«Посуду, говорю, мыть», – зачем-то повторил я.
«Я же мыл вчера», – сзади послышался голос деда.
«Чего мыл? Тьфу ты. Дед, не слушайте меня. Я сам с собой разговариваю», – ковыряясь остатками губки и шпателем в старом рту, полностью потерял первое.
Взял стерильную марлевую салфетку, также согнул ее в несколько слоев. Обильно полил перекисью и вставил бабуле на место губки. Здесь тоже особо не помогло, лишь кровь полила не просто струйкой, а с пеной. Взял побольше салфеток, набил ими бабушкин рот, со всех сторон обложив это злосчастное отверстие.
«Увезу, бабушка. Собирайся бегом, пока не протекла», – сообщил я, после чего воспроизвел в голове то, что сказал. Некрасиво, конечно, но вроде поняла правильно.
К моему счастью, бабуля уже была готова к госпитализации. Иначе, как у нас говорят: «Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как старушка собирается в больницу». Мы таким временем не располагали, ведь смена подходила к своему завершению. Ей, в принципе, и пакет-то был не нужен. Зашьют где надо да отпустят с миром.
И вот я взял тяжелую сумку, в которой лежали тапочки, халат, кружка, ложка, полис и, судя по весу, пара кирпичей. Пациентка шла следом: одна рука опиралась на трость, вторая – с пакетом у рта. В целлофане уже начала скапливаться красная жидкость. Зрелище, как сейчас модно говорить, очень криповое. Сзади шел дед с ключом от квартиры в руках – провожал.
Увидев пациентку, Саня посмотрел на меня и покачал головой. Я поднял большой палец вверх и усадил старую в кресло. Сам сел рядом, дал водиле курс на больницу и начал перекисью водорода оттирать с формы биологическую жидкость. Под воздействием раствора та с легкостью отошла, и вот уже костюм как новый. Хоть на свадьбе дежурить.
Во время приезда в приемный покой в пакете было не так уж и много крови. Все-таки бабушка прилежно выполняла мои инструкции и активно сжимала челюсти. Обычно старушки в дороге любят поболтать, но сейчас был не тот случай. И мне спокойнее, что уж говорить.
В отделении челюстно-лицевой хирургии, под самую пересменку, мне были не особо рады. Но деваться некуда. Все показания к госпитализации в пакете, который почему-то начал стремительно наполняться.
«Бабуля, зажми рот поплотнее», – попросил я.
«Не могу, сынок. Болит уже», – пожаловалась восьмидесятилетняя пациентка.
«Тогда пальцем придави салфетку, пока врача ждем», – придумал я альтернативу, отчего стал горд собой.
«А чего сразу не сказал, что так можно?» – вмиг попал под подозрение в истязаниях.
«Так, бабушка. Разговаривать пока вредно».
История 27
Время – 07:07. Мы называем его «ни туда ни сюда». Либо «ни то ни се». Кому как больше нравится. Но такое время не нравится никому, так как, к гадалке не ходи, сунут вызов, если хотя бы один есть в ожидании. А он точно есть. Такое ощущение, что он всегда есть. Высиживать время? В принципе, можно, если бы сейчас было хотя бы минут двадцать. А так, находясь «под диспетчерским колпаком», лучше отметиться об освобождении раньше, чем спасать очередную человеческую жизнь прямо под пересменку и обязательно переработать. Самый лучший вариант на заключительное обращение – транспортировка из стационара в стационар пациента, который передвигается самостоятельно. Почему? Все просто. Утром после бессонной ночи нет физических сил на перетаскивание носилочного больного, уж тем более нет умственных способностей на обдумывание диагноза и принятие решения о госпитализации. Последнее дается с большим трудом, так как госпитализация равно переработка. Но и дома оставить нестабильного или подозрительного больного равно получить по шапке от главного либо что еще хуже. Поэтому последнему пациенту смены я, как правило, предлагаю. Так как уверенность в себе уже заочно передана принимающим коллегам, так сказать, авансом.
«Сань, ты в норме?» – обратился я к водителю, потому что он смотрел в одну точку и молчал.
«А ты как думаешь?» – взглянул он на меня. Я увидел, что у Саши в одном глазу лопнул капилляр.
«Ну-ка дай давление измерю».
«Да не надо».
«Давай-давай», – натянул манжету тонометра на руку.
«Ну че, сколько там?»
«160. Аллергия на лекарства была?»
«Нет».
Я достал из сумки пакет с таблетками, выдавил из облатки 25 мг каптоприла Сане в ладонь. Тот положил таблетку под язык и откинулся на кресло.
«Может, закончим на сегодня? Давай диспетчеру позвоню, скажу, что ты заболел», – спросил я потенциального больного, на что Александр замотал головой.
«Не надо. На больничный заставят идти, а то и вовсе от работы отстранят и обследоваться отправят».
«Ну, Саш, смотри сам. Под твою ответственность. На, подпиши отказ», – сунул ему пустой блокнотный лист. Тот засмеялся и написал: «Не дождетесь».
Отметился об освобождении. Сперва диспетчер поставил статус «Возвращение». Мы замерли, так как веры в наличие хоть капли человечности в этом мире давно нет. Планшет заорал в очередной раз о поступлении вызова для нашей бригады. Прочитал про себя и улыбнулся. Саня увидел мою улыбку и не мог понять, настоящая она или это просто истерика и нам попалась очередная «шляпа» в виде далекой деревни, или срочность один к трем. Но нет.
