'Данфи? Ты должен помнить, помнишь О'Данфи?
С трудом вырвавшись из могучих объятий, Эймон обнял Пэдди за плечи и легонько подтолкнул к столу, у которого стоял единственный стул. Самому пришлось сесть на кровать.
– Подожди, дай отдышаться, – Линч дождался, когда брат сядет за стол. – Новые знакомства – это, конечно, важно, но не спеши. Расскажи вначале, что здесь вообще происходит. Я, честно говоря, вообще ничего не понимаю. И как дом, как семья? Мне сказали, что ты каждый день здесь. Почему так, почему не на ферме? Там работы мало?
Брат взял стоявшую на столе кожаную кружку, посмотрел внутрь, убедился, что пустая, и с сожалением отставил в сторону. Только потом ответил.
– Семья? Нормально семья. Насколько все, что происходит в Гибернии, можно назвать нормальным. Отец с матерью, хвала Спасителю, здоровы, сестры замужем, своих детей растят. Тадхг, он на ферме, родителям помогает. Вот только Шон…
Линч напрягся.
– Что Шон?
– Да понимаешь, он… вот ты скажи, ты в какого бога веруешь?
– В Спасителя, в кого ж еще?
– Это понятно, – Пэдди махнул рукой. – Но ты ж истинную веру не менял? Вот. А Шон реформистом заделался. Им, реформистам-то, сейчас жить легче. Хочешь в армию или в магистрате каком служить, да даже хоть и учителем работать – только их берут. Нас близко не подпускают, прям как язычников каких.
– То есть Шон стал учителем?
– Если бы! – брат мотнул головой так, что длинные волосы, взметнувшись, на мгновение закрыли лицо. – В армию он пошел. В дрогедском гарнизоне сержант уже. Я до недавнего времени думал, что он уж отрезанный ломоть.
– А сейчас? – Эймон ухватился за последнюю фразу.
– А сейчас уже так не думаю. Островитяне же они как, нас за людей отродясь не считали. Хоть нашей церкви, хоть ихней, все одно мы для них грязные кельты, почти что грязные негры, чуть-чуть, может, поприличнее.
– Ну… – вспомнились прогнившие крыши и грязь этой самой таверны. – С порядком здесь и впрямь стало не очень.
– Да! – Пэдди грохнул кулаком, отчего крепкий стол жалобно скрипнул. – Есть такое, но почему? Вот ты вспомни, было такое раньше?
– Нет, но…
– Вот именно, но! Нас налогами задушили, что ни месяц, новые поборы назначают. Вот если островитянин сюда приезжает, его и не трогает никто. Платит такой десять процентов от прибыли, заметь, от прибыли, не от выручки, а остальное у него остается. А кельт? На корабли, которых мы и не увидим никогда, плати. На порты – плати. Обнищал народ, а откуда у нищих деньги на прежнюю чистоту да порядок? То-то, – Пэдди вскочил, замахал руками. Высокий, широкоплечий, он напомнил брату такие же ладные и надежные зеландские ветряные мельницы. – Если, скажем, островитянин кельта убьет, так ему и не будет ничего, на худой конец, штраф заплатит, как за собаку блохастую. Вот тем, кто реформистом заделался, тем, конечно, полегче живется. Но все ж ненамного. Так, служить только могут да налогами их не так давят, но все равно для островитян они быдлом остались. И Шон, хвала святым, это понял.
Сказано было азартно, с напором, словно и не родственнику, приехавшему в родные края ненадолго, а может быть, и в последний раз – очень уж неуютно стало в некогда веселой и сытной стране, а толпе бойцов, которых прямо сейчас надо вдохновить на кровавый и решительный бой.
– И что? – осторожно, боясь услышать подтверждение своим мыслям, спросил Линч.
– И то! Под Дрогедой батальон стоит, так в нем почти все солдаты – кельты, перешедшие в реформисты. Так мы с ними договорились! Эх, нам бы только начать, а там уж полыхнет по всей Гибернии, выкинем островитян со своих земель к демоновой матери.
Прекрасно. Навестил, называется, семейку. Пэдди что, бунтовать надумал? Это он-то? Всегда такой неторопливый, рассудительный. Да уж, меняет людей время.
Главное – вовремя его на подвиги пробило. Ветер в корму, разумеется, но не сейчас, попозже, примерно так через недельку, когда корабль на Амстердам увезет Эймона от берегов этого благословенного острова.
Но как Пэдди разошелся! Прямо сейчас, что ли, готов в бой ринуться? Ерунда, конечно. Обычный кельтский треп. Нашему брату что для счастья надо? Выпить, подраться да поболтать о желании подраться. Хотя… подраться надо бы поставить на первое место. Да, именно так будет правильно. Чего-чего?
– …и мы победим! У нас просто нет другого выхода. Ты спрашивал, почему я не на ферме? Так вот, отец меня специально сюда отправил, благословил, понимаешь, чтобы Гиберния стала свободной, – размахивающий руками Пэдди продолжал витийствовать, словно полубезумный суфий в жарком и душном Магрибе. Стоп! Настолько ли все безумно? – …и нам нужны умелые бойцы. Вот ты моряк, значит, с пушками управляться умеешь. Так?
– Ну, где-то да, хотя я и не канонир, но капитан должен уметь заменить любого офицера, так что заряжать и наводить могу.
– Капитан?! Наш Эймон, оказывается, капитан! Это же прекрасно, прямо завтра… нет, прямо сейчас! Представлю нашим, оговорим последние детали. Пора! Нечего больше ждать! Эти сасанахи, они же – высшая раса. Придется опустить. На пару ярдов под землю.
