– Единственные, кто извлекает для себя пользу из этой войны, – сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, – это сербы, увеличивающие свои территориальные владения, и отчасти русские, укрепляющие связи со своим ключевым союзником на Балканах. Венгерский фронт к востоку от Будапешта рухнул, части гонведа беспорядочно отступают вглубь страны, а русские войска заняли левый берег Дуная до самой Оршовы, что позволяет им беспрепятственно подвозить речными баржами снабжение своим сражающимся войскам…
– Франц… – со вздохом произнес император, – вы не были на руинах Константинополя, а мне довелось там побывать в тот момент, когда труп Османской империи еще не остыл. Впечатлений от того визита у меня хватило на всю жизнь. Должен сказать, что это было воистину ужасное зрелище. Там, где у русских нет никого, кого они могли бы считать своими, они действуют с воистину ледяной решимостью и презрением к побочным потерям. Потом, когда умолкнет канонада и прекратится ружейная стрельба, они явят миру верх милосердия и гуманизма, но пока враг не сдался, уничтожать его будут, используя к тому все возможности. Первоначально русским нужна только Воеводина, которую я и без того собирался передать Сербии в рамках национального размежевания, но теперь, после дурацкой выходки господина Андраши с уничтожением сербских селений, они жаждут крови. Проще иметь дело с разъяренной коброй, чем с русской императрицей, взбешенной бессмысленным убийством гражданских лиц и уничтожением их имущества. Господин Новиков уже получил от своей супруги и повелительницы соизволение войти на территорию Венгрии и навести там полную и окончательную справедливость, как ее понимают русские из будущего. Господин Андраши и его подельники должны быть пойманы и преданы суду того же международного трибунала, что будет судить господина Клемансо со товарищи…
– Э-э-э, ваше императорское величество… – несколько растерянно произнес Франц Конрад фон Хётцендорф, – а какая связь между радикальным демократом Клемансо и графом Андраши, который, конечно, негодяй, но все же не замышлявший цареубийства и низвержения основ?
– И те, и другие – птицы одного полета, – с нажимом сказал Франц Фердинанд. – Одни планировали развязать общеевропейскую войну ради того, чтобы чужими руками через миллионы жертв отобрать у Германии Эльзас и Лотарингию, а другие успешно подняли вооруженный мятеж против своего законного властителя, лишь бы не дать отделиться вполне самостоятельному королевству. Ведь Хорватия стала управляться из Будапешта только во времена моей пра-пра-прабабушки (императрицы Марии Терезии), совершившей эту глупость лишь ради удобства управления хаотично разрастающейся империей. Никто и никогда не подвергал сомнению самостоятельную ценность хорватской короны, перешедшей во владение моих предков еще в те времена, когда Будапешт был оккупирован турками, а также моего права распоряжаться ею по своему усмотрению, не оглядываясь не мнение венгерских магнатов. Также без оглядок на мнение разных заносчивых деревенщин я имею право распоряжаться перешедшим ко мне по наследству титулом Воеводы Сербского, связанным с соответствующими территориями, но никак не зависящим от должности венгерского короля…
– В последнем случае, – поспешил добавить Макс Владимир фон Бек, – было бы полезно уступить сербской королеве не только земли, но и связанный с ними титул. Таким образом можно будет совместить демократические устремления тамошнего населения желающего жить среди родных по крови людей и монархическую легитимность уступки территории от одного монарха к другому.
– А вот это неплохая мысль, господин фон Бек, – немного подумав, произнес Франц Фердинанд. – Только вот, как мне кажется, делать сербским воеводой женщину, даже такую умную, как госпожа Елена, было бы не совсем правильно. Ее супругу, царю Болгарскому, этот титул тоже не особо уместен, ведь в Сербии он не более, чем частное лицо, зато принц Георгий Карагеоргиевич – человек, который всегда говорит одну только правду – для обязанностей Воеводы Сербского подходит идеально. Я уступаю ему этот титул, после чего он приносит своей сестре вассальную присягу и присоединяет этот край к пределам сербского королевства. После того, как все это осуществится, власти в Будапеште больше не будут иметь на Воеводину никаких прав, как и на Хорватию. К сожалению, я не знаю, что можно придумать, чтобы так же легитимно забрать у венгров словацкие земли, присоединив их к Богемии. Мол, поигрались дети с чужими игрушками – и хватит.
– А может, все же зря все это было? – вздохнул Франц Конрад фон Хётцендорф. – И лучше бы было обойтись без провокации венгерского мятежа и без войны?
