– Мы, разумеется, можем поднять мятеж против такого неудобного для нас короля, – криво усмехнулся министр помимо короля (иностранных дел) Алдар Зичи, – только при этом не стоит надеяться на международную поддержку. Германский кайзер и русская императрица признают право нашего монарха действовать по своему усмотрению, а по некоторым сведениям, и прямо поддерживают устремления последнего из Габсбургов разделить свою Империю на четыре части. Из источников в Берлине нам стало известно, что после его смерти Австрия отойдет германскому кайзеру, который таким образом станет господином всего немецкого мира, а Богемия, Хорватия и Венгрия станут независимыми, и править в них будут дети Франца Фердинанда и королевы Софии: два короля и одна королева. Также стало известно, что если мы будем плохо себя вести, то последуют дальнейшие урезания: Словакия отойдет к Богемии, а Трансильвания будет объявлена вассальным княжеством. Ведь вне зависимости от того, коронован он или нет, Франц Фердинанд остается нашим королем, со всеми правами и полномочиями.
– Откуда вам это известно, господин Зичи, тоже из Берлина? – спросил Дьюла Андраши-младший.
– Нет, из Аграма, – ответил тот. – Франц Фердинанд прислал в наше ведомство телеграмму, в которой потребовал от венгерского правительства покориться его воле и признать установленное им положение дел. Иначе нам же будет хуже.
– Господа, – сказал министр гонведа генерал-лейтенант Лайош Екельфалушши, – должен напомнить вам о том, что в Сербии, совсем неподалеку от эпицентра событий, в полной боевой готовности находятся три лучших русских корпуса, а также вся отмобилизованная сербская армии, которую никто и не думал распускать по домам после разгрома турок. Если мы устроим мятеж против нашего законного повелителя, то Франц Фердинанд сможет обратиться за помощью к сербам и русским, раз уж раздел Империи был их затеей.
– Вы трусите, господин Екельфалушши? – воскликнул спросил Дьюла Андраши-младший. – Неужели свобода венгерского народа не стоит того, чтобы идти за нее на бой?!
Получилось это у министра внутренних дел так напыщенно-неестественно, что премьер-министр Шандор Векерле посмотрел на него с усталым удивлением. «Какого-какого народа, господин Андраши? – будто спрашивал он. – Ведь вам наплевать как на простонародье, так и на мелких буржуа – единственное, что вас интересует, это неограниченная власть».
Но военный министр принял все за чистую монету.
– Я не трус, господин Андраши, – выкрикнул он в запале, – и если это потребуется ради блага Венгрии, готов воевать с кем угодно, хоть против всего мира.
– Воевать придется, – сказал министр помимо короля Алдар Зичи, – нам брошен вызов, не принять который мы не можем. Явленный нам акт королевского самоуправства, помимо всего прочего, является бунтом хорватского общества против законной венгерской власти.
– Я слышал, – сказал Дьюла Андраши-младший, – что совсем недавно на Франца Фердинанда имело место покушение, окончившееся неудачей только по досадной случайности. Быть может, стоит повторить попытку, только с большими шансами на успех, потому что за дело возьмутся настоящие специалисты, а не безумные от рождения сербские патриоты?
– О, нет, только не в Аграме! – вскричал Геза Ёсипович. – Все круги хорватского общества восприняли коронацию и последующие действия Франца Фердинанда с полным восторгом. Мадьяризация хорватских железных дорог была последней каплей, переполнившей чашу гнева тамошнего общества. Нового короля и, самое главное, королеву-славянку тамошние люди готовы носить на руках. Если в Белграде эти двое были чужаками, которых не любят, а только терпят, то в Аграме каждый готов прикрыть их своим телом.
– Должен сказать, что предотвращение покушения в Белграде отнюдь не было случайностью, – произнес Алдар Зичи, – Франц-Фердинанд находится под покровительством русской Загранразведки и ее ужасного руководителя полковника Баева по прозвищу Паук. Если где-то неожиданно испустил дух враг русской императрицы, то наверняка там поработали его люди. И, наоборот, политики, нужные и ценные для русского правительства, находятся под надежной охраной. Запланированное вами покушение наверняка будет провалено и только разъярит нашего противника. Всем известно, чего подобная инициатива стоила деятелям из французского правительства. Да и откуда вы возьмете тех самых «настоящих специалистов»? Неужели у вас в МВД имеется департамент политических убийств?
– Нет, подобного департамента у меня нет, – помотал головой Дьюла Андраши-младший, – зато у нас на учете состоят беглые русские революционеры, у себя дома не раз проделывавшие подобные штуки. Если поставить их перед выбором: или депортация в Россию, где их сразу же повесят, или работа по нашему заданию – то ответ гарантированно известен. В кровавые лапы к русской Имперской Безопасности не захочет ни один нормальный революционер, да и следы мы можем замести гораздо лучше, чем полоумные французы, которых банально взяли на горячем…
– Нет, нет и еще раз нет! – воскликнул Шандор Векерле. – Малейшая ошибка исполнителей или ваших людей, которые будут их наставлять – и на нас ополчатся все монархические государства Европы. Перед лицом окружающего мира мы окажемся не героическими повстанцами и борцами за свободу, а ужасными преступниками, достойными только эшафота и плахи. И, хуже того, в самой Венгрии вас одобрит только ничтожное меньшинство, а остальные будут кричать «Распните их, распните!» Я готов повести вас в бой за наши права и свободы, но при этом не должно быть никаких цареубийств. Особа короля священна и неприкосновенна, мы можем предъявлять ему требования и обнажать против него оружие, но мы не можем стремиться решить свое дело его убийством. Пока я премьер-министр, это совершенно исключено!
