвей делало его подлинной чащобой. Именно туда мы отправились на поиски бурых лемуров, ради которых, собственно, и приехали в Анкарафанцику. Считалось, что их здесь много, но по иронии судьбы первым нам попался куда более редкий представитель лемурового клана. Я натолкнулся на него совершенно случайно.
Увидев в трех-четырех метрах от себя пушистое существо, я замер от неожиданности. С губ у меня едва не сорвался вопрос: «Ты кто такой?» Это была сифака. Она сидела на развилке дерева, свесив похожий на шнурок от колокольчика хвост, сложив на коленях передние лапки, а задние лениво вытянув вдоль загибавшейся кверху ветки, так что ее огромные ступни торчали на уровне груди. Я замер. Зверек, сонно мигая, взглянул на меня через плечо, полуоткрыв свои золотистые глаза. Окраской он был совсем непохож на тех сифак, которых мы снимали на юге острова, в зарослях дидиерей. Грудную клетку сверху окаймляла яркая оранжево-рыжая полоса, а на бедрах красовались пятна того же цвета. Правда, на голове у нее не было коричневой шапочки, как у «южан», все тело покрывала шерстка ровного кремового цвета. На научном языке зверек именуется сифакой Кокреля.
Поглазев на меня с минуту, она лениво поджала ноги и неожиданно, не выказав ни тени испуга или неудовольствия от моего присутствия, буквально взвилась в фантастическом прыжке. Приземлившись на дереве в нескольких метрах дальше, она оттолкнулась от него задними лапами и исчезла.
Что касается бурых лемуров, то их оказалось меньше, чем мы ожидали; углубившись дальше в лес, мы поняли, что на это имелись веские причины. В одном месте деревья были вырублены, в центре образовавшейся поляны с землю вбит столб. От него, словно спицы гигантского колеса, тянулись параллельно земле три шеста, концами упиравшиеся в деревья, росшие по краю поляны. К центральному столбу были привязаны три тоненьких упругих деревца, которые были наклонены таким образом, что свисавшие с них петли болтались над каждым шестом. Все ясно: это ловушка с простейшим спусковым механизмом. Бурые лемуры в основном живут на деревьях и очень неохотно спускаются на землю. Бродя по лесу и оказавшись перед полянкой, они не станут пересекать ее понизу, а побегут по горизонтальному шесту. Тут-то их и ждет петля. Как только они просунут голову в петлю и дернут ее, вступит в действие спусковой механизм — склоненное деревце распрямится, и лемур повиснет в воздухе. Он так и будет болтаться, пока охотник не достанет его.
На Мадагаскаре все лемуры охраняются законом. Ловушка была построена нелегально, и мы охотно помогли Жоржу сломать ее. Но само наличие ловушки говорило о том, что браконьеры, кто бы они ни были, изучили повадки лемуров и хорошо знали, где они появятся. Имело смысл подождать зверьков в этом месте. Мы зарядили камеру и уселись под деревьями.
Долго ждать не пришлось. Примерно через час я уловил шорох и, взглянув вверх, сквозь переплетение ветвей увидел маленькое существо с черной мордочкой и янтарного цвета туловищем. Оно разглядывало нас, возмущенно мотая хвостом. Размером и формой тела зверек напоминал черного хорька, но был, пожалуй, покрупнее. Вскоре на ветках собралось с десяток лемуров; все они смотрели на нас с явным подозрением. Мы старались не двигаться, только Джеф поменял объектив, чтобы снимать крупным планом.
Минут через десять они потеряли к нам всякий интерес и двинулись по своим делам, семеня по веткам с проворством белок. Правда, прыжки их были не столь легкими и грациозными, чувствовалось, что они стоят им немалых усилий. Прыгали они недалеко и приземлялись на четыре лапы. Некоторые самки тащили на спине детенышей, а это требовало дополнительных усилий. Стая держалась кучно, никто не отставал. Когда они убегали, один примерно годовалый лемур попытался забраться на спину взрослого, хотя до этого разгуливал самостоятельно. Самка, которую он захотел оседлать, резко воспротивилась попытке проехаться на дармовщину и, повернувшись, залепила ему затрещину. Минуту-другую они скандалили. Никто из членов группы не ввязался в ссору. Не обращая внимания на конфликт матери и ребенка, они обходили их стороной. Самка, опасаясь отстать, прекратила выяснять отношения и повернулась к молоденькому лемуру спиной. В ту же секунду он обхватил ее вокруг груди и оседлал; в таком виде они и исчезли в листве.
