Разумеется, прекращаются. Гай просто так возразил, из озорства, ведь если отец приказал, то выполнять придётся.
За всё время, проведённое в эскулапионе, Агрикола нанёс только один визит сыну, увидел, что тот жив, получил от медикусов самый радужный прогноз, и удалился. Это можно понять, отец ведь руководит большим производственно-торговым предприятием, а из троицы сыновей Гай — наименее многообещающий, да ещё и проблемный местами.
— Как он?
— Как кто? — спросил Критий, сажая мальчика в лектику.
— Vae! Цезарь Саторнин! Отец, разумеется!
— Вот доберёшься до дома, и узнаешь. А патрон узнает, что ты за языком следить научился.
— Предатель!
— Ещё какой, — согласился Критий, задёргивая занавеску.
Химы-лектикарии по приказу погонщика подняли транспорт и понесли. Видимо, они уже стары, потому что идут вразнобой, трясутся и вообще. Но Гай не из привередливых, главное, — что не нужно утруждать собственные ноги.
Лектика вынесла к воротам Альбатроса, близ которых, в конюшне отцовские клиенты оставили лошадей. Въезд на городские дороги всегда платный, если не хочешь терять серебро, то садись на омнибус или шагай. Скорее всего, отец выдал им деньги и на налог чистых улиц, но ушлая троица оставила животных в конюшне, а разницу поделила. Что ж, Юстиция им судья.
Клиенты привели для Гая покладистого мерина.
— Ну, что, Критий, поскачем ветром?
— Торопиться нам незачем, — ответил тот, подхватив вожжи, — нехорошо выйдет, если по пути из больницы ты свалишься и придётся везти обратно.
— Да я в седле с четырёх лет!
— То бишь всего пять лет, и ноги короткие к тому же. А у меня приказ патрона. Не торопись жить, юный господин.
Договаривать не понадобилось, всё и так ясно. Вздохнув, Гай поудобнее устроил умбракулум, чтобы солнце его не достало, прикрыл глаза и задремал прямо верхом.
Возвращение на родную виллу прошло без особой помпы, хотя, с какой стати помпа вообще должна была быть? Не триумфатором вернулся ведь, а так, всего лишь не убился при падении с высокого уступа в горах. Ну, разумеется, мама встречала на пороге; за подол её пеплума держались Игния Тертия и Игния Кварта, извивающихся близняшек Квинту и Сексту пыталась удержать на руках служанка; Игния Септима, как всегда, у материнской груди, хотя ей уже четыре и давно пора привыкать везде ходить самостоятельно.
— Мой маленький Эркулес, — с придыханием воскликнула Помпилия Игния, наклоняясь и расцеловывая лицо сына, — наконец-то! Наконец-то ты дома!
По ходу дела Септима попыталась залезть пальцами брату в нос, но он уклонился, присел и погладил головы Тертия с Квартой, а на близняшек взглянул так строго, что они успокоились на целых пять секунд.
— Доставили целым и невредимым, госпожа, — поклонился Критий, — можем ли быть свободными?
— Оставайтесь, до ужина совсем недолго, — ответила добрая мама.
— Почтём за честь, госпожа, если патрон позволит.
Гай вошёл в тень родного крова, глубоко вдохнул и улыбнулся шире. Когда живёшь дома постоянно, этого не замечаешь, но после долгого отсутствия чувствуешь родной запах отчётливо. Он подошёл к имплювию, коснулся пьедестала, с которого угрюмый Вулкан смотрит на воду, после чего направился к лаларию. Открыл дверцы и удивился тому, как щедро навалили цветов вокруг домашних богов. Хотя чему тут удивляться, — совсем недавно Гней Юниор стал первым в этом поколении, кому Сатурн ниспослал дар, это великое событие, — день Апофеоза!
— Уже отпраздновали?
— Совсем чуть-чуть милый, — призналась Помпилия, — но ты не беспокойся, основные торжества впереди.
Не то, чтобы Гай беспокоился, он и рад был бы, пройди вся кутерьма без него. В любом случае, надо отдать долг обычаям, Гай склонил голову перед ларами и пенатами, прикрыл глаза, сделал вид, что молится; это даже за ложь не сошло бы, так, ритуал.
— Хочешь кушать, милый?
— Нет, поел утром после анализов.
— Больничная еда такая пресная, — покачала головой мама.
— А мне нравится! До ужина доживу, ма, сейчас помыться бы с дороги.
— Ну, тогда иди.
Кубикула Гая была первой справа от парадного входа в атрий, небольшая, но и не маленькая камера с минимумом мебели и чистыми стенами. К ней прилегал небольшой санузел, отделанный белой плиткой, с пушистыми полотенцами на вешалках и мылом в мраморной мыльнице.
Душ был коротким, но отличным; вышел Гай, расчёсывая голову черепаховым гребнем. Кинув на подушку сложенное пополам сухое полотенце, завалился на чистые простыни и, будто не провёл последние полторы недели в праздности, сразу же заснул.
То неприятное чувство полной растерянности, когда совершенно не понимаешь, сколько суток прошло, где ты, кто ты, и почему так темно, хотя обычно, просыпаясь, видишь утренний свет, — именно это испытал Гай, открыв глаза поздним вечером. Всё-таки, насколько же опьяняет воздух родного дома… Кстати о нём, в кубикуле душновато, поэтому он вытер со лба пот, шаркая прошёл к окну и приоткрыл створку; вдохнул сладкий ветерок из сада.
