И вот я добираюсь до самых дальних участков пещеры. Сюда нет тропы; мало кто заползал в этот тупик, потолок которого все понижается и понижается, который не манит пещерных грабителей эффектными гипсовыми канделябрами. Здесь приходится то проползать через узкие щели, то карабкаться по глыбам, покрытым тысячами острых шипов. Тяжелый воздух, кажется, осязаем; свитер липнет к телу. Все чаще лежу и отдыхаю. Но карбидка горит ярко, значит, в воздухе нет углекислого газа: можно лезть дальше. На стенах все чаще появляются витые кристаллы, похожие на обрывки стружек. Это гелектиты, пещерные цветы.
Каменные цветы — гелектиты
Левая сторона тоннеля резко понижается. Она выглядит как длинная темная щель, бегущая вдоль пола. С трудом пролезаю в нее, вытянув вперед руку с фонариком, и вижу, как в белом, бесстрастном свете блещут россыпи драгоценностей. Вопреки закону земного притяжения завиваются тончайшие гипсовые волоски, образуя перья, кружева, ажурные сетки. Топорщатся пучками щупалец крохотные каменные актинии, неподвижно застыли веточки кораллов, а рядом — огромные зеркальные грани кристаллов, в которых отражается мое лицо. И куда ни глянь — заросли фантастических цветов, не снившихся ни одному садовнику. Но вся эта ажурная красота настолько хрупка, что вынести ее отсюда практически невозможно.
Как-то крымские спелеологи при мне пытались вынести из пещеры причудливый спиральный гелектит; если бы это удалось — он занял бы почетное место в витрине музея. Казалось, все было предусмотрено; при подъеме по тросовым лестницам его приходилось нести в губах. Но ударил порыв ветра — и каменная пружина рассыпалась…
Достаю аппараты. Это единственный способ унести отсюда хоть частицу колдовского великолепия.
Внезапно я вижу такое диво, что совершенно теряю чувство реальности. Из косой дыры в стене тянется в сторону нечто вроде плавно изогнувшейся змеи длиной больше полуметра. Поверхность ее отливает серебром и матовым инеем; конец похож на приоткрывшийся бутон. Змейка надежно укрыта выступом скалы от всяких будущих лихих людей; но он же не позволяет отодвинуться, чтобы сфотографировать. Неловко повернувшись, провожу макушкой по хищно изогнувшемуся каменному зубу. Приходится достать бинт, значит, не зря таскал его в сумке целый месяц. Неуклюже обматываю голову; тесно, локти деть некуда. И в этот момент, наконец, замечаю желанную точку для съемки.
Каменные цветы — гелектиты
Выйдя из аппендикса, я нахожу гелектиты иной формы. Это друзы прозрачных голубоватых кристаллов, сверкающие будто отполированными гранями. С их острых кончиков свисают капли воды. Эти кристаллы живут и растут, через несколько десятков или сотен лет они станут похожи на свисающие с потолка причудливые гипсовые люстры. Пока же вся "люстра" могла бы уместиться у меня на ладони. Ловлю капельку в кадр — и, кажется, мне удается нажать на спуск как раз в тот момент, когда она отрывается от кристалла.
Так через видоискатель аппарата, среди каменных цветников проходит вечер и, наверно, изрядная часть ночи. Потом возвращаюсь в лагерь и проваливаюсь в сон. Без всяких страхов и кошмаров.
В поисках, находках и работе прошли четыре дня. Когда снова кончилась вода, я двинулся наверх. Был поздний вечер или ночь, и спавшие на уступах голуби испуганно шарахались от света моего фонаря.
И вот — низкий, нависший выход и звезды за ним. Теплый ветер гладит волосы, по горизонту рассыпаны огоньки кишлаков, а наверху огромным фонарем висит луна. Никогда не любил я спать при лунном свете, бьющем в лицо, но в эту ночь он был удивительно приятен. И так просторно и легко было лежать под открытым небом и прислушиваться к далеким ночным звукам.
Проснулся я перед рассветом. Ветер хлопал полотнищем полиэтилена, на котором я спал; содержимое рюкзака разлетелось на добрых полета метров. В последний раз я посмотрел на черный провал входа и начал спускаться к равнине. Вдали пылили машины, а за спиной из-за гор вставало солнце.
Оборудование для фотосъемки в темноте
Съемка в пещерах совсем не похожа на обычную съемку. В пещеры не проникает солнечный свет и приходится снимать при искусственном; зато пещерная съемка не обязательно должна быть моментальной, аппарат может целыми часами стоять с открытым затвором. Поэтому даже довольно большой зал можно фотографировать, долго освещая его неярким светом.
С фотоаппаратом под землей случаются самые непредвиденные вещи. Он может удариться о стену, оказаться в воде, упасть в глину или песок. Поэтому следует выбирать достаточно прочную и дешевую камеру. К тому же достоинства дорогих аппаратов — высокие скорости затвора и светосильный объектив — под землей не так существенны, как на поверхности. Ведь в пещерах чаще всего снимают с большими выдержками и сильно диафрагмируя. Зато очень важно, имеет ли аппарат синхронизатор для импульсной лампы и постоянную выдержку (Д или Т), которая есть у аппаратов старых моделей — "Фотокор", "Турист" — и у некоторых иностранных.