Но ушли они недалеко: мы слышали шуршание и треск, доносившиеся с соседних деревьев. Джеф снял камеру со штатива и последовал за ними. Мы решили, что ему лучше идти одному — так меньше шансов спугнуть зверьков. Минут через десять он вернулся. Взглянув на него, я решил, что Джефа поразил жесточайший приступ лихорадки. Его трясло, лицо было белое как мел. Он совершенно не мог взять в толк, что с ним случилось, но Жорж все понял, не спрашивая: Джеф наткнулся на куст, покрытый ядовитыми жалящими шипами. Жорж потащил Джефа к ручью и помог ему вымыться. Только через час он пришел в себя… Перед тем как отправиться дальше, мы втроем вернулись на это недоброй памяти место и отыскали ядовитый куст, чтобы запомнить, как он выглядит. Ничем не примечательный, вполне невинный с виду кустик. Теперь мы будем обходить его стороной: контакт с ним весьма нежелателен.
Установив местопребывание лемуров, мы приступили к регулярным съемкам. Бурые лемуры оказались существами любознательными, а поскольку мы держались в рамках и не навязывали слишком близкого знакомства, они любезно позволяли наблюдать за собой. Это было увлекательнейшее занятие, и мы предавались ему часами. Длинное гибкое туловище этих лемуров и способ передвижения на четырех лапах делают их похожими на куньих или же на мангуст или циветт. Только строение кистей и стоп напоминает об их тесной связи с обезьянами.
Лемуры шумно резвились на деревьях, пронзительно взвизгивая и размахивая от возбуждения хвостами; казалось, они никого не боятся. Ватагу блуждающих по лесу лемуров вполне можно было принять за банду пиратов-головорезов, готовых разнести в пух и прах робких обитателей древесного царства. Но в действительности эти зверьки — убежденные вегетарианцы. Их основные продукты питания — листья, цветы, зеленая кора молодых веточек и плоды. Лишь однажды я видел, как один лемур, зарывшись по уши в свисавшее с ветки пчелиное гнездо, энергично поедал мед, после чего, лениво развалясь, стал облизывать липкие пальцы. Каждый день они приходили к высоченному дереву в самой гуще леса лакомиться сочными, янтарными плодами манго. Под ним мы устроили съемочную площадку; именно здесь были получены самые живые и забавные кадры будущего фильма — сцены пиршеств, перебранок и погони друг за другом. Наблюдать за лемурами было одно наслаждение. Вот почему, проверив кассеты и убедившись, что пленки осталось всего на час съемок, мы искренне расстроились. Ничего не поделаешь, пора было приниматься за другие сюжеты.
Глава 9Долгий путь к фламинго
После первой встречи на озере Ихотри фламинго не выходили у меня из головы. Очень важно было узнать, действительно ли они мигрируют через Мозамбикский пролив и гнездятся на соленых озерах Восточной Африки. Если нет, то следовало отыскать на острове место их гнездования. Заснять огромную розовую стаю среди островерхих илистых гнезд было бы фантастической удачей. Такие кадры украсят любой фильм.
Мы с Жоржем частенько беседовали на эту тему. Он считал, что если фламинго размножаются на Мадагаскаре, то это должно происходить сейчас: именно в это время года у большинства водоплавающих птиц появляется потомство. Мы внимательно изучали карту, пытаясь угадать, где же они могут быть. Три крупных озера на юге, как мы выяснили, непригодны для гнездования, а вот несколько озер в северо-западной части острова вполне могли бы приглянуться фламинго. Глухие места, соленая вода и дикая жара — все это как нельзя лучше подходит розовым птицам. Мы расспросили нашего хозяина-лесника о самом крупном из них — озере Кинкони, расположенном в пятидесяти милях к юго-западу от города Махадзанга. Сам он никогда не бывал на озере, но слышал, что там водятся фламинго; еще он добавил, что в э