анцузском принимается как должное) мог «ощутить», что беседа идет на иностранном языке.
Переводы подобны зданиям. Если они хороши, то патина времени им только на пользу: Монтень Флорио, Плутарх Норта, Рабле Мотто… (Кто-то сказал: «Констанс Гарнетт – величайшая из русских авторов XIX века».) Вызывающие наибольшее восхищение и самые долговечные – не обязательно самые точные.
Подобно современным течениям в строительстве зданий, перевод всё чаще приводит к эфемерным результатам. Немногие сегодня верят в возможность канонического перевода – того, что неподвластен времени. Вспомним и о прелести новизны: «новый» перевод как новая машина. Повинуясь законам индустриального общества, переводы словно изнашиваются, быстрее выходят из моды. В отношении нескольких (сказать по правде, всего нескольких) книг издатели и переводчики испытывают подлинную страсть. Так, между 1947 и 1972 годом вышло одиннадцать немецких переводов Портрета Дориана Грея, а с 1950-х годов – по меньшей мере десять новых английских переводов Госпожи Бовари. Перевод – это одна из немногих сфер культурной деятельности, которая всё еще управляется идеей прогресса (в противоположность, скажем, акустике). То есть недавнее, в принципе, здесь равнозначно лучшему.
Новый культурный популизм, согласно нормам которого всё должно быть доступно каждому, содержит и то предположение, что всё должно быть переведено или, по меньшей мере, переводимо. В качестве противоположного примера вспомним, что старый New Yorker – называйте журнал спесивым или антинародным, как угодно, – не публиковал художественную литературу в переводах.
Рассмотрим многозначительное понятие языкового барьера – барьера, который язык воздвигает между одной личностью (или сообществом) и другой, барьера, преодолеть который призван перевод. Ибо язык одновременно вводит различие между сообществами («Вы не говорите на моем языке») и порождает сообщества («Кто-нибудь говорит здесь на моем языке?»).
Однако мы живем в обществе, которое провозгласило девизом вечное обновление традиций, что подразумевает отказ от местного, локального прошлого и уничтожение знаний о нем. Всё подлежит переделке, пересозданию – в идеальном случае в портативной, удобной для передачи форме.
Важной чертой современной идеологии всемирной унитарной культуры транснационального капитализма выступает практика перевода. Я цитирую: «Сегодня перевод – это одна из коммуникационных артерий глобальной деревни». С этой точки зрения перевод становится не только полезной, желательной, но и категорически необходимой практикой: языковые барьеры – это препятствия для свободного перемещения товаров («коммуникация» – эвфемизм, обозначающий торговлю), и, следовательно, их необходимо преодолевать. В основе идеологии универсализма лежит идеология неограниченной коммерции. Изделия и продукты должны охватывать как можно больший слой потребителей. Помимо универсалистских претензий, присущих целям безграничного перевода, существует и еще одно имплицитное положение: перевести можно всё, если только знать – как. Роман Улисс, Джерарда Мэнли Хопкинса, что угодно. В пользу этого тезиса выдвигаются весомые аргументы. (Пожалуй, единственная важная книга, которую невозможно перевести, – это Поминки по Финнегану, потому что она не написана на каком-либо одном языке.)
Неизбежная «инструментализация» идеи необходимости перевода, «машинный перевод», свидетельствует о том, что древняя мечта о всеобщем языке жива и здравствует. Святой Иероним, как и большинство христиан первых веков, принимал за данность, что все языки происходят от некоего протоязыка, языка Ур (варианта древнеиудейского, первого человеческого языка, бытовавшего до наглой попытки возведения Вавилонской башни). Современная идея состоит в том, что посредством компьютера все языки могут быть преобразованы в один. Мы не нуждаемся в подлинном универсальном языке, если имеем или по меньшей мере считаем осуществимой идею машины, которая может «автоматически» снабдить нас переводом на любой иностранный язык. Разумеется, поэты и авторы прихотливой прозы немедленно вступят в спор, привычно стеная о неизбежных «потерях при переводе» (ритм, краски, игра слов, соль диалектизмов) даже в трудах опытных, «живых» переводчиков. Что уж говорить о масштабах потерь, если переводчик не человек, а компьютерная программа! Инструкцию на склянке «Тиленола» можно без потерь перевести на любой язык. То же вряд ли можно сказать о стихотворении Марины Цветаевой или романе Карло Эмилио Гадда. Однако в проекте машинного перевода предлагается совершенно иная идея языка, в соответствии с которой язык отождествляется с сообщением информации – с чередой утверждений. Согласно практике нового платонизма, поэтов не нужно изгонять из республики. Достаточно того, что поэтов невозможно будет читать, так как артефакты, творимые из слов, не могут быть обработаны машиной.
