Первое время я еще пытался сам подметать, мыть, варить суп и жарить яичницу.
Пробовал кормить Мери, но она отталкивала ложку с супом или выплевывала на пол то, что я всовывал ей в рот.
Жизнь моя стала не просто печальной, а невыносимой. Мери сидела весь день в нестиранной одежде в кресле и смотрела в окно. На стену. Что-то бормотала и напевала. Качала головой с немытыми, клокастыми волосами.
Она болезненно похудела, а живот ее наоборот, вырос до размеров большого лунного глобуса, украшавшего когда-то физический кабинет нашего колледжа.
Когда у Мери начались схватки, я сидел в бюро. Мой шеф как раз пришел объявить мне и моему напарнику, симпатичному индийцу Чангу, что наше бюро закрывается и мы уволены. Чанг был доволен. Сказал мне, что уедет назад в Индию и попробует там открыть туристическую фирму. Звал меня с собой. Я не понимал, что он говорит. От плохой еды у меня уже несколько недель болел желудок. Меня тошнило.
Я приволокся домой оглушенный и испуганный. По привычке хотел рассказать Мерн, что произошло. Открывая входную дверь вспомнил, что не говорил с женой уже четыре месяца.
Мери не было дома!
На линолеуме в гостиной я обнаружил большую лужу неизвестной мне жидкости. Лужа пахла кровью. В беспамятстве, ничего не соображая и корчась от боли, я вышел из дома и побежал в близлежащую клинику.
Там мне сообщили, что Мери привезли в больницу на своем старом «Форде» Тим и Том, что у нее были осложненные дистрофией и сердечной слабостью роды… неправильное положение… пуповина обвилась вокруг горла младенца… кровотечение… закончившееся смертью плода и матери. Персонал клиники просит принять соболезнования…
Я был так оглушен горем, что потерял сознание и упал на мраморный пол.
Жизнь продолжалась.
Ходить на работу было не надо.
Я сидел день и ночь в том же кресле, что и моя жена, и глядел на стену супермаркета.
Ко мне регулярно приходили три обезьяны и синяя девушка с голубыми глазами.
Обезьяны рассаживались на нашей софе и смотрели невидимый телевизор, а синяя красавица садилась ко мне на колени и целовала меня в губы.
Есть я перестал, аппетита больше не было. Пил воду из-под крана.
Ловил в кухне тараканов и отрывал им головы и ноги.
Через два месяца пришли полицейские, зачитали мне постановление суда и объявили, что я должен оставить квартиру. Я сказал им, чтобы они убирались. Запустил в них патефоном.
Два дюжих сержанта взяли меня под руки, вывели из дома… притащили на какой-то пустырь, избили и бросили в грязную канаву.
НЛО в Берлине
Недавно мне по почте прислали рукопись, найденную в бумагах умершего пациента одного из домов престарелых в пригороде Атланты. Ее обнаружила медсестра, но не сожгла вместе с остальными личными вещами покойного через полгода после его смерти, как следовало по закону, а вымарала имя автора и передала своему приятелю, интересующемуся летающими тарелками, зелеными человечками и чупакабрами. Приятель этот попытался было продать рукопись редакции уфологического журнальчика в Бостоне, печатающего сообщения «контактеров». Но редакция ее, уж не знаю по каким причинам, отвергла. Хотя приятель просил всего-то пятьдесят баксов.
Рукопись пошла по рукам…
Последний владелец, мой давний интернетный знакомый и также, как и я, эмигрант из бывшего СССР, купил ее на блошином рынке в Нью-Йорке за пять баксов и прислал мне, в Германию. Потому что я, зная о его особом интересе к космическому и сверхъестественному, просил его лет десять назад найти для меня еще не опубликованное свидетельство очевидца, если таковое попадет к нему в руки. Я как раз собирался тогда писать рассказ о НЛО, и мне нужна была подлинная история контактера… хотелось взять за основу реальное событие, а не выдумывать.
Этот же знакомый перевел по моей просьбе рукопись с английского на русский.
Предлагая рукопись читателю, не льщу себя надеждой, что кто-либо испытает катарсис или хотя бы поверит покойнику на слово. Меня эта рукопись привлекла даже не рассказом о «близком контакте седьмого рода», подозрительно смахивающем на некоторые известные киносюжеты, а схожей с моей мотивацией автора. Почти все свои рассказы я написал для того, чтобы «наконец разобраться с чем-то, глубоко поразившим меня» и «поставить точку». То, что вместо точки так часто вылезает вопросительный знак, не моя вина.
* * *
Прошло ровно полстолетия с того памятного августовского вечера, когда с нами, с моим другом Томасом С. и со мной, случилось это странное и ужасное происшествие, которое так сильно и страшно повлияло на нас, и мы, после того, как пришли в себя, и стало ясно, что надо — плохо ли хорошо ли — жить дальше, поклялись друг другу никогда никому не говорить ни слова о происшедшем — не только для того, чтобы жить и дальше жизнью беззаботных студентов, и не возвращаться постоянно в мыслях в тот прохладный вечер в северной Калифорнии, но и потому, что нам все равно никто бы не поверил, а если мы стали бы настаивать, созывать пресс-конференции или обращаться на телевидение, то вполне возможно попали бы в психушку, пли в лапы к людям-в-черном, которые скорее всего выбили бы электрошоком воспоминания из наших голов, как они поступили со стариком Хэмсоном, который, не вынеся ужаса искусственно созданной амнезии, вышиб себе мозги выстрелом из двустволки.
