«Победу» сильно качнуло. Она перебиралась через железнодорожные пути, уходившие в широкие ворота заводского двора. На мгновение перед окном появился вахтер, заглянул внутрь машины и козырнул. «Победа» свернула на обсаженную тополями широкую центральную магистраль, подлетела к заводоуправлению и визгнула тормозами, остановясь точно против входных дверей
Годунов клюнул носом и проснулся:
— Однако приехали, как я погляжу. Быстренько! А я, кажется, капельку вздремнул... — Он потянулся, протер глаза. — Так когда же трактора ждать, Владимир Павлыч?
Павлик поймал взгляд отца и сказал:
— Мы сейчас зайдем в ДОЦ, у Митиной мамы отпросимся.
— Не забудь зайти и к собственной маме. Я ей позвоню. Надеюсь на успех, — кивнул он Павлику.
Ребята отправились в путь. Звон, грохот и стук, слившись в один мощный гул, неслись со всех сторон. По магистрали мчались грузовики — новенькие, блистающие свежей краской. Только что сошедшие с главного конвейера, они совершали свой первый испытательный пробег. Прижимаясь к обочинам, спешили тихоходы-тягачи. Катились на своих маленьких колесах коротышки-электрокары.
Корпуса цехов высились по обе стороны магистрали, их широкие окна были раскрыты настежь, и оттуда, из глубины, неслись самые разнообразные звуки: рокот станков, перестук молотов, шипение пара и воздуха, мощные вздохи компрессоров, визг распиливаемого железа, пулеметная дробь пневматических молотков.
Завод работал полным ходом. И как здесь все не походило на глухую тишину Скалистого залива! Здесь была другая жизнь, другой мир, и Павлик не мог бы даже сказать, какой из этих двух миров лучше...
У ПОКОРИТЕЛЕЙ ОГНЯ
В металлургической лаборатории едко пахло кислотами. На столах высились пирамидки с пробирками и пузатыми колбами. Стеклянные шкафы были забиты бутылями с разноцветными жидкостями, с этикетками, украшенными черепами. На тумбочках блистали никелем и циферблатами совершенно непонятные приборы. А у стен выстроились в рядок неизвестные и крошечные станки, очень похожие на игрушки.
Митя попытался было поближе познакомиться с одним из них, но Ирина Сергеевна тотчас ухватила его за руку и — подальше от соблазнов! — вместе с Павликом вывела из этого царства непонятных вещей на площадку лестничной клетки.
— Имей в виду, Павлик, что я была решительно против твоей поездки на подъем грузовика. И только потому, что папа очень настаивал и гарантировал твою безопасность, я согласилась. Впрочем, я сама еще позвоню Годунову и попрошу распорядиться, чтобы взрослые присмотрели за тобой.
Внезапно Ирина Сергеевна опустилась на корточки, схватила Павлика за плечи, заглянула в глаза и уже совсем другим тоном проговорила:
— Павлик, я надеюсь на тебя! Даешь мне слово, что будешь очень, очень осторожен?
— Даю, мама! Честное слово, со мной ничего не случится!
— Вы не беспокойтесь, Ирина Сергеевна. Я за ним присмотрю. В случае чего выручу! — важно сказал Митя, не в силах отвести взгляда от полуоткрытых дверей, за которыми виднелся волшебный и таинственный мир лаборатории.
— Тебя, кажется, зовут Митей? — Ирина Сергеевна выпрямилась и погладила черную прямоволосую Митину челку. — Очень прошу, Митя, присмотри за Павликом!
— Присмотрю! — заверил Митя, не совсем довольный тем, что его как маленького, гладят по головке, и в то же время не решаясь отстраниться.
— Идите. Провизию на дорогу возьмешь у тети Клаши! Не забудь захватить пальто! — крикнула Ирина Сергеевна, перегнувшись через перила: лаборатория помещалась на третьем этаже литейного цеха.
— Порядок! — удовлетворенно провозгласил Митя, когда они вышли на заводскую улицу. — Одно дельце обделано. Теперь двинемся в ДОЦ.
Он осмотрелся, чтобы определить направление, и вдруг заметил, что выход из лаборатории находится совсем рядом с громадными воротами литейного цеха. Они были распахнуты настежь, и оттуда несся оглушительный грохот машин, было видно фантастическое блистание огней. По-видимому, в цехе происходили дела нешуточные, и посмотреть там было на что.
Ноги сами понесли Митю к воротам цеха, а вслед за ним поплелся и Павлик. Сначала они рассматривали цех с порога. Потом одолеваемые любопытством, стали понемногу продвигаться дальше, в глубину цеха, чтобы как следует посмотреть работу литейщиков.
Труд литейщиков казался простым: всего-то и дела — приготовить в чугунном ящике — опоке — из песка форму, залить ее расплавленным металлом, подождать, пока остынет, и затем вытряхнуть затвердевшую малиново-красную отливку. Просто, да не совсем: было в работе литейщиков много такого, что делало их труд необыкновенно увлекательным, полусказочным, резко отличающимся от труда других рабочих. И казались поэтому литейщики не обыкновенными рабочими, а могучими покорителями стихий, бесстрашными владыками огня.