В атрии царит полумрак, и никого нет, Гай вышел и побрёл по переходам домуса, прислушиваясь. Ноги завели его в андрон: мрачная зала, исписанная батальными сценами, заполненная раритетными образцами оружия и брони, хранит молчание и пустует. Из андрона Гай выбрался на балкон внутреннего двора, где открылся вид на освещённый несколькими застеклёнными лампами перистиль. Только тут от сердца отлегло: экседр ярко освещён, там на большой кушетке лежит с книгой в руке отец, а мать прилегла рядом под его опекой и защитой. Значит, дом не вымер, просто уже поздно, слуги и дети спят.
— Я знаю, что ты там, — сказал Гай тени справа.
Игния Парва выступила на свет, утомлённая, наверное, ещё не ложилась. Спрашивать, что она делает на мужской секции балкона не нужно, ведь сюда выходят две двери: из андрона и домашней библиотеки, а Парва готова жить среди книг и свитков.
— Заметил, значит.
Гай красноречиво посмотрел на тарелку у неё в руке: поджаренный хлеб, намазанный толстым слоем маретума уже порядком заветрился, но такой восхитительный аромат всё равно ничем не перебить.
— Будешь?
— Спрашиваешь ещё.
Гай с удовольствием вгрызся в хрустнувшее угощение, а сестра прислонилась плечом к столбику и посмотрела в экседр, на родителей.
— Ты много чего пропустил.
— Ага, цефый уфын профпал, — прочавкал мальчик.
— Я не об этом. Пока выздоравливал, кое-что поменялось у нас в доме. Отец рассказал бы за столом, но мама попросила не будить. Её любимчик так сладко спал.
Гай пропустил ехидство мимо ушей.
— Ну и фто там?
— Когда у Юниора прорезался дар, отец сообщил об этом Авгуриуму, а красные передали родне на материк. Скоро те ответили, началась переписка. Короче говоря, Юниор не покинет Сицилию как минимум до пятнадцати лет, но дар у него очень сильный, прямо исключительно…
— М-м-м, это божественно вкусно… Представляешь, в каком восторге сейчас дед?
— Да, просто пляшет, наверное, — ответила Парва безразлично. — Игнии заинтересованы, но поскольку Юниор ещё слишком юн, сам он с острова не уедет, а сопровождать его некому. Поэтому они решили собрать делегацию, которая сама сюда явится.
— Ого!
— Что «ого»? Прецедент-то был.
— Когда? — не понял Гай.
Закатив глаза, сестра кивнула в сторону родителей:
— Когда у отца открылся дар, он никак не мог уплыть с Сицилии. Их вообще было двое тогда, Пирокластикус и отец, жили в яме, ни денег, ни слуг, ни охраны, и обоим запрещено посещать Италию. Тогда родственники прислали небольшую группу, чтобы изучить отцовский потенциал.
— О, значит, высоких гостей ждать? — понял Гай. — Слава Вулкану, что я здесь не при чём.
— Как это «не при чём», — вкрадчиво сказала сестра, — тебя тоже будут проверять.
Гай закашлялся.
— А меня-то… кхм-м-м-м… за что?
Парва осталась довольна его реакцией.
— Вообще-то давно должны были, ты же у нас спирит, самый молодой из известных. Отец два года как про тебя сообщил, но они там, видимо, не поверили, или им на тебя плевать.
— Хорошо бы, — чем больше на тебя плевать, тем меньше тебя дёргают.
— Piger ipse sibi obstat, Bifrontis[1].
— Non omnis cogitatio attentione digna est, Parva[2]. Значит, гости?
— Непростые гости. Отец сказал, что сам Каст Игний Лакон пожелал приехать. Знаешь, кто это?
— Спроси ещё, умею ли я струёй своё имя писать.
— Фу.
Знал ли Гай имя двоюродного дяди? Разумеется, знал, хотя видел его только на плакатах и в виде редкой коллекционной фигурки. Когда-то генус Игниев возглавлял старый Пирокластикус… тогда он, наверное, был немного моложе, чем сейчас, и командовал всеми сухопутными военными силами империи. Но после неудачного мятежа во главе встал младший брат Пирокластикуса Каст Игний Нигрумос, а Каст Игний Лакон — его старший сын и нынешний легат Легиона Пламени. Они с Агриколой двоюродные братья, но один является великим воином и полководцем, известным по всей империи, а другой растит капусту на Сицилии.
— Как же нам повезло, что мы дети нашего отца, — с искренней радостью сказал Гай.
— Что? Ты о чём думаешь вообще, Бифронтис?
— О том, как мне нравится быть сицилийцем. — Он облизнул пальцы и поставил тарелку на перила. — Значит, великий важный дядя приедет к нам смотреть на Гнея Юниора и, может быть, в полглазика на меня взглянет?
— Ага.
— А как себя чувствует Тит?
Сестра только вздохнула.
— Понятно. Сильно плакал, когда ты его видела в последний раз?
— Он не плакал. Можешь сам пойти и взглянуть, он дома вообще-то.
— Э? А разве…
— Нет, не тренируется. Когда у Юниора случился апофеоз, дед всё своё внимание посвятил ему. Так что Тит уже полторы недели сидит у себя в кубикуле, крутит какие-то меканические головоломки, читает, пишет…