Полагаю, псы эти являлись аватарами автора. А повешеные девушки его явно эротизировали. Нарисованы они были гиперреалистично. У некоторых изо ртов вылезали длинные языки… отвислые груди вываливались из платьев.
Язык сексуальных фантазий метафоричен, парадоксален, антиномичен, не стоит понимать их буквально. Хотя, кто знает, может быть и хорошо, что природа так жестоко наказала этого несчастного… будь он здоров и силен… некоторым его подругам возможно и пришлось бы повиснуть на фонарях… с высунутым языком.
Город на острове выглядел тогда и выглядит сейчас — приблизительно так. как город-призрак Хасима на одноименном острове недалеко от Нагасаки, ставший кулисой для одного из последних фильмов Бондианы. В город-призрак Хасима превратился, кстати, не из-за землетрясений или атомных взрывов, а потому, что угольная шахта, ради которой город-остров и был построен, стала нерентабельной. Углеводороды правят нами…
Слава богу, в отличие от Хасимы, мой остров это нечто метафизическое. Недоступное для угольных компаний. Его реальность создается не тектоническими или вулканическими процессами, даже не кранами и бульдозерами (Хасиму люди частично построили сами… из порожней руды), а тактильными ощущениями, предчувствиями… тут растут как грибы воздушные замки и фата-морганы… материализуются страхи и надежды.
Можно даже утверждать, нечто перипатетическое…
Потому что на этом острове я почти всегда прогуливался. Не спеша, как и полагается странствующему подмастерью. Прогуливался в ожидании чуда. И оно не заставляло себя долго ждать.
Еще одно отличие от Хасимы. Мой остров далек от других островов и континентов. Вокруг него необозримый океан, символизирующий и манифестирующий безграничное бессознательное, трансцендентное всему, отрицающее все, кроме самого себя, чаще всего спокойный, но изредка обрушивающий на бетонные стены, окружающие город — тяжелые темные волны, колеблющие его твердь.
Кроме того, архитектура моего острова, хоть и похожа на архитектуру Хасимы, но дома тут не разрушены, а только как бы оставлены людьми, балконы и крыши на месте, улицы не завалены строительным мусором. Бывшие обитатели моего острова не умерли, не исчезли, а претерпели загадочную метаморфозу… и теперь про них нельзя достоверно утверждать, что они там или не там. что они есть, пли их нет.
Есть в моем городе и то, чего заведомо нет и не было в реальной Хасиме — несколько квадратных в плане, полу-обрушившихся башен, над которыми вьется дымок, и много-много статуй на улицах. Пластика эта особенная, как и все в этом городе — меняющаяся, вибрирующая, танцующая. Помню, как меня поразила тогда, во время моего первого проникновения на остров, фигура нагнувшегося мужчины с головой свиньи, одной ногой стоящего на постаменте, а другой — коленом — опирающегося на старомодный короткий костыль. На спине у него лежала мидия, заполненная жемчужинами размером с крупные яблоки. Мидия эта что-то тихонько напевала, а жемчужины посвистывали.
Заметив мой изумленный взгляд, он неловко дернулся, и одна жемчужина выкатилась из мидии. Я схватил ее и сжал двумя руками — и она тут же потеряла блеск, стала мягкой и превратилась в оранжевую пятнистую жабу. Жаба эта посмотрела мне в глаза своими зелеными глазищами, повертела у виска трехпалой лапой и прыгнула на пустой постамент, туда, где еще несколько мгновений назад стоял мужчина с мидией. Выросла, расправила плечи и окаменела. На постаменте появилась надпись «Розалинда — королева комаров». Последние три буквы в слове «комаров» кто-то уже успел зачеркнуть.
Я отошел от нее, и долго бродил по этому странному городу. К другим статуям не подходил, побаивался. Хотя они меня и подзывали жестами.
Рядом со зданием бывшей военной фабрики (на стене еще можно было разглядеть колоссальный рекламный щит с изображением танков и трех улыбающихся работниц в фартуках и платочках на фоне сотен снарядов различного калибра, с надписью — «Мы трудимся для того, чтобы на Земле воцарился мир!»), ко мне подошла женщина в старинном зеленом парчовом платье колоколом с длинной-предлинной конической головой. Лица на этой голове не было, не было и рта, но она заговорила со мной.
— Приветствую тебя, маленький Орос, на нашем чудесном острове! Надеюсь, что ты не поранился, пробиваясь сквозь стену вашего ужасного кооперативного дома, а эта чертовка Розалинда не перепугала тебя до смерти? Она всегда кокетничает с новоприбывшими. Забирается на постамент и выставляет свои лягушачьи прелести на всеобщее обозрение… А этот жалкий трус, Горацио, ну тот, с поддельными жемчужинами и костылем, убегает загорать на крышу вон той башни. Эту башню называют «Небесным капканом». Не вздумай туда забраться. Пропадешь. Видишь его? Качается в гамаке и жонглирует жемчугами. Тебя наверное удивляет моя голова. Всех удивляет. И меня тоже. Послушай мою историю, и поймешь, откуда у меня такое украшение. Когда-то я была фрейлиной при дворе Золотого Императора…
И она начала скучно-прескучно рассказывать свою бесконечную биографию, а я делал вид, что слушаю. Скоро мне это надоело ня… сам не знаю почему, приподнял ее парчовое платье и залез под него. Увидел, как и ожидал, две женские ноги в смешных панталончиках. Бывшая фрейлина, казалось, не заметила моей проделки и продолжала свой рассказ… голос ее звучал глухо… я обнял одну из ее ног, как поэт Есенин обнимал березку, и задремал… только на одно мгновение… а в следующее мгновение у рассказчицы уже было много-много ног… и они были уже не ногами, а высокими деревьями.