«Перевозка отсюда. Из сосудистого», – огласил вердикт я.
«Ну надо же. А куда? Написано?»
Я пролистал до данного пункта вниз.
«Ого. В шестерку», – обрадовался он.
«Прямо к филиалу. Надо же. Ходячий?»
«Ну, двадцать шесть лет. Будем надеяться, что да».
«Класс. Давай бегом тогда. Хватай – и поехали».
«Ты таблетку соси пока. Я скоро».
На каталке в кабинете приемного отделения сосудистого центра лежал мальчик. Ему двадцать шесть, и весил он примерно столько же. Имел какое-то аутоиммунное заболевание, благодаря которому его жизнь превратилась в сущий кошмар. Он лежал на левом боку, и не только малейшее движение, но даже вдох доставляли ему колоссальные страдания. Вся кожа была усыпана какими-то чешуйками. В уретру установлен катетер, по которому сгустки темно-красной крови стекали в мочеприемник. Это и был повод к транспортировке пациента в урологическое отделение другой больницы.
«Когда кровь появилась?» – спросил я у сопровождающего родственника.
«Да вчера еще. Нас возили в больницу, там обследовали, но к тому моменту все нормализовалось и ничего не нашли», – сообщил один из присутствующих.
«А здесь вы что делаете?»
«Сегодня утром у него онемела левая рука. Привезли сюда. Но здесь проверили, сказали, что это не инсульт. Вот бумаги», – протянул мне выписки.
«Данных за ОНМК нет. Макрогематурия. Направляется в урологическое отделение бригадой СМП», – прочел я вслух.
Потянулся к парню. Осторожно взял его руку, чтобы измерить давление. От моего прикосновения пациент застонал, из глаз брызнули слезы. Он взглянул на меня. Одномоментно столько боли мне приходилось видеть впервые. Я буквально прочувствовал малую часть того, что испытывает он каждый день.
«Позволь измерить давление. Я постараюсь аккуратно».
«Хватит, – еле слышно прошептал парень. – Пожалуйста, не трогайте меня. Я больше не выдержу».
«Знаю, дорогой, знаю. Но я должен», – все же попытался медленно разогнуть его руку.
«Сколько мне это еще терпеть?» – пациент потратил последние силы, чтобы задать свой главный вопрос, и совсем ослаб. Как жаль, что я не смог ответить на него.
Аккуратно, сквозь стон и слезы мальчика, надел манжету на худощавую чешуйчатую руку. 90/60 мм рт. ст. О венах речи не шло в принципе. Но и мышц у кахексичного пациента тоже не было. А если где-то и был хоть какой-то намек на утолщение кожи, там, словно панцирь, охраняла броней чешуя.
Я сел на стул. Пока записывал данные пациента, размышлял, как перевезти его с причинением минимального дискомфорта. В кабинете находились только мы с ним и один родственник. Медсестры и врачи в данный момент передавали смену вновь прибывшим коллегам. В кабинете стояла гробовая тишина, такая, что я слышал, как соленые капли из глаз пациента падают на клеенку больничной каталки.
Ничего не придумал. Под жалобный стон, как можно аккуратнее, мы выкатили легкого человека в холл. Я вышел за своей каталкой. Открыл задние двери «форда». Саня выскочил из кабины и, качая головой, направился в мою сторону.
«Ну, Егор Сергеевич…»
«Ну, Саня. Спокойно, там все не так радужно».
«Я понял. Исходя из сегодняшней ночи, иначе и быть не могло».
Водитель помог мне закатить каталку в больницу. По пути я вкратце описал состояние мальчика. Благо пациент лежал на домашнем одеяле. Бережно перетащили его с больничной перевозки на нашу, отчего стон усилился. По глазам Саши я увидел, что в этот момент он понял: ехать надо будет предельно медленно, но «лежачие полицейские», как правило, не щадят. Для пациента поездка на скорой явно уже ассоциировалась с десятым кругом ада.
Я сел ближе, чтобы постараться удержать его на кочках. Не стал доверять этот этап родным. Начали движение в стаци-онар. Пациент уже не плакал. Слезы текли сами собой, без усилия.
Передав мальчика врачу, выкатил каталку из стационара. Вышел следом. Навалился на нее в ожидании водителя. Александр перенял ее, загрузил в машину, после чего услышал звуки опорожнения и без того пустого желудка с моей стороны.
«Егор Сергеевич, что с тобой?» – подбежал и наклонился надо мной он.
Я поднял мокрую голову и с улыбкой произнес: «Это в завершение смены. Организм сказал "хватит"».
«Так, конечно, хватит. Девятый час пошел. Переработали немного».
«Зато всех спасли, Сань. Ведь так?»
«Так, Егор Сергеевич. Конечно, так. Но что-то дороговато нам обходится спасение чужих людей. Не находишь?»
Заключение
Самое лучшее чувство посещает, когда направляешься в сторону филиала с заключительного вызова. Особенно с переработкой, так как вызов уже точно не придет на этот злосчастный планшет, который за смену успеваешь возненавидеть. Если в 07:40 еще с легкостью, нажатием одной кнопки со стороны диспетчера, можно получить новый адрес с каким-нибудь серьезным поводом, то в 08:10 это сделать уже не получится. Хотя, может, и получится, но я такого еще ни разу не замечал.