Да, нам не хотелось вечно пытать себя, задавать себе бесконечные бессмысленные вопросы… потому что ответов на эти вопросы попросту нет. И мы это почувствовали сразу после случившегося, тогда, в шестидесятые. И постарались с этим примириться, поскорее забыть и убежать подальше и физически и метафизически от этого проклятого поселка на берегу океана, состоящего из деревянных летних домиков-коттеджей, в которых торчат в летнее время ищущие прохладу и одиночество богачи из Лос-Анжелеса. Где все это и произошло.
К сожалению, года через три после окончания университета, я потерял связь с Томасом. Он женился на хорошо обеспеченной англичанке, так и не повзрослевшей фанатке «Битлз», и уехал жить в ее поместье, в Англию, где, по слухам, родил троих детей и сделал научно-военную карьеру, умудрился не только продать тупоголовым милитаристам свою идею, но и смог превратить на их средства в готовое изделие… действие которого испытали на себе позже несчастные аргентинцы в той безобразной и никому не нужной Мальвинской войне.
Жив ли он сейчас, сдержал ли он слово или выдал кому-то нашу тайну, я не знаю.
Ни английская, ни американская пресса, кажется, пока ни словом не упомянули про наш случай. По крайней мере, я не нашел упоминания о нем в тех газетах, которые читал в семидесятые-восьмидесятые, а позже и в интернете. Возможно, после стольких сенсационных публичных откровений других «контактеров», вроде фермера Прискинда и этих идиотов, супругов Нил, с их шариками, иглами и светящимися треугольниками, наш откровенный рассказ никого бы не поразил…
Но это уже не играет никакой роли… мне, только мне одному, важно записать для себя то, что я еще помню и поставить этим наконец точку на этой ужасной истории, залечить застарелую рану, которая до сих пор кровоточит, несмотря на то, что я пятьдесят лет молчал и пытался забыть. Или, может быть, именно поэтому. Но, согласитесь, не мог же я, сын сенатора-республиканца и истовой католички, просто так, за ресторанным столиком, в кругу семьи или в полиции… рассказывать в подробностях о том, как совокуплялся с инопланетянкой, а потом крутился колесом грузовика непонятно где, путешествовал между звездами, как этот, с лошадиным черепом… капитан Жан… и носился по загробному миру! Я ведь не Голливуд, которому прощают все.
Ладно, по порядку.
После четвертого года обучения в университете Миранды мы решили прокатиться по Калифорнии. Взяли напрокат машину… «Pontiac GTO». Пепельно-голубой красавец, не автомобиль, а тигр… мощный, роскошный. Мы его боготворили, и наши ветреные подруги млели и таяли в его кабине… несмотря на «переоценку ценностей и критику капитализма». Круче нас были только байкеры, «беспечные ездоки», которых мы с удовольствием обгоняли на хайвеях. Эти парни на своих «харлеях» были настоящими хиппарями, а мы с Томасом — только хиппующими хипстерами… каждому свое.
Томас выцыганил у своего состоятельного папаши три тысячи, а у меня и свои монетки водились. И мы поехали.
Искали отели подешевле (вроде мотеля Бейтса), ели только фрукты и таскались по пляжам и барам. Курили травку… жевали сахарок с ЛСД… но настоящий трип так и не пришел, хотя шутник Томас изо всех пытался показать мне, как его проняло… хрюкал и ржал и орал что-то про «бронзовую башню на колесиках и прыгающую с ее крыши голую женщину с огромной головой и ребенка-демона».
Но я ему не поверил… мне-то самому привиделись тарантулы… стою я будто в каком-то замызганном коридоре… и тарантулы лезут из дырки в стене и я их бью. бью тапочкой, но раздавить не могу, и очень боюсь укуса. Мерзко было ощущать мягкость тапочка, как будто гладящего мерзких пауков. Я интерпретировал это видение так — я слишком мягок, нерешителен для этой жизни. А тарантулы все выползали и выползали…
Я про них Томасу и не рассказал, не хотел, чтобы он меня еще и тарантулами дразнил и предлагал сплясать тарантеллу.
От ЛСД я ожидал чего-то более интересного. Космического путешествия или сюрреалистического секса. Наверное нас надули продавцы-мексиканцы недалеко от морского порта в Сан-Франциско… надо было бы их найти и припугнуть томасовой пушкой.
Да. мы искали девушек… с оранжевыми ленточками на лбу и цветочками в руках… и находили… наслаждались жизнью, как могли… несколько раз ввязывались в драки… Томасу выбили зуб. а мне сломали палец, один раз нас даже задержала полиция за неправильную парковку и грубый ответ полицейскому… выписали квитанцию на штраф и отпустили. Томас умудрился подхватить гонорею вместе с трихомонозом… славно, в общем, прокатились, загорели и оторвались.
А в конце… заехали в какой-то поганый городок… как же он назывался? Санта Роза?