Министр иностранных дел добавил:
– Имейте в виду, что, в конце концов, русские революционеры скрываются у нас потому, что проиграли свою войну страшной Имперской Безопасности. Я думаю, что было бы неразумно направлять их против значительно более опасной Загранразведки, которая будет охранять Франца Фердинанда до тех пор, пока у русской императрицы не отпадет в нем надобность.
– Ну хорошо, господа, – согласился Дьюла Андраши-младший, – пусть будет так. Мы примем брошенный нам вызов с открытым забралом. В настоящий момент необходимо как можно скорее объявить о мобилизации гонведа и заявить, что мы отказываем в повиновении королю, который жестоко попрал наши древние права, до тех пор, пока древний порядок не будет восстановлен и Хорватия не вернется в отеческое лоно Венгрии. Командуйте, господин Векерле, или, если вы не чувствуете в себе уверенности, на время войны будет избран другой премьер-министр?
– Пожалуй, вы правы, – сказал Шандор Векерле, – и мне действительно лучше оставить должность главы правительства, при сохранении портфеля министра финансов. Уж такой я не воинственный человек.
Пять минут спустя, при всеобщем согласии, исполняющим обязанности премьера стал Дьюла Андраши-младший, и никто не сомневался, что венгерский парламент в самое ближайшее время подтвердит это решение – как и все прочие, что примет кабинет военного времени.
20 октября 1907 года, 18:45. Санкт-Петербург, Зимний дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.
– Все произошло так, как вы, Павел Павлович, и предсказывали, – императрица Ольга нервным жестом потерла руки. – Душка Франц Фердинанд короновался в Аграме, и там же подписал все документы, необходимые для отделения Хорватии от Венгрии, и Будапешт предсказуемо ответил на это неповиновением своему монарху. По всей территории Венгрии объявлена мобилизация гонведа, первые части двинуты к хорватской границе. В Хорватии тоже идет мобилизация в домобран: для тамошнего населения предстоящая война с Венгрией представляется священной и освободительной. Не получится ли так, что из лучших побуждений мы разожжем в самом центре Европы пожар кровавой уничтожающей войны?
– Этот пожар так или иначе разгорится даже без нашего участия, – хмыкнул канцлер Одинцов. – Слишком много там наслоилось межэтнических противоречий, осложняющихся при каждом обороте политической спирали. Это в нашем прошлом после тяжелой изнурительной войны у сторон не осталось сил на выяснение отношений, а тут, где нашими усилиями мировой войны не предвидится, возможны самые негативные варианты. Сербы и хорваты сейчас одинаково недолюбливают мадьяр, время взаимной ненависти между ними самими еще не пришло. И, более того, никогда не придет, если в Сербии власть не получат неумные великосербские шовинисты вроде господина Пашича, а в хорватской Партии Права не возьмет верх откровенно нацистское направление, возглавляемое ныне Иосипом Франком. Этот человек так ненавидит сербов, не сделавших пока ни ему лично, ни Хорватии в целом ничего плохого, что не может кушать.
– Игорь Михайлович (Баев) представлял мне справку по господину Франку, – кивнула императрица, – и, если я правильно помню, у этого политического деятеля не хорватское, а еврейское происхождение…
Одинцов сделал такое лицо, будто унюхал запах лежалой тухлятины.
– Я не думаю, что происхождение этого исторического персонажа имеет хоть какое-то значение. Этот путь может завести нас в такое болото, что выхода из него не найдется и за сотню лет. Никому не стоит ставить в вину его «неправильное» происхождение, ибо никто из нас на этой грешной земле не имел возможности выбрать, в какой семье ему родиться. Значение имеют только образ мыслей и действия того или иного человека. Если человек кровожадный мерзавец, то это свойство не зависит от процента русской, еврейской, немецкой или какой-то еще крови, и наоборот. Не стоит нам самим разжигать то, что следует заливать водой и затаптывать изо всех сил.
От всей этой отповеди своего канцлера молодая императрица прикусила губу.
– Так значит, Павел Павлович, я не права, и происхождение человека не имеет влияния на его поведение? – спросила она.
– Конечно же, имеет, – пожал тот плечами, – да только вопросы «крови» не играют тут никакой роли. Как говорят нам бородатые классики, «бытие определяет сознание». Какие истины ребенок впитал с молоком матери, тем он и будет гадить на головы окружающих всю оставшуюся жизнь. Но бывают и парадоксальные случаи, когда слишком сильный диктат среды выворачивает сознание наизнанку и приводит к бунту. Тогда яблочко катится далеко от яблони, удивляя при этом всех случайных очевидцев. Ну да мы с вами уже об этом говорили. Чистота анкеты и самое прекрасное происхождение отнюдь не гарантируют порядочного поведения. Зато самым надежным партнером может оказаться человек неоднозначный, прямо сказать, грешный, но при этом четко понимающий свое место в мире и выгоду от предложенного сотрудничества.