– Нет, Франц, не зря, – твердо ответил Франц Фердинанд. – Империя, которую оставил мне дядя, была беременна целой серией внутренних конфликтов. Представьте себе, что лет через пятнадцать Максимилиан станет королем Венгрии, Эрнст – королем Хорватии, а София – королевой Богемии – и тогда эти проблемы, гораздо более застаревшие, пришлось бы разрешать уже им. А вот тогда и в самом деле могла получиться большая война, причем война моих детей между собой. Нет, нет и еще раз нет – такого наследства я им не оставлю. Жаждущих неограниченной власти над своим королем следует задавить силой уже сейчас, а все оставшееся мне время нужно отвести на процесс воспитания и вразумления будущих независимых народов. И если господин Андраши и ему подобные не захотят с эти смириться, пусть пеняют только на себя. Dixi! Я так сказал!
2 ноября 1907 года, полдень. Воеводина, Банатский Карловац, штаб русской экспедиционной армии.
Запасной королевич и капитан сербской армии Георгий Карагеоргиевич
Со вчерашнего дня я – Великий воевода Сербский. Это мне так удружил австрийский император Франц Фердинанд, уступив титул, которым его предки владели с давних времен. Тогда, в семнадцатом веке, Балканы были полем боя между Австрией и Османской империей, а граница между двумя мирами проходила по руслу Дуная. По одну сторону были христиане, в те времена перед лицом общего врага не делившие себя на католиков и православных, а по другую – магометане, слывущие чистейшими исчадиями ада. Сербы тогда массово бежали со своих земель, оккупированных турками, на австрийскую территорию и селились в приграничной полосе под рукой венских властей, составляя войско граничар. Каждый взрослый мужчина-серб на этих землях был тогда воином, а их главнокомандующим считался сам австрийский император, принявший на себя звание главного сербского воеводы.
С тех пор в Дунае утекло много воды; Османская империя сначала как-то незаметно отступила из этих мест, а потом и вовсе прекратила свое существование, потому что у нее, помимо Австрии, появился гораздо более сильный и опасный враг. По мере того как Российская империя усиливалась и наносила туркам удар за ударом, менялись и симпатии сербского народа. Такие же православные славяне оказались нам намного ближе и милее немцев католического вероисповедания. Да и сами австрийские немцы оказались хороши: едва у них отпала нужда в солдатах-граничарах, они потеряли интерес к сербскому населению, отдав Воеводину под власть правительства в Будапеште. А быть может, я слишком строг к немцам как к народу – ведь большая часть пути по ухудшению положения сербского населения на территории Австро-Венгерской империи была пройдена во времена правления императора Франца-Иосифа, закоренелого ненавистника всего славянского и православного. Оберст Элефант говорил мне, что существуют такие люди, которые органически не могут испытывать чувства благодарности, и любого, кто сделает им хоть что-то хорошее, они тут же начинают ненавидеть всем пылом своей мелкой душонки.
Да и с нами, сербами, не все так хорошо, как хотелось бы. Большую часть истории существования независимой Сербии Россия была от нас далеко, а потому мы волей-неволей ориентировались на Германию, как самое развитое и совершенное европейское государство. В германских университетах по большей части училась наша интеллигенция, у Второго Рейха мы позаимствовали сочетание парламента и абсолютной монархии, да и воюет наша армия винтовками «Маузера», закупленными во время правления последнего короля из династии Обреновичей. В противоположность Германии, Российская империя стала главным фактором нашей внутренней политики совсем недавно. Еще четыре года назад, когда господин Димитриевич с подельниками совершал государственный переворот, Санкт-Петербург от нас был так далеко, будто находился на другой планете. Но при всем при этом даже тогда тянуло простых сербов все же к русским, а не к немцам, что доставляло некоторым представителям нашего образованного класса немалую головную боль.
И теперь все изменилось так, будто вчера была зима и выли метели, а сегодня вдруг наступило жаркое лето. Еще полгода назад никто даже не помышлял о воссоединении всех сербских земель в одно государство, но потом к моей сестре неожиданно посватался русских принц Михаил, и события завертелись в темпе жаркой сабельной рубки. Оглянешься назад, и не верится самому. Кто бы совсем недавно мог поверить, что не только русская армия станет сражаться за освобождения сербского народа, но даже сам австрийский император, сочувствуя нашему святому делу, передаст мне титул, как раз и обуславливающий его права на эти земли? И ведь Франц Фердинанд не просто отстучал соответствующее сообщение по телеграфу, а прислал специального курьера с бумагой, оформленной по всем правилам. Но я не знаю, что мне теперь делать: принимать этот отравленный подарок или гордо его отвергнуть – мол, права Сербии на Воеводину не нуждаются ни в каком дополнительном подтверждении.
Так что с этим вопросом я обратился к господину Новикову, за последнее время ставшему мне кем-то вроде старшего брата.
Александр Владимирович выслушал мой вопрос, немного подумал и сказал:
– Конечно, Георгий, титул Воеводы Сербского тебе необходимо брать.
– А как же Елена? – спросил я. – Ведь это она сербская королева, а значит, и этот титул должен принадлежать именно ей. Не получится ли так, что, приняв этот данайский подарок, я разрушу какие-нибудь важные планы вашей супруги или моей сестры?