вич Григорьев, известный минералог, прочел цикл лекций о возникновении и росте натечных образований.
Всего лишь несколько месяцев назад мы зачитывались описаниями Альтамиры и Ласко, а теперь затаив дыхание слушали профессора Отто Николаевича Бадера, рассказывающего об открытии первой пещерной наскальной росписи в нашей стране. Причем рисунки были найдены в Каповой пещере, в которой много раз бывали люди! Более того, на стенах пещеры какие-то дикари-туристы расписывались сажей и краской, не замечая, что они портят изображения мамонтов… Мы увидели фотографии и копии этих рисунков: семь изображений мамонта, два — лошадей и два — шерстистых носорогов, которые вымерли вместе с мамонтом. Исследование Каповой пещеры оказалось трудным и опасным — в одном из залитых водой коридоров погиб молодой спелеолог Нассонов…
За учебой и тренировками проходили месяцы. Наша секция перестала быть группой энтузиастов, она превратилась в отряд дружных и умелых исследователей. Надо было отыскивать свой собственный пещерный район.
Пещеры и люди
Хотя первые научные исследования пещер проводились еще триста лет назад, наука о пещерах сформировалась только в конце прошлого века. Ее название — спелеология — так и означает: пещероведение, наука о пещерах; "спелейон" по-гречески значит "пещера", "логос" — "слово". Собственно говоря, это комплекс самых разнородных наук, где с археологией мирно соседствует гидрогеология, а с кристаллографией — биология. Но в то же время спелеология — это высокий, благородный спорт со своими рекордами и достижениями.
Спелеология — ключ ко многим тайнам, скрытым под землей. Очень много важных сведений дает она геологии: ведь пещеры позволяют выяснить распределение горных пород, разобраться в движении подземных вод. Особенно важно это в таких районах, как Крым, где постоянно не хватает воды. Для строителей и гидромелиораторов карст нередко оказывается злейшим врагом: не удержит воду плотина, построенная на закарстованной местности, не пойдет вода и по каналу, проведенному через карстующиеся известняки.
Пещеры порой играют самую неожиданную роль в хозяйственной деятельности человека. Они могут быть бесценными кладовыми полезных ископаемых, вплоть до урана. В Южной Африке древние пещеры, некогда заполненные водой, оказались как бы естественной обогатительной фабрикой: осевшая в них глина была буквально перемешана с алмазами. Значительную часть добываемой в мире нефти получают из закарстованных подземных горизонтов — из залитых нефтью пещер. Многие "глухие", плотно закупоренные пещеры, расположенные на большой глубине, заполнены природным газом, находящимся под большим давлением. В некоторых странах пещеры превращаются в хранилище газа, такие "резервуары" обходятся много дешевле металлических газгольдеров. А во многих пещерах Америки, в том числе на Кубе, добывают гуано, помет летучих мышей, — одно из самых ценных удобрений.
Но пещеры — это еще и удивительные биологические лаборатории, созданные самой природой. Ученые изучают в них животных, ушедших от солнца, сохранивших в себе черты древнего, уже исчезнувшего населения нашей планеты. И наконец, пещеры — это необъятный археологический заповедник, они хранят огромное количество памятников древней культуры.
В каждом уголке пещеры можно увидеть что-то любопытное
Поэтому пещеры для человека — это прежде всего музеи. Некоторые скромные и невзрачные на вид. Другие грандиозные, украшенные с фантастической пышностью. В этих музеях множество самых разнообразных экспонатов — геологических, биологических, исторических, — накопленных за сотни тысяч лет. И относиться к пещерам мы должны как к музеям — так же бережно.
Во всем мире пещеры строго охраняются. Их нельзя разрушать, в них нельзя отбивать сталактиты и сталагмиты, портить стены надписями; особенно ценные в эстетическом и научном отношениях пещеры получают права заповедников. Во многих странах повреждение пещер карается судом.
В дальнем конце пещеры я нашел причудливые сталактиты
Но музеи немыслимы без посетителей. Люди, слышавшие и читавшие о таинственной красоте пещер, хотят увидеть их своими глазами. Поэтому наиболее интересные пещеры специально оборудуют для посещения. В них устраивают удобные входы, делают лифты, бетонируют дорожки (кое-где под землей ходят даже миниатюрные электропоезда). Их искусно освещают, выделяя светом наиболее интересные натеки, используя игру естественных красок или гипса, а иногда применяя цветную подсветку.
В каждом уголке пещеры можно увидеть что-то любопытное
Таких благоустроенных, приспособленных для посещения туристами пещер довольно много. По данным середины шестидесятых годов, в Чехословакии их было 22, во Франции — 89, а в Соединенных Штатах Америки — 147. Эти подземные музеи дают немалые доходы. За год в одной только Постойной пещере в Югославии бывает четыреста тысяч посетителей.