Способ наводки на резкость при съемке пещерных пейзажей не имеет большого значения — обычно приходится наводить, пользуясь шкалой глубины резкости. При съемке отдельных натеков или работы людей в пещере удобнее всего наводка дальномерным видоискателем; наводка камерой типа "Зенит" в полутьме пещеры очень трудна.
Для выбора кадра лучше использовать простые видоискатели — рамочный или оптический. Очень хорош зеркальный видоискатель камеры "Любитель", дающий светлое изображение. У этого аппарата неплохой объектив и хороший — простой и надежный — затвор. Такими же достоинствами обладает узкопленочная камера "Смена". Неплохо брать в пещеру два аппарата — для цветной и черно-белой пленки. Съемка ими нередко ведется одновременно — это экономит время и освещение.
Если у аппарата нет длительной выдержки — совершенно необходим тросик со стопором или какое-то другое устройство, позволяющее делать неограниченно долгие выдержки. У аппаратов с центральным затвором (к которым относятся "Смена" и "Любитель") ее можно производить, закрепляя проволочкой рычажок затвора. Хорошо иметь с собой штатив, но нередко его удается заменить обломками камней или сталагмитами.
Выбор источника света не менее важен, чем выбор аппарата. Самый удобный осветитель — это, конечно, электронная импульсная лампа.
Недостаток импульсных ламп — их чувствительность к влаге; нередко они просто отказываются работать в пещере. Чтобы этого не случилось, нужно поместить рефлектор с лампой в прозрачный пластиковый мешочек, тщательно заклеив его липкой лентой, а зарядное устройство с конденсаторами в другой прочно закрытый мешок из пластика или резины.
Большинство фотографий, помещенных в этой книге, сделано с помощью импульсной лампы "Чайка". Она легкая (около килограмма) и прочная; работает она на двух плоских батарейках. Их можно заменить серебряно-цинковыми аккумуляторами, которых хватает надолго. Мощность "Чайки" невелика, изменять ее нельзя.
Хороший свет для съемки в пещерах могут дать различные смеси алюминиевого или магниевого порошка с пергманганатом калия (марганцовкой) или другими окислителями. Их рецепты приводятся в книге В. Илюхина и В. Дублянского "Путешествия под землей" (издательство "Физкультура и спорт", 1968).
Ледяные дворцы Пинежья
Ледяные дворцы Пинежья
Наш теплоход пробирался вниз по Пинеге — реке широкой, но удивительно мелкой. Судно, пыхтя, переползало через мели, от бортов шли в сторону усы рыжей, взмученной воды. Выйдя на относительно глубокую воду, оно развивало приличную скорость — и тогда начинался тупой деревянный грохот от расшвыриваемых в стороны бревен, которыми заполнена река. Теплоход ударял в них с размаху своим ободранным носом, обитым толстой броней из листовой стали. Порой при особенно сильном ударе казалось: вот-вот бревно влезет в каюту, как в кинофильме "Волга-Волга".
То и дело мимо нас, ловко обходя бревна, скользили длинные и узкие лодки с подвесными моторами. Их высокие, хищно загнутые носы как будто вспарывали воду. А однажды навстречу, сверкая радужным диском пропеллера, пролетел голубой почтовый глиссер. Мы видели в Пинеге пристань этих легких дюралевых суденышек; круглый год бегают они по реке — летом по воде, а зимой по снегу.
Река была непривычная и остановки тоже. Стоит на берегу старушка, машет суковатой клюкой. Теплоход разворачивается, подходит к берегу, матрос сбрасывает сходню — и плывет себе бабушка куда-нибудь до Усть-Пинеги или Кузомени.
Ко мне подходит Дима Сабуров.
— Приближаемся. Видишь обрывы? Это там. А чуть дальше село Березник.
Бело-розовые кручи светились, как будто озаренные восходом. Где-то в них притаились пещеры.
Обрывы Пинеги скрывают многие десятки пещер
Пещеры Пинежья… Сколько времени искали мы никем не занятый, не застолбленный другими спелеологами пещерный район. Искали всюду — и на юге, и на западе, но кто мог предположить, что наша обетованная земля окажется на Севере, не очень далеко от Полярного круга, и что нам доведется изучать огромный и таинственный карстовый район в Архангельской области. Пещеры в тайге, где и гор никаких нет? Смешно!
А пока мы искали, на Аптекарском острове, в одном из зданий Ботанического института, еще неведомый нам аспирант Дмитрий Сабуров дописывал длинно озаглавленный документ — "Обоснование для обследования территории предполагаемого заповедника Пинежье".
Кончил, поставил точку. И понял, что без спелеологов ему не обойтись. Должны же быть они в Ленинграде!
А спелеологами в Ленинграде были мы.
Городской клуб туристов помещался в огромном полуподвале, разгороженном на комнаты, комнатки и клетушки; заблудиться в нем было очень просто. Я беспомощно тыкался в двери, пестревшие объявлениями — короткими и четкими, совсем как объявления об обмене квартир.
"Ищем попутчиков на Полярный Урал, разряд по туризму обязателен", "Ягноб и Фан-Дарья, горный маршрут на август", добрый десяток призывов к водным туристам — и вдруг: "Набирается группа в туристскую экспедицию на реку Сотку (район Пинеги, Архангельская область). Вторая половина августа — начало сентября".