– Спасибо, дочка!
– Пожалуйста, папа, спокойной ночи, тебе!
– Спокойной! – пожелал Ваня и Аня ушла, закрывая за собой дверь.
9
Ночь за окном с синим оттенком, воспламенилась звездами. И луна с тоненькую металлическую спицу замусолилась где-то позади дома, незаметная для всех. По дороге проезжали автомобили, скрипя шинами по асфальту влажному, газовали сцеплением. И в поздний час заскрипели качели, долетая звуком до спящих окон. Ведь вздумалось какому-то полуночнику беззаботно покачаться на них? А у Ивана душа тоже скрипела, противненько, со скрежетом. Ситуация с дочерью перечеркнуло черной гуашью крест-накрест все его отличное настроение. Лично он был «за», чтобы она родила, но на такой шаг она сама должна была решиться. Ей жить дальше, с грузом на душе, или с грузом в коляске. Так и заснул он, каким- то нудным беспокойным сном.
И спал ли, невдомек ему было? Как-так быстро утро наступило… Сон его, как короткая кинопленка, перемотанная моментально, а он, как главный зритель, ничего не запомнил из своего сновидения.
Умывшись, припудрил вокруг своего серо-вдумчивого глаза, да получилось сносно. Неделю – две, он так вынужден будет делать, но ничего, переживет и не такое бывает.
На работе он старался коллегам не попадаться воочию. Осядет синяк, а там пустяки останутся.
Хирург суетливо заскочил к нему перед сменой:
– Полного здравия коллега, что прячешь за очками? Никак фингал? – смекнул Илья Васильевич, разительно прерывая утреннее затишье в кабинете офтальмологии.
– Здравия. Он самый что ни есть!
– Откуда, кто посмел? – полушутливым тоном спросил хирург.
– Честно сказать?
– А то!
– Не помню на кого напоролся, отключился вдрызг, – не кривил душой Ваня, а Илья Васильевич давай издеваться:
– Ну и угораздило. – Давай разыщем и морду набьем им за тебя? – Помощь хирурга не требуется? – Приходи ко мне на прием, если что приму тебя без талона! – глумился коллега с довольный настроением, улыбаясь до ушей и светясь желтоватыми зубами.
Ваня держался отстраненно, на шутки не реагировал, и Илья Васильевич отступился:
– Ладно, Иван Андреевич, если захочешь получить второй фингал под глаз, обращайся. Бутылочка коньяка найдется по такому случаю! – дружелюбно зазывал его хирург с искрами задора в глазах.
– Спасибо. Повременю, пожалуй, Илья Васильевич, одного мне хватит для красоты, – обдал он коллегу честными серыми глазами.
– Ладно, стучись, если что, я ушел работать! – отправился хирург к себе, и Ваня начал готовиться к приему пациентов.
Утром проведала его Римма Станиславовна:
– Доброе утро, Иван Андреевич! – непременно ее хорошее настроение читалось по лицу прямым текстом.
– Доброе, Римма Станиславовна.
– В субботу вы дежурите! Можете на выбор эту или следующую, как удобно будет. Я отмечу вас.
– Если выбирать, то следующую.
– Глаз то ваш как?
– Уже отлично, еды не просит! – позволил себе Иван отшутиться.
– Угу, вижу, страшное позади, значит следующую субботу ставлю рабочей.
– Да, следующую субботу отдежурю, Римма Станиславовна.
– Хорошо! – ушла она с благополучным настроем, подрядив Ивана Андреевича работать в субботу.
Так и было с самых первых дней, как он пришел сюда работать, между ними установилось взаимное дружеское сотрудничество.
На этой же неделе, он приметил интересную парочку, встречающуюся наискосок за поликлиникой, состоящую из хирурга с Алкой. В гуще сумрака Иван обратил внимание, как Илья Васильевич пылок и нежен со своей спутницей, будто влюбился с первого взгляда. «У кого-то и осенью бывает весна», – порадовался он за коллегу.
В пятницу Ваня мотанул к себе на дачу, позвав перед этим с собой дочь, которая отказалась, под каким-то важным предлогом и не поехала с ним.
10
Унылая осень пронизывала холодом и баламутила души. Дворники не успевали убирать листву, втоптанную ногами в грязь. Сапожки цокали по асфальту. Плащи и куртки с повседневной мрачноватостью смотрелись на людях неброско. Ленка, жена Ивана улетела в тур по Европе, и отец подошел к дочери, поинтересовался:
– Аня, время идет, что в итоге ты надумала делать?
– Подумаю еще неделю, пап, – ответила она, без энтузиазма. Ее тоненькое лицо, заплыло одним большим серым пятном. Внутренняя борьба между светом и тьмой – изводила ее.
– Какой точно срок поставил гинеколог? – прозвучал уж слишком строго отцовский вопрос. Ему теперь и самому было «не по себе» от колебаний дочери. «Или туда, или уж сюда», – конечная точка облегчила бы всем жизнь.
– Десять недель, папа. Еще подумаю до пятницы, в пятницу решу точно, обещаю. Деньги лежат, пап. Ты не переживай, я их не потратила, – попыталась она успокоить отца, «если конечно он переживал за деньги». Перед этим, на аборт деньги ей дала мать, но она их растранжирила. Просто получилось так. «Захотелось что-то купить себе, и она их истратила, ни о чем не думая».
