Переваливаясь на свой прежний манер, к отцу подобрался Аврелий из Скопелоса. Сменив повреждённое одеяние на целое, он продолжил источать палённое зловонье.
— Надеюсь, ты не держишь на меня зла, кхмем… Агрикола?
— Если бы тебя беспокоили такие мелочи, ты принимал бы иные решения.
— Вероятно, так и есть.
— Что Нигрумос смог тебе пообещать?
Широченные плечи авгура… которые, скорее всего, являются его локтями, приподнялись и опустились:
— Услугу, скажем так. Очень приятно жить, зная, что один из могущественнейших людей мира тебе должен… Теперь уже не важно, пхум-м… О, сейчас будет представление.
В это время два экзальта помогли-таки Саламандру подняться; его тоже заметно ведёт из стороны в сторону, кожа на груди сожжена, рана обуглилась, возможно, сломаны рёбра, но сверхлюди созданы выдерживать и не такое. Великан приходит в себя прямо на глазах, вот, встал по стойке «смирно», заложив руки за спину и глядя перед собой немигающим взглядом, как на легионном смотре.
— Иоаннис, мне стало известно о заговоре. Что сподвигло тебя стать частью чего-то настолько недостойного?
— Мой легат! Я исполнял прямые приказания родоправителя! — Громовой голос прокатился по каменоломне.
Лакон трижды стукнул пальцем по эфесу великолепного меча, обдумывая услышанное.
— Почему?
— Мой легат?
— Почему ты взялся исполнять приказ моего отца в обход меня?
— Мой…
— Именно. Я твой легат, а не Каст Игний Нигрумос.
— Мой легат! Он родоправитель…
Лакон прищурился, будто испытав сомнение.
— Значит, ты Игний? Возможно ли, что мы с тобой кровная родня, а я не знал?
— Мой легат… Нет, мой легат…
— Значит, ты не часть генуса?
— Нет…
— Ты легионер.
— Да, мой легат!
— Кто командует легионом, Иоаннис?
— Ты, мой легат!
— То есть, я командую легионом, а мой отец руководит генусом. Всё верно?
— Да…
— Так что же сподвигло тебя нарушить цепочку командования?
На это не нашлось ответа, а когда молчание стало по-настоящему невыносимо долгим и тяжёлым, Лакон продолжил:
— Вы все — оружие в руке бога. Вы знаете это, вы сами выбрали эту почётную судьбу.
Гай поймал мимолётный взгляд Иоанниса.
— Никому не нужно своевольно оружие, — закончил легат, — даже богам. За твой проступок я могу определить лишь одно наказание, Иоаннис. Тебя отконвоируют в расположение и поставят перед собратьями, ветеранами и кандидатами. Весь твой боевой путь зачитают перед ними и окончат его стигмой «Inhonoratus»[29]. Тебя лишат всех знаков почёта, титулов, имени, и опустят в катакомбы, где ты будешь убивать крыс, носить еду узникам, убирать за ними отходы; и никогда больше ты не увидишь солнца, никогда не поднимешь лица, не прикоснёшься к настоящему оружию, не наденешь брони, и не пойдёшь в битву как равный среди равных. А когда Плутон пошлёт за твоей душой, никто уже не вспомнит кем ты был и был ли вообще кем-либо. Твоя судьба послужит назиданием нынешнему юношеству, чтобы они знали: даже лучшие из лучших могут впасть в ничтожество из-за одного проступка.
С каждым сказанным словом лицо Саламандра захватывает синева, будто его одолевает холера; выступает пот и глаза превращаются в мутное стекло.
— Однако же в виду твоих прошлых славных деяний, — продолжил Лакон, — десятилетий беспорочной службы, я даю тебе право просить о снисхождении. Желаешь ли воспользоваться им?
Омертвевший Иоаннис немедленно стал вновь живым, ноздри раздулись, брови приподнялись, на лице забрезжила надежда.
— Мой легат! Я прошу о снисхождении!
— В таком случае, пусть боги судят тебя за малодушие.
Лакон подставил лицо пеплу, который падает всё гуще, черня волосы и золото брони, превращая его в воплощение тихой вселенской скорби. Затем, — это произошло мгновенно, — полыхнула красная корона, карие глаза вперили взгляд в Иоанниса, полыхнули гранатами, между богом и его воином мелькнуло нечто, похожее на струю взволнованного тёплого воздуха, а потом из тела Саламандра вырвалось синее пламя. Оно за секунды пожрало плоть, рассыпав обугленные кости, от жара коже Гая стало больно, опалило даже верхние дыхательные пути, хоть и несильно. Корона погасла в тот же миг, будто и не было ничего.
— Сегодня, — сказал Лакон, — славный Иоаннис пал трагично и доблестно. Подробностей не узнает никто в легионе. Клянитесь.
Возвышенные, с чьих доспехов осыпается иссушенная краска, опустились на одно колено и склонили головы в знак подтверждения клятвы.
— Его имя будет увековечено в залах бранной славы, молодые станут равняться на него. Капитон, подай кожу.
Декан поднёс легату немного пострадавшую от Спиритуса ленту. Взяв её, Лакон протянул знак почёта Гаю.
— Порой даже Саламандры гибнут в бою, и враги нашего генуса с гордостью хранят эти ленты как знаки собственной доблести.