Я шел по тропинке среди буков в густом августовском лесу.
Вышел на заросшую цветами поляну. И сразу же заметил медведя, который рвал зубами еще живого оленя. Через несколько секунд олень перестал биться и умер, печально посмотрев на прощанье мне в глаза, а медведь победно зарычал и откусил от его шеи огромный кусок плоти и попытался проглотить… Морда медведя была окровавлена.
Я побежал от него в сторону протекающего недалеко ручейка. Убедился, что медведь меня не преследует, и пошел вдоль заросшего камышом русла в сторону видневшегося невдалеке холма, похожего на развалины огромной статуи. Можно было различить лоб, нос и руку гиганта, руку, сжимающую факел.
Загляделся на поверженного колосса… погладил неизвестное мне дерево с удивительно гладкой корой, сорвал травинку. пожевал ее… вспомнил о медведе, и пошел дальше.
А через несколько минут неожиданно услышал кряхтенье и такой звук, какой издает какая-то громоздкая вещь, когда ее волочат по земле. А потом и увидел… вышедшего из-за куста голого мужчину средних лет, который тащил на себе здоровенную корону, по виду золотую, с тускло отсвечивающими пыльными бриллиантами величиной с чайник. Поднять ее мужчина не мог. поэтому он взгромоздил ее себе на спину… но корона все равно волочилась по земле… взрыхляя ее, вырывая с корнями пучки травы и неприятно поскрипывая.
Я, конечно, вытаращил глаза на тащившего и на его ношу.
А голый повел себя странно. Поставил корону на траву, расшаркался передо мной своими босыми грязными ногами, снял невидимую шляпу с бритой головы и представился:
— Герцог Ангулемский. Король Франции. Рад приветствовать вас в солнечной Бургундии! Знаю, что вы сирота. Прискорбно. Не хотите ли ускоренного усыновления по льготному тарифу? За какие-то ничтожные десять тысяч ливров станете дофином. А когда я умру, вас коронуют как Людовика XX. Прикажу вделать вам в шпагу знаменитый алмаз «Регент», а на завтрак готовить цыплят «кок-о-вен». Познакомлю вас с Марией-Антуанеттой. Она тут недалеко… берет молочные ванны… Ведь вы уже большой мальчик… Или вы предпочитаете ягодный омлет-суфле?
Я постарался ему подыграть.
— Спасибо за предложение, сир, но в настоящее время я уже нахожусь на службе у одной весьма требовательной особы из рода де Эсте с невероятно длинной головой, бывшей фрейлины при дворе Золотого Императора, выполняю ее особое поручение. Поэтому, прошу меня простить… вынужден откланяться. Спешу в Феррару. Боюсь опоздать на поезд.
Издалека послышался тревожный гудок паровоза…
При упоминании Золотого Императора герцог невольно вытянулся и встал в стойку, как бравый солдат. Учитывая его наготу, это было неуместно, но трогательно. Я пожалел его. Уходя, дунул в сторону короны, и она мгновенно стала не больше спичечной коробки.
Что тут началось!
— Что ты наделал, маленький негодяй! — крикнула пролетающая мимо рыбина с красноватыми плавниками, — что ты наделал!
И раскрыла свою зубастую пасть.
— Он теперь умрет от расстройства. Тащить эту золотую штуковину было целью его жизни, а теперь он свободен от ноши, но несчастен… несчастен… Вы убили нашего короля! А я, между прочим, его вассал! — добавил сидящий на ней рыцарь в стальных латах. И даже поржавел от возмущения.
— Убили! Убили короля! — подтвердила, ужасно картавя, ковыряющая вилкой в зубах ведьма на повозке, которую тащили два рогатых черта. Погрозила мне вилкой и прослезилась.
— Нет тебе прощения… ты всех нас погубил, проклятый бастрюк… — пропищал деревянный гном в высокой шапке, проходивший мимо меня. — Пойду в дубовую рощу, наемся в знак протеста каши из желудей. A-то ведь и припадок может случиться. Припаду и не отцеплюсь… А ты только смеяться будешь, да… Нет, чтобы помочь сказочному персонажу сохранить лицо. Идет себе и в ус не дует. Погоди, познакомишься с Пожирателем шишек, тогда и вспомнишь о бедном голом короле.
Пришлось возвращаться и дуть на корону еще раз.
Герцог Ангулемский сидел на корточках и рыдал. А когда его корона получила свой прежний размер, он встал, взвалил ее на спину и потащил.
Куда он ее тащит, подумал я. Не иначе, как во дворец Императора. Не пойти ли и мне туда? Говорят, тамошние повара мастерски готовят соусы из сои для жареной индейки. И приготовляют славный сливовый лимонад.
Но в тот раз побывать во Дворце мне было не суждено.
Потому что как раз тогда, когда я подумал о лимонаде, на моем пути встал Маг.
В красном просторном одеянии, поверх которого он носил кожаный фартук с большими карманами, в немыслимой железной шапке, с волшебной палочкой в руке, он стоял и строго смотрел мне в глаза. У ног его сидел песик-шут с лицом человека и длинными ушами вулканца. Перед магом стоял небольшой столик, на котором лежали: лист белой бумаги, кинжал, два шарика, красный и синий, глиняный кувшин и такой же горшок. Маг жестом пригласил меня подойти к столику и взять в руку шарик. Я взял синий.