– Да хоть потрать, мне не жалко, жалко тебя, что никак не определишься. Мою точку зрения ты знаешь. Тем более, что срок уже немаленький! – напрягся Иван, поморщившись в строгости.
Согласна, к пятнице неукоснительно, – заверила его дочь, кручинясь. Чувство любви с каждым днем сильнее прибывало у нее к плоду, и в этот же плоскости жутко отвергалось из-за отрешения и предательства со стороны бывшего ее парня.
И тем не менее, тяжелое пятничное утро спроваживало Аню до клиники. Моросящий дождь обжигал ей лицо, и ей казалось, что все прохожие смотрят на нее осуждающе-гневно. Клиника находилась через одну остановку на метро, которую ей порекомендовала подруга, где аборт делала какая-то ее некая родственница, (мать, улетев в тур и клинику не смогла ей подыскать), рассказывая об этом, она примитивно посвятила Аню в процесс, да столь обыденном языком, будто в магазин сходить:
– Приедешь, скажешь, что на аборт. Заполнишь анкету. Оплатишь. Сделают узи, возьмут кровь, подождешь своей очереди. Переведут в палату, снова ждешь, когда за тобой придут. Сделают укол, после которого ты ничего не почувствуешь. Дело сделано, гуляй смело!
Сердце Ани всю дорогу бешено колотилось, а как вошла в клинику и увидела череду женщин разного возраста, еще сильнее затрясло ее, залихорадило.
– Мне на аборт, – еле слышно проговорила она девушке за стойкой.
– Бахилы одели? – первым делом спросила та.
– Бахилы? – посмотрела Анька на свои ноги, – простите, сейчас одену.
Ее природная скромность затмевала любое проявление смелости. Приходилось проявлять волю, чтобы идти к намеченной цели.
Заполнив анкету и заплатив, она заняла длинную очередь на узи, удивляясь про себя, «до чего же много женщин полны отчаянного шага». Но лица их мертвецки спокойны. «Неужели не мучает совесть, не одолевают сомнения?» Среди них и ей отчего-то спокойней стало. «Не одна она такая, которая глупость сотворила в ложной, притворной любви», а сердце тихонечко напевало музыкальное, вечное, настоящее. И узист всколыхнул в ней знойность чувств, пробормотав что-то про «здоровый плод по сроку».
Кровь, из пальца, из вены в процедурном кабинете еще быстрее сдавали, до полного исчезновения хвоста. Далее она два битых часа сидела в общем коридоре, ожидая перевода в палату, обливаясь до изнурения холодным потом.
– Лопатина Анна Ивановна! – вызвали ее. Тут Анькино сердце содрогнулось, тело затряслось уже леденящей дрожью. Она поднялась и направилась за медицинской сестрой.
– Проходите, вот тут ваша койка, – вскинула медсестра рукою налево. – Переодевайтесь в нашу сорочку и ждите, за вами придут, – тактично проговорила молодая девушка, слабо улыбаясь. Лицо медицинской сестры – гладкое, без тревог, светилось отблеском обходительности. А Аню непредсказуемо передернуло от здешней гнилой милости. «Работать запросто там, где детей выскабливают каждый день».
Следом, в палату, пригласили еще одну женщину. Аня чуткими глазами прошлась по ней взглядом. «Повзрослей ее, лет на десять, и в глазах у этой женщины, почему-то тень сожаления».
Сама женщина не особо обращала на Аню внимание. Переоделась неустрашимо, легла под одеяло. Анька же медлила, тянула с переодеванием, пытаясь сосредоточенно обратиться к себе внутренним взором, до сих пор неуверенная, правильно ли поступает?
– Ты чего не переодеваешься? – спросила ее женщина, глядя, как молодая девчонка, сидит, не телепается. – Сначала ты, потом я за тобой.
– Сейчас переоденусь, – робко ответила Аня, продолжая морозить время.
– А я вот, вынуждена сделать аборт, – жалобно произнесла женщина, – плод перестал развиваться. – Обидно, но ничего, – не отступалась она волей, – через полгода обязательно все получится. – А ты чего?
Анька побледнела жилами – «плод по сроку» «Оказывается – причины разные бывают у женщин, что заставляют их стягиваться одну в клинику». «А на самом деле, я-то тут что забыла?» «Плод по сроку, плод по сроку» …
– Лопатина! – зашел крупный медбрат с двумя подбородками, с открытым забралом.
– Я! – неприметно указала на себя Аня, почувствовав ужас.
– Чего не переоделась до сих пор? Две минуты даю! – крякнул он огрубевшим голосом.
Анька неохотно подчинилась, сняла кофту, одела одноразовую стерильную рубашку, расстегнула под ней лифчик, стащила его через плечи.
– Все сняла? – давил медбрат нетерпеливо. – Трусы снимай и пошли!
– Трусы? – отшатнулась она, обмерев.
– Да, в трусах аборт не делаем! – с дерзостью опошлился мужчина, с самонадеянной ухмылкой.
– Подождите минуточку! – вскрикнула Аня. – Мне в туалет надо! – выпалила она, со стынущим взглядом.
Медбрат посмотрел на нее неудовлетворительно. «Мелкая и глупая – задерживает всех!» – Две минуты! Это там! – указал он куда-то вглубь.
Анька выскочила в туалет. Сердце дрыгалось непрестанно, адреналин застелил ей глаза. «Что же ей делать! Что же ей делать? Что она вообще здесь делает до сих пор?» «Время, время – времени нет, доли секунд отделяют ее от непоправимой пустоты!»