А вот это шабаш. Приплыли. В порт приписки. Когда в стране начинается бунт, остаться в стороне невозможно. Или с теми, или с этими. Тогда есть шанс выжить. Всех прочих будут резать обе стороны. Что здесь, что в Магрибе, что в Чайне. Посторонний – легкая нажива, которой не на кого рассчитывать.
С другой стороны, просто так люди не бунтуют. Видать, достали их господа островитяне. До самой печенки, до самого нутра.
Надо бы как-то от братишки отделаться, но куда там, энтузиазм Пэдди зашкаливал, как барометр перед тайфуном. Он схватил за руку, потащил вниз, вовсе не интересуясь мнением родственника.
– Друзья! – крикнул он с лестницы куда-то вниз, в густой сумрак, в котором, словно ночные окна прибрежной деревеньки, тускло мерцали огни свечей. – Смотрите, кто к нам пожаловал! Мой брат Эймон, моряк, и не какой-то там матрос, а целый капитан. Поприветствуем его!
Снизу раздался нестройный рев луженых мужских глоток, слегка разбавленный женскими голосами.
Лишь ступив на скрипучий пол таверны, удалось различить лица постояльцев. Гладко выбритые, когда-то бритые или украшенные бородами, но все слегка уже окосевшие от выпитого. Обычные лица посетителей такого рода таверн во всех портах всех стран, где приходилось бывать моряку.
Одно отличие – женщин больше обычного, и… да, на шлюх они не похожи. Во всяком случае, никаких соблазнительных вырезов на платьях, никаких кривляний, призванных привлечь внимание мужчин. Может, конечно, здесь шлюхи другие?
Нет, все же нет. Ни дурного смеха, больше похожего на хохот, ни надоедливых взглядов, обещающих всевозможные неземные удовольствия вкупе со всевозможными дурными болезнями.
Просто люди сидят себе, пьют пиво, болтают. Общаются, одним словом.
– Пойдем, пойдем! – Пэдди упорно тянул куда-то в угол. – Вот! – Наконец подвел к длинному столу в дальнем углу зала. Эта компания была побольше остальных, но ничем другим от прочих не отличалась.
– Интересно, Эймон, ты кого-нибудь узнаешь?
Быстрый взгляд… куда там, семнадцать лет прошло. Впрочем…
– Милли? – он в упор взглянул на крупную женщину с длинными густыми, едва-едва расчесанными волосами.
– Точно! – дама широко улыбнулась щербатой улыбкой и грохнула по столу крепким кулаком. Достойным любого матроса, привычного к веслам и тяжелым канатам. – Узнал! А помнишь, как мы с Норой тебя отмутузили? А помнишь, за что? Нора, помнишь Эймона? – это уже к соседке, такой же широкоплечей и круглолицей.
Захотелось сплюнуть. Стоило неделю тащиться по холодным морям, чтобы тебе напомнили, как две девчонки побили за то, что подглядывал в щелку туалета.
– Привет, Нора, – а что еще скажешь?
Вовремя перед моряком появилась кружка пива, спасительный долгий глоток помог свернуть со скользкой темы. Дальше все пошло как обычно для таких вот заведений. Кого-то вспоминал он, кто-то вспоминал его, с кем-то знакомился впервые, чтобы уже завтра забыть навсегда.
Слушал немудреные житейские истории, что-то рассказывал сам. О море, о кораблях, о дальних странах.
Дрогеда – приморский город, даже свой порт есть, но корабли в него заходят небольшие, дальше Балтики нигде не бывавшие. А тут человек своими глазами видел и черных людей в далекой жаркой Африке, и смуглых людей в еще более далекой пестрой Индии, и желтых узкоглазых людей в совсем уже неведомых, таинственных Чайне и стране Ямато с их непостижимыми и страшными обычаями.
Постепенно гул в таверне стих, посетители, затаив дыхание, слушали земляка, который сейчас казался великим и чудесным героем, вышедшим из древних волшебных саг.
И пиво в этот вечер казалось каким-то особенно мягким, а мясо особенно ароматным.
До того самого момента, когда дверь в корчму с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель, а в таверну не ввалился десяток солдат. Уже крепко выпивших, но желающих немедленного продолжения веселья.
– Эй, вы, уроды, марш отсюда! – Один из них схватил Милли за волосы и потащил из-за стола. Точнее – попытался, потому что крепкий дамский кулак сбил хама с ног, словно пушечное ядро.
Во дела! Эймон на мгновение оторопел, и этого хватило, чтобы пропустить момент начала всеобщей потасовки. Солдаты против кельтов? Как бы не так! Дрались все и со всеми. Вон два кельта дерут друг у друга бороды, вон два солдата обменялись звонкими ударами, развернулись и сцепились уже с местными. Милли и Нора в гущу свалки не лезут, правда, не отказывают себе в удовольствии съездить по морде любому, кого ловкий удар отбрасывает в их сторону. Одно слово – добропорядочные женщины.
Недолгое время всеобщая потасовка обходила Эймона стороной, но в какой-то момент кто-то из солдат набросился и на него. С кулаками. Про оружие военные то ли забыли, то ли посчитали его недостойным благородной кабацкой драки.
Пришлось ответить, благо за долгие годы плаваний попадать в подобные переделки приходилось не раз, особенно пока не получил офицерский патент. Да и потом случалось, кабаки во всех портах одинаковы.