Над спящим великаном Мальвернских холмов раскинулась двойная радуга, соединяя холм Вустер-Бикон со Стоянкой бриттов. Когда-то на этом месте римские войска вырезали поселение древних британцев. Солнце-дыня источало парной свет. Я двинулся вперед в темпе марш-броска: пятьдесят шагов бегом, пятьдесят шагом. Решил, что если нагоню Дурана, то даже слова ему не скажу. Буду игнорировать этого предателя. Мокрый дерн чавкал под кроссовками. Я перелез через шаткие ворота и пересек паддок, в котором стояли препятствия для прыжков лошадей, сделанные из полицейских конусов и полосатых шестов. За паддоком оказался скотный двор. Две силосные башни блестели, как космические корабли «Аполлон» викторианской эры. Цветы-тромбоны вились по трельяжам. Облезлое объявление гласило: «ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ КОНСКИЙ НАВОЗ». Петух, гордый, как петух, озирал своих кур. На веревке висело промокшее под дождем белье – простыни и наволочки. И еще кружевные трусы и лифчики. Замшелая тропа исчезала за холмом, в направлении большой дороги на Мальверн. Я прошел мимо стойла и заглянул в жаркую, разящую навозом темноту.
Я различил трех лошадей. Одна встряхивала гривой, одна фыркала, одна смотрела на меня. Я поспешил дальше. Если верховая тропа проходит через скотный двор, он не может быть частным владением, но вряд ли скотный двор можно считать общинной территорией. Я боялся в любую минуту услышать: «Посторонний! Я тебе сейчас так воспрещу, что ты не скоро забудешь!» (В детстве я думал, что слова в молитве «не введи нас во искушение» – это про то, что нельзя заходить на чужой двор.)
В общем, за следующими воротами оказалось поле среднего размера. Трактор «Джон Дир» пахал его, проделывая склизкие борозды. Чайки летали вокруг, охотясь на легкую добычу – жирных червей. Я прятался, пока трактор не повернул в другую сторону, прочь от тропы.
Тогда я рванул через поле, как агент спецназа.
– ТЕЙЛОР!!!
Я попался, не успев даже разогнаться до бега.
В кабине древнего трактора сидела Дон Мэдден и выстругивала палочку. На Дон Мэдден была куртка пилота и заляпанные звездочками грязи «мартенсы» с красными шнурками.
Я перевел дух.
– Привет… – я хотел назвать ее «Мэдден», потому что она назвала меня «Тейлор», – Дон.
– Где горит? – Из-под ее ножа скользили тоненькие петли древесины.
– А?
Она передразнила мое «А?»:
– Чего ты бежишь?
У нее масляно-черные волосы, чем-то напоминающие панковскую прическу. Наверно, она пользуется гелем для укладки. О, чего бы я только не отдал за право втирать ей в волосы этот гель.
– Я люблю бегать. Иногда. Просто так.
– Да ну? А что тебя занесло так далеко по верховой тропе?
– Ничего. Просто решил прошвырнуться. От нечего делать.
– Ну так можешь ничего не делать здесь. – Она указала на капот трактора.
Мне страшно хотелось ее послушаться.
– Смысл? – Мне страшно не хотелось ее слушаться.
Губная помада у нее была такого цвета, как фруктовая жвачка со вкусом красной смородины.
– Смысл такой, что я велю.
Я вскарабкался на переднее колесо.
– Ну а ты что тут делаешь?
– Я тут живу, представь себе.
От мокрого капота трактора у меня отсырела задница.
– В этом фермерском доме? Вон там?
Дон Мэдден расстегнула пилотскую куртку.
– В этом фермерском доме, вон там.
У нее на шее был крест – массивный, черный, как у гота. Он примостился между бутонами грудей.
– А я думал, ты живешь в том доме возле паба.
– Раньше жила. Там очень шумно. И Айзек Пай, хозяин дома, склизкий гад. Правда, этот, – она кивнула на трактор, пашущий в поле, – немногим лучше.
– А «этот» – это кто?
– Официальный отчим. Это его дом. Ты что, Тейлор, вообще ничего не знаешь? Мы с мамкой теперь живем тут. Они поженились в прошлом году.
Ну да, теперь я вспомнил.
– А что он за человек?
– Мозги как у быка. – Она прищурилась на меня, словно из-за невидимой занавески. – И не только мозги, судя по тому, какой тарарам они с мамкой иногда подымают по ночам.
Парной воздух поглаживал ее молочно-шоколадное горло.
– А эти пони в стойле – ваши?
– Я гляжу, ты тут все хорошенько разнюхал.
Трактор отчима снова развернулся в нашу сторону.
– Я только в стойло заглянул. Честно.
Она снова взялась за нож и палочку.
– Лошадей дико дорого содержать.
Струг, струг, струг.
– Это лошади из школы верховой езды – этот взял их на постой, пока там ремонт. Еще вопросы есть?
Да, каких-нибудь штук пятьсот.
– А что это ты делаешь?
– Стрелу.
– Смысл?
– Для лука.
– А смысл? Зачем тебе лук и стрела?
– Смысл-смысл-сссмысссл!
(На протяжении жуткой секунды я думал, что она издевается над моим запинанием, но потом решил, что ее раздражение – более общего характера.)
– Не много ли у тебя вопросов, Тейлор? Стрела и лук мне для того, чтобы охотиться на мальчишек. Я их убиваю. Мир без них становится лучше. Знаешь, из чего сделаны мальчики? Из вонючей слизи – надавишь, и брызнет.
– Ну спасибо.
– На здоровье.
– А дай посмотреть нож?
Дон Мэдден швырнула нож прямо в меня. Только по чистой удаче он попал мне в ребра рукояткой, а не острием.
– Мэдден!