Подобная универсалистская модель соседствует с языковым сепаратизмом, сторонники которого провозглашают несоизмеримость культур и идентичностей (политических, расовых, анатомических). Обе модели существуют одновременно и, возможно, взаимозависимы. Языковой патриотизм нередко расцветает даже в том случае, когда страна проводит экономическую политику, истощающую национальный суверенитет, так же как самые смертоносные мифы о национальной неповторимости способны держать в тисках население страны, если оно всё больше тяготеет к культурным атрибутам потребительского капитализма, который, сам по себе, однозначно наднационален («сделано в Японии», «сделано в США»), или к компьютерным технологиям, которые неумолимо способствуют дальнейшему распространению одного языка, английского.
Я начала с анекдотичного рассказа, чтобы проиллюстрировать идеологические парадоксы, присущие практике перевода. А закончу другим фрагментом личного опыта, моего участия в переводе собственных книг на иностранные языки. Особенно мучительной оказалась задача перевода Любителя вулканов, с множественностью голосов и уровней языка в этой книге. Роман, опубликованный в 1992 году, уже существует или находится на пороге существования на двадцати иностранных языках; я проверила, фразу за фразой, переводы на четыре ведущих романских языка, а также сделала всё, чтобы ответить на бесчисленные вопросы от нескольких переводчиков на языки, которых не знаю. Вы скажете, что я одержима переводами. Мне кажется, я одержима лишь языком.
Мне не хватает времени рассказать что-нибудь конкретное о моем общении с переводчиками. В заключение скажу – я бы предпочла, чтобы переводчикам не приходилось обращаться ко мне за помощью. Мне хотелось бы оставить попытки выискивать в переводах собственные английские фразы, проглядывающие сквозь иностранные слова. Это занятие меланхоличное и одновременно завораживающее. Я не перевожу. Меня переводят – в современном смысле и в том смысле, который в древности вкладывал в это слово Уиклиф. Курируя переводы своих вещей, я курирую смерть и перемещение собственных слов.
1995
Библиографическая справка
Проза поэта. Введение к сборнику поэзии Марины Цветаевой: Tsvetaeva M. Captive Spirit: Selected Prose. Virago Press, 1983.
Под ударением. New Yorker. 8 June 2001.
Жизнь после жизни: казус Машаду де Ассиза. Предисловие к Машаду де Ассиз. Ж. М. Эпитафия маленького триумфатора. Noonday Press, 1990.
Скорбящий ум. Times Literary Supplement. 25 February 2000.
Плод мудрости. The New Republic. 16 March 2001.
Письмо как оно есть: о Ролане Барте. Введение в A Barthes Reader / ed. S. Sontag. Hill and Wang, 1982.
Голос Вальзера. Предисловие к Walser R. Selected Stories / ed. S. Sontag. Farrar, Straus and Giroux, 1982.
Данило Киш. Введение в Kis D. Homo Poeticus: Essays and Interviews / ed. S. Sontag. Farrar, Straus and Giroux, 1995.
«Фердидурка» Гомбровича. Предисловие к новому переводу Gombrowicz W. Ferdydurke. Yale University Press, 2000.
Педро Парамо. Предисловие к новому переводу: Rulfo J. Pedro Paramo. Grove Press, 1994.
Дон Кихот. Опубликовано в переводе на испанский язык в Каталоге Национального совета по туризму Испании: Esparia: Todo bajo el sol. 1981.
Письмо Борхесу. Написано на десятую годовщину смерти Борхеса, опубликовано в переводе на испанский язык в ежедневной газете Буэнос-Айреса: Clarin. 14 June 1996.
Столетие кино. Опубликовано в немецком переводе в Frankfurter Rundschau. 30 December 1995.
Из романа в кинофильм: «Берлин, Александерплац» Фасбиндера. Vanity Fair. September 1983.
Заметки о бунраку. Программка к выступлениям Кукольного театра бунраку в Японском обществе в Нью-Йорке 12–19 марта 1983 года.
Пространство фантазии. House and Garden. February 1983.
Наслаждение образом. Art in America, November 1987.
О Ходжкине. Написано для каталога выставки Картины Ховарда Ходжкина в Музее современного искусства в Форт-Уэрте, Техас, в 1993 году, впоследствии показанной в Музее Метрополитен, Нью-Йорк. Howard Hodgkin Paintings. Thames & Hudson, 1995.
Словарь «Доступного света». Art in America. December 1983.
В память об их чувствах. Написано для каталога выставки, проходившей в Галерее Энтони д’Оффе в Лондоне, 31 октября – 2 декабря 1989 года. Dancers on a Plane: Cage, Cunningham, Johns.
Танцовщик и танец. French Vogue. December 1986.
Линкольн Кирстайн. Отредактированная версия 1997 года. Первая публикация: Vanity Fair. May 1987.
Флюиды Вагнера. Программное эссе для Тристана и Изольды в постановке Джонатана Миллера в Лос-Анджелес Опера, декабрь 1987 года.
В экстазе плача. Программное эссе для Пеллеаса и Мелизанды в постановке Роберта Уилсона на Зальцбургском фестивале, июль 1997 года.
Сто лет итальянской фотографии