Вот у вагранок, в которых плавился чугун, вспыхнуло громадное зарево, такое яркое, что ребята невольно вздрогнули, зажмурились и потеснее прижались друг к другу. Миллиарды трескучих искр взметнулись вверх на высоту трех этажей. Кругом стало так светло, что на полу хоть иголку ищи. Казалось, у вагранки образовался огнедышащий кратер и из него золотой лавой вытекала струя расплавленного чугуна, падая в громадный ковш.
Прошло несколько минут. Люди что-то сделали с вагранкой — кратер погас, искры исчезли, цех погрузился в полумрак, все кругом потемнело. Вагранщик в широкополой шляпе стоял у перил на своем «капитанском» мостике рядом с тем местом, где только что действовал кратер, и провожал взглядом заполненный ковш. От ковша издали несло сухим, нестерпимым жаром. Дужка и огромный крюк, на котором он висел, окованное железом дно кабины подъемного крана, раскрасневшееся лицо крановщицы — все было освещено таким ярким светом, словно в ковше спряталось солнце и вот-вот выглянет наружу.
Оно и в самом деле выглянуло: остановившись у длинной вереницы сцепленных тележек, на которых стояли черные пузатые опоки, ковш наклонился, и из него потекла ослепительно белая струя чугуна — струя жидкого солнца. Заливщик в синих очках ловко повернул ковш, и струя исчезла внутри опоки. Там время от времени что-то глухо бухало, раздавались взрывы, но заливщик не обращал на них внимания, и ребята решили, что так и полагается, что ничего страшного внутри опоки не происходит.
Ковш откачнулся, наклонился снова, и огненная струя полилась в следующую опоку. А первая вместе с тележкой конвейера поползла дальше, к другому концу цеха. Она была вся объята колеблющимися нежно-голубыми и легкими огоньками.
Не в силах оторваться от волшебных огоньков, словно завороженные, ребята пошли вслед за формой-опокой, чтобы посмотреть, что же произойдет с нею дальше. Вместе с другими такими же опоками она вползла в длинный тоннель. Там бушевал настоящий ураган, погасил все огоньки, остудил опоки, и они вышли из тоннеля черными, потухшими.
В другом конце цеха их уже ждали рабочие-выбивальщики. Железными вагами они зацепили первую опоку и сдернули с конвейерной тележки на странный решетчатый пол. И тут произошло совсем необыкновенное. Решетчатый пол начал трястись и подпрыгивать, точно его обожгла дымящаяся опока и он обезумел от жары. Большой черный ком горелого песка вывалился из опоки, начал бугриться, крошиться, ломаться. Песок кусками проваливался под решетку и исчезал куда-то в подземелье, а на решетке уже обнажилась сверкающая малиново-красная отливка. Выбивальщики подцепили ее крюками подъемника и уложили в большой железный ящик.
Высоко над ребятами отчаянно зазвонил колокол, и они подняли головы. Раскрасневшаяся крановщица махала им одной рукой, а другой показывала в глубину цеха. Мальчики увидели, что к ним направляется высокий полный дядька с черным, словно копченым лицом. Он был одет не в рабочий комбинезон, как все рабочие, а в синий халат.
— Мастер! — крикнул Митя Павлику. — Смываться надо!
Но бежать было некуда: выходные ворота были заставлены электрокарами, не проскочишь, и ребята молча разглядывали подходившего мастера. Тот прежде всего осведомился, что они здесь делают. Митя притворился глухим, Павлик пробормотал, что они зашли «просто так, посмотреть».
Мастер не стал много разговаривать: подхватив ребят под локотки, он другим выходом выпроводил их из цеха на улицу.
— Чтобы я вас больше в цехе не видел! Понятно?
— Понятно, — ответил Митя и, проворчал вслед: — Подумаешь какой!.. Жалко ему, что мы цех посмотрели. А я может быть, работать тут буду. Тогда как?
После оглушительного цехового грохота в ушах сильно шумело, а уличные звуки казались совсем слабыми, приглушенными. Растирая уши, Павлик сказал:
— Мы с мамой ходили один раз по цеху, он тогда ничего не говорил. Потому, наверное, и привязался, что одним нельзя ходить.
— Нельзя!.. Взрослых слушать, так ничего и не повидаешь. Ну, да ладно, посмотрели маленько, и хватит... Все-таки здорово работают литейщики! Верно, Павка? Серьезный цех.
Павлик молчал, жадно вдыхая свежий воздух. Ему казалось, что те минуты, которые они провели в цехе, он совсем и не дышал, — такими захватывающими были картины боевой, огненной работы литейщиков.
СОВМЕСТНЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ...
В деревообделочном цехе двери тоже распахнуты, но здесь все было другое: и вид, и звуки, и запахи. В просторном зале высотой в три этажа густо пахло смолистой сосной. В воздухе носилась легкая белая пыль — опилки. Ею были побелены станки, плечи и кепки станочников. Длинными рядами стояли станки, самые разные: строгальные, долбежные, сверлильные...
У входа Митя подтолкнул Павлика и глазами показал на свою любимицу, на которую не уставал любоваться, навещая мать, — маятниковую пилу. Действительно, посмотреть было на что: точно громадный маятник, пила раскачивалась из стороны в сторону. На конце маятника бешено крутился диск, которым пила чиркала поперек доски, и та мгновенно распадалась на части. Обратный взмах — и опять доска распилена. Казалось, пила не пилила, а откалывала от доски аккуратные обрубки. Двое густо обсыпанных опилками рабочих едва успевали подставлять тяжелые плахи.