«Что такое?» – спросила она взглядом. Глаза у нее цвета темного меда.
– Ты меня чуть не проткнула!
Глаза у нее цвета темного меда.
– Ой, бедненький Тейлор.
Лязгающий трактор доехал до нас и начал медленно разворачиваться. Отчим Дон Мэдден прямо-таки излучал ненависть в мою сторону. Ржавая земля струилась с лопаток плуга.
Дон Мэдден взглянула на трактор и заговорила тупым деревенским голосом:
– Я не погляжу, родная дочь или нет, но ты, барышня, в этом доме будешь вести себя уважительно, а то вылетишь у меня в три счета, пинком под жопу, и не думай, что я это просто так говорю, потому как я что говорю, то и делаю!
Ручка ножа была теплой и липкой от ее пальцев. Лезвие такое острое, что может и руку отрубить.
– Хороший нож.
– Ты голодный? – спросила Дон Мэдден.
– Смотря что у тебя есть.
– Привередливый какой. – Дон Мэдден достала бумажный пакет и принялась выколупывать из него раздавленную булочку с вареньем. – От этого небось не станешь морду воротить?
Она оторвала кусок булки и помахала передо мной.
Я на четвереньках подполз поближе по капоту. Не потому, что хотел изображать собаку, а из осторожности – вдруг она решит смахнуть меня в крапиву. С Дон Мэдден никогда заранее не скажешь. Она подалась ко мне, и я увидел бугорки сосков. Она без лифчика. Я потянулся к ней рукой.
– Лапы убрать! Зубами, песик!
Так она меня и кормила. Со стрелы в рот.
Лимонная глазурь, коричное тесто, острая сладость изюмин.
Сама Дон Мэдден тоже ела. Я видел жвачку мякиша у нее на языке.
Отсюда было видно, что на кресте – тощий Иисус. Наверно, согревается теплом ее тела. Везунчик. Булочки хватило ненадолго. Дон Мэдден аккуратно насадила на стрелу вишню. Я аккуратно снял вишню зубами.
Солнце зашло за облако.
– Тейлор! – Дон Мэдден в ярости разглядывала острие стрелы. – Ты украл мою вишенку!
Вишня застряла у меня в горле.
– Ты… сама мне дала.
– Ты украл мою вишенку и теперь за это заплатишь!
– Дон, ты…
– С каких пор тебе разрешено звать меня Дон!
Что это – та же игра, другая или вообще не игра?
Она кольнула мне кадык стрелой. Наклонилась так близко, что я ощущал ее сладкое дыхание.
– Я что, по-твоему, шучу, а, Тейлор?
Стрела была по правде острая. Наверно, я мог бы ее отбить в сторону, прежде чем Дон Мэдден проколет мне горло. Наверно. Но все было не так просто. Начать с того, что у меня был стояк размером с добермана.
– Кто хапает чужие булки, должен за это расплатиться. Таков закон.
– У меня нет денег.
– Тогда думай, Тейлор, думай хорошенько. Как еще ты можешь мне заплатить?
– Я… – Ямочка на щеке. Бороздка над верхней губой бархатная от крохотных волосков. Губы – лепестки. Улыбка, похожая на крючок. Два отраженных меня глядят из глаз капризной газели. – Я… у меня в кармане есть пачка фруктовых леденцов. Но они все склеились. Тебе придется их разбивать камнем.
Чары развеялись. Стрела перестала упираться мне в горло.
Дон Мэдден, заскучав, полезла обратно на сиденье трактора.
– Что такое?
Она ответила взглядом, полным такого отвращения, словно я превратился в пару штанов клеш на вешалке для уцененного товара на рынке в Тьюксбери.
О, как я хотел, чтобы стрела вернулась на место.
– Чего ты?
Дон Мэдден всунула пластинку мятной жвачки меж дивных губ.
– Я считаю до двадцати. Если к этому времени ты не уберешься с нашей земли, я скажу отчиму, что ты меня лапал. А если не уберешься к тому времени, как я досчитаю до тридцати, я скажу, что ты меня трогал. – Ее язык словно облизал последнее слово. – Разрази меня гром, если не скажу.
– Но я до тебя даже не дотронулся!
– Мой отчим держит ружье на кухне. Ему ничего не стоит перепутать тебя с масеньким пуфыфтым зайчиком. Раз… Два… Три…
Верховая тропа забрела в бывший фруктовый сад. Колкий чертополох и пышная трава выросли мне по пояс, так что приходилось не столько идти, сколько пробираться вброд. Дон Мэдден не шла у меня из головы. Я ничего не понимал. Наверно, я ей в каком-то смысле нравлюсь. Она не отдала бы свою единственную булку первому попавшемуся мальчишке. А уж Дон Мэдден мне точно нравилась, тут сомнений не было. Но когда девочка тебе нравится, это опасно. Не то чтобы опасно, но, во всяком случае, непросто. И да, может быть опасно. Поначалу в школе задразнят до смерти. «У-у-у, жених и невеста!» – кричат они, если увидят, что кто-то держится за руки в коридоре. А потом, когда вы официально станете парой, наподобие Ли Биггса и Мишель Тирли, придется терпеть, что ее подружки изрисуют все тетради вашими инициалами и словами «любовь навеки» в сердце, пронзенном стрелой. И учителя тоже не прочь поучаствовать. Когда мы в прошлой четверти проходили гермафродитное размножение у червей, мистер Уитлок назвал одного червяка «Червяк Ли», а другого – «Червяк Мишель». Мальчики решили, что это забавно, а девочки просто выли от смеха, как зрители телесериала «Счастливые дни». Кроме самой Мишель Тирли, которая побагровела, как свекла, закрыла лицо руками и разрыдалась. Но мистер Уитлок и за это по ней проехался как следует.