В нашей стране найдены многие сотни пещер; никто не знает, сколько их будет открыто еще. И никто не знает, на чью долю выпадет следующее открытие. Поэтому каждый спелеолог должен быть готов к тому, что именно он войдет в новую, никому не ведомую пещеру, и каждый спелеолог должен уметь вынести из нее как можно больше научного материала. Он должен уметь видеть, он должен четко знать, что и как нужно записать, измерить, сфотографировать. Он — глаза и руки ученых, которые не смогут сюда попасть, которые будут знать эту пещеру по тем сведениям, которые соберет спелеолог. Поэтому в исследовательские экспедиции, на поиск новых пещер идут люди, подготовленные к этой работе. Среди них есть профессионалы, но их очень немного; да и нет такой специальности — спелеолог. Есть ученые — карстоведы, гидрогеологи, зоологи, археологи, — по роду своей работы связанные с изучением пещер. Но большинство спелеологов — любители, отдающие этому делу все свободное время. Впрочем, порой нелегко разобраться, где кончается любитель и начинается профессионал. На IV Международном конгрессе спелеологов в Югославии только двадцать пять процентов участников были профессионалами. Любители, наряду с профессионалами, пишут научные статьи по всем отраслям спелеологии. Профессионалы вместе с любителями организуют экспедиции. Любители вместе с профессионалами борются за охрану пещер. А нередко случается и так, что любитель переходит в профессионалы…
На горе ущелий
На горе ущелий
Шаг за шагом по крутой горе. Вокруг заросли фисташки и боярышника и серая трава, уже выгоревшая на июньском солнце. За спиной на огромную равнину спускается солнце. А впереди — горы.
С равнины они выглядят огромными зелеными уступами, чуть припорошенными на самом верху снегом. Круто врезанные сухие ущелья разрубают их черными и красными провалами. Стены, обрывы и арчовые леса наверху. Кугитанг-Тау, Кух-и-танг, — "гора ущелий". Крайний юго-западный форпост Гиссарского хребта, косым клином выходящий к Амударье и равнинам Туркмении.
Этим горам далеко до Памира и Тянь-Шаня. Не на всякой карте их можно найти, вершины у них едва заходят за три тысячи метров. Но разве своеобразие гор измеряется только их высотой?
Среди моих коллег-энтомологов ходят легенды о редкостных насекомых Кугитанг-Тау, совсем еще мало изученных. Спелеологи же рассказывают чудеса о пещерах этого хребта. И вот, добравшись сюда, я иду работать на плато и в ущельях, чтобы потом спуститься в предгорья и обследовать пещеры.
За спиной у меня рюкзак, в котором не слишком много провизии и три фляги с водой. В руках сачок на длинной палке, главное мое орудие производства. Им я не только ловлю насекомых: он и посох, и альпеншток, и основной шест палатки. В аварийных условиях палка годится на дрова — можно вскипятить котелок чая. И совершенно незаменима она при встречах со змеями и собаками.
Сверху дует прохладный ветерок, пахнущий хвоей и снегом. Не умолкая стрекочут кузнечики и кобылки, им отвечают птицы. Вот и первая арча — кудрявая, густозеленая. Целый год не видел этого доброго дерева. Я пожимаю мягкую шершавую лапу — здравствуй!
Все чаще и чаще встречаются мне эти деревья; здесь они коренастые, с причудливо перекрученными стволами и ветвями, вцепившиеся корнями в каменную почву.
А в прошлом году, в лесах Туркестанского хребта, мне попались в ущельях великаны метров по двадцать. Издали не поверишь, что это не ель, а можжевельник с нежными чешуйками вместо иголок.
Желобчатые карры на Туркестанском хребте
Под развесистой арчой у обрыва выбрал я себе место ночлега. Костер, в его углях фляга с кипятком, пуховая мягкость спального мешка — и огромные звезды, качающиеся над головой среди ветвей…
Разбудил меня шум. Что-то большое промчалось рядом. Ошеломленно вскакиваю и вижу направленную на меня винтовку в руках подбегающего чабана. Удивленно смотрит; спохватившись, отводит ствол и начинает ругать:
— Что спишь? Через тебя волк бежал, ягненка тащил!
Недалеко оказалась юрта, и вот мы уже сидим на пестром ковре-паласе и пьем чай. Рядом, на деревянной решетке над ведром, лежит глыба слежавшегося снега; капли гулко стучат по дну. Неторопливый разговор. Чабана интересует, что нового на руднике, с которого я иду, и зачем мне эта палка с белым мешком. Я расспрашиваю о волках и о воде. Источников поблизости нет, вода только наверху, где еще сохранился снег. "Снег кончится — угоним скот вниз, к реке". О пещерах он слышал, но никогда в них не бывал.
Доливаю фляги, прощаюсь — и в путь. Все гуще арчовник, все зеленее лужайки. Здесь еще длится весна, еще сохранилась влага в почве. Над склоном гуляет ветер — холодный, горный. Из-под ног с криком и треском крыльев вырываются кеклики — горные куропатки, убегает вспугнутый заяц.
До снежников я добрался только к вечеру. Голые известняковые плиты, пласты твердого серого снега, рядом — пурпурное пламя тюльпанов; а на камне застыла странная кобылка — огромная и горбатая.
Выхожу на гребень. Плотная стена воздуха бьет снизу. Кажется, ляжешь на нее, раскинешь руки — и заскользишь против ветра. На одном уровне со мной круто несется вниз и не движется с места огромный гриф.