Гай недоверчиво улыбнулся и покачал головой:
— Нобилиссим, я не враг нашего генуса, и если бы Иоаннис захотел убить меня, то сделал бы это.
К тому же, чем больше у тебя наград, тем больше завистников, а Гаю не хотелось до конца жизни доказывать каждому встречному, что он заслужил такой трофей.
Двоюродный дядя кивнул и вернул ленту обратно:
— Соберите кости, они будут помещены в урну, а кожа станет реликвией.
— Будет исполнено, мой легат.
Лакон вновь обратился к ним, а именно, к отцу.
— Гней, всё окончено. Я торжественно объявляю, что проверка завершена. В будущем, когда твои сыновья достигнут пятнадцати лет, Академия Прометея получит от меня послания. Я буду рекомендовать на поступление всю троицу, даже если у среднего не проявится Сатурнов дар, это решено.
— Великая честь для моей фамилии, нобилиссим, — поклонился Агрикола. — Но что будет после?
— Завербуются в Легион Пламени.
— Великая честь, — вновь поклонился отец. — Даже Гай?
Остывшие тёмные глаза Лакона обратились к младшему племяннику, молчание растянулось на пять секунд.
— Сложный вопрос. С одной стороны, он не подходит для службы в божественном легионе, просто потому, что не вышел статью. С другой стороны, его нынешние задатки спирита обещают хорошо послужить генусу в будущем. Этот вопрос решится в течение следующих лет. Что-то ещё, Гней?
— Нет, нобилиссим, я и так отнял слишком много твоего времени.
— В таком случае, считаю, что пора…
— Нобилиссим, можно вопрос задать? — выпалил Гай, поняв, что о нём вот-вот забудут и перестанут обращать внимание. — Прости, что перебил…
На этот раз его действительно простили, всё же, какое-то уважение мальчик в глазах божественного родственника обрёл.
— Задавай, отрок.
— Игния Каста!
— Это не вопрос.
— Она пропала, что с ней? Она… умерла?
Кажется, он смог удивить двоюродного дядю на целую секунду.
— Она не может умереть, так как не смертна, однако, может потерять целостность и развеяться. Пока я жив, всё обратимо.
Лакон сложил ладони лодочкой и возжёг на них синее пламя, затем оно изменило цвет и плотность, став медово-жёлтым, извивистым, живым, излилось вовне, превращаясь в отдельные потоки, и сплелось в знакомую рогатую фигуру. Божественная сила ближе всего походит на то, что в прошлой жизни Гая называли «магией», но встречается она так редко, что обычно ты в неё даже и не веришь.
Игния Каста открыла глаза, встрепенулась и громко зевнула.
— Что мне делать, господин?
— Пока ничего. Скоро мы уйдём отсюда и отправимся в Вечный Рим, так что не слишком отдаляйся от меня.
— Поняла!
Нобиль пошёл в сторону живого фургона, не обращая внимания на пеплопад, а Гай приблизился к рогатой. Каста приветливо улыбнулась ему.
— Сальве!
Мальчик улыбнулся в ответ.
— Ты меня немного напугала тогда…
— Меня зовут Игния Каста, а тебя?
Его лицо застыло.
— Ну, чего, малышок? Горгону Медузу увидел? Ха! Забавный ты! Наверное, подружимся…
Гай перестал улыбаться, развернулся и пошёл к отцу, не проронив больше и слова.
Из каменоломни Гая отвезли в город и передали эскулапам. Операция была проведена сразу же, связки соединены, хрящи восстановлены, мышцы и кожа исцелены. Фактически, его полностью поправили за один день, это же не повреждённый позвоночник, но решили оставить ещё на день, чтобы исключить любую возможность отторжения божественной силы.
Позже, забирать его приехала мама и очень долго плакала, обнимая своего самого невезучего сына. Когда она отошла привести себя в порядок, заговорил Тит. Он сопровождал маму и выглядел совершенно как обычно — злобным уродом; то есть, полностью восстановился.
Оказалось, что делегация покинула Сицилию утром этого самого дня. Они убыли тем же путём, каким явились, довольно спешно, так что городские префекты не успели даже организовать достойную церемонию проводов. Однако же фамилия Игниев-Сикулусов присутствовала на станции в полном составе, не считая одного лишь Гая.
— Лакон сказал отцу, что будет говорить с Нигрумосом. Если двоюродный дед хочет получить апекс Вулкана себе, пускай он сам явится на остров и попробует забрать его у Пирокластикуса.
— Тогда Сицилия точно под воду уйдёт, — рассудил Гай, нежась на прекрасном широком ложе.
— А ещё он спросил у отца, сможет ли тот передать апекс, когда поколения сменятся.
— И что отец?
— Сказал, что реликвия ему безразлична, однако, когда он станет её хранителем, то скорее умрёт, нежели отдаст просто так.
— Ха-ха, а Лакон что?
— Сказал, что иной ответ заставил бы его перестать уважать отца.
Гай удовлетворённо хрюкнул.
— Но это ещё что! В жопу апекс! — Спокойствие как ветром сдуло, Тит оскалился и выпучил глаза. — Этот ублюдок набрался наглости предлагать нашей матери стать его женой! Прямо перед отцом!
Гай тоже потерял свою вечную улыбку, его двуцветное лицо исказилось:
— Что-что сказал этот глиномес?!