– А вот это вряд ли, – хмыкнул канцлер Одинцов. – Французы сами боевые действия не начнут, поскольку такой шаг выведет их за рамки Брестских соглашений и поставит перед лицом монархического альянса, который накроет их своей мощью, как ежика шапкой. В Париже понимают, что если они поддадутся эмоциям, то пользу из этого извлечет только ваш дядюшка Вилли, который давно мечтает разгромить этот источник греха и разврата. В свою очередь, Германия четко понимает, где для нее лежат границы возможного, и, кроме того, немцам интересно до конца довести эксперимент с экономическим давлением на Францию. У парижских деятелей, по мнению Берлина, из данной ситуации только два выхода – либо кинуться на своих мучителей с кулаками, чтобы превратить бесконечный ужас в ужасный конец, либо тихо капитулировать и отойти в состав ни на что не претендующих европейских государств второго ряда, от которых ничего и никогда не зависит. Вашего германского дядю, в настоящий момент одержимого «аргентинским проектом», в равной степени устроят оба этих исхода. Зачем ему при этом лишние проблемы, которые могут закончиться очень неприятным образом?
– А вы что скажете, Сергей Сергеевич? – спросила императрица. – Ведь морские сражения как раз по вашей части. Германские газеты от «Гангута» в полном восторге, брызги слюней с газетных страниц летят во все стороны.
– Ну что тут можно сказать, – ответил адмирал Карпенко, – несмотря на то, что мы по большей части лепили свои «Гангуты» из того, что было, согласуясь со знаниями из будущего лишь в общем концепте, конструкция получилась крайне удачная и для нынешних условий прямо прорывная. Думаю, что очень скоро все бросятся копировать наше изделие, и германцы в первую очередь, потому что в Бискайском заливе мимо «Дредноута» аналогичный конвой, хоть с потерями, но все же прорвался. А это для англичан не есть хорошо.
– «Дредноут» это проблема дяди Берти и его верного клеврета адмирала Фишера, – пренебрежительно махнула рукой императрица Ольга. – А вы у меня молодцы – в очередной раз честно и гордо подняли имя России на недосягаемую высоту. Но надеюсь, что следующая серия наших линкоров еще больше удивит и озадачит наших соседей, ибо нет предела совершенству. Вот Павел Павлович не устает мне повторять, что двадцатый век только начинается, а, значит, нам требуется быть готовыми и к новым испытаниям и к новым победам. Я так сказала! Dixi!
20 ноября 1907 года, 11:35. Германская империя, Берлин, Королевский (городской) дворец.
Присутствуют:
Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;
Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.
– Мой добрый Альфред, ты весьма вовремя! Мне очень нужен твой совет! – воскликнул кайзер, едва только шикарная раздвоенная рыжая бородища адмирала показалась в дверях.
– Слушаю, Ваше королевское Величество, – откликнулся Тирпиц. – Всегда рад помочь вам добрым советом.
– Дело в том, мой добрый Альфред, – сказал кайзер, – что из Петербурга мне сообщили, что моя кузина Хельга опасается, что в ближайшее время случится убийство нашего лучшего друга Франца Фердинанда. Слишком много разносторонних политических сил в последнее время возникло на территории умирающей Австро-Венгерской империи, и почти всем им будет выгодна эта смерть, ибо она посулит независимость драным лоскутьям прямо сейчас, а не в неопределенном будущем. Я бы, конечно, тоже хотел бы немедленного присоединения австрийских владений, но при этом у меня нет никакого желания оказаться запачканным в крови нашего общего друга, ибо эта красная водица – такая субстанция, которую с рук не отмыть никаким мылом.
– Насколько я понимаю, – с важным видом кивнул Тирпиц, – после прошлого раза люди вашей кузины взяли Франца Фердинанда под особую опеку, не желая, чтобы к нему опять на дистанцию выстрела подобрались какие-нибудь карбонарии.
– О, да, мой добрый Альфред! – воскликнул кайзер. – Русская Загранразведка, разумеется, защищает его как может, но если убийцы подберутся к своей жертве вплотную, русские агенты окажутся бессильны спасти его жизнь. Это в Белграде или Софии их агенты были почти всесильны, потому что там с ними с охотой сотрудничали все – от добрых обывателей до самых высокопоставленных чиновников, а Вена – эта совсем другое дело, тем более что наибольшее количество недоброжелателей Франца Фердинанда находится именно там. Пока он был наследником престола, то умудрился оттоптать множество самых разных ног, и даже превратившись в императора, не оставил привычки говорить правду в глаза самым высокопоставленным ничтожествам.
– Ну хорошо, мой любимый кайзер, – хмыкнул в свою роскошную бороду Тирпиц, – умрет Франц Фердинанд, а нам-то что с того? Главное, что наши люди не будут замешаны в этом преступлении, а остальное уже не в наших силах. Единственное, что мы сможем сделать – это занять Вену в соответствии с волей покойного, а потом со всем тщанием провести следствие, найти и повесить всех причастных к этому злодеянию.
– Ты ничего не понимаешь, мой добрый Альфред, – мрачно произнес кайзер. – Едва умрет Франц Фердинанд, как на территории его бывшей державы начнется такое безумное карнавальное веселье, что нынешние события покажутся нам с тобой детским праздником. Прямо из земли, как грибы после дождя, полезут разнообразные республики, малолетние дети Франца Фердинанда, скорее всего, будут отстранены от назначенных им престолов, и даже в Вене может случиться нечто вроде Парижской Коммуны. Этнически однородных территорий, в той или иной форме жаждущих независимости или присоединения к соседним государствам, в составе распадающейся державы Габсбургов гораздо больше четырех, и даже задуманная нашим общим другом реформа государственного устройства не снимет всех противоречий. Да и до реформ ли сейчас? Чуть начались потрясения, как по зданию Австро-Венгерской империи побежали толстые трещины, что означает только то, что его возвели на зыбком песке. Старый вампир Франц-Иосиф укреплял это нагромождение несуразностей как мог, но теперь стало ясно, что он всего лишь хотел сделать так, чтобы всеобщий крах случился после его смерти. И надо сказать, это ему удалось. Любой, кто принял бы власть из его хладных рук, непременно оказывался на руинах былого величия.
– Теперь, мой любимый кайзер, я понимаю ваше беспокойство, – сказал Тирпиц, – но мне не ясно, что мы можем сделать в сложившейся ситуации. Ведь пока Франц Фердинанд жив, делать ничего нельзя, а как только он умрет – предпринимать что-то будет уже поздно. Воскрешение мертвых не по силам обычным смертным.
Кайзер подкрутил ус и сказал:
– Добрый канцлер Одинцов сообщил мне, что когда в прошлом иного мира, не выдержав напряжения затяжной общеевропейской войны, рухнули в прах Германская, Российская и Австро-Венгерская империи, только последняя разлетелась вдребезги без возможности восстановления, а Германия и Россия сохранили внутренее государственное единство. Теперь нам надо решить двоякую задачу: во-первых – избежать собственного падения, во-вторых – устранить очаг европейской нестабильности, в который превращается разваливающаяся Австро-Венгерская империя. И это дело только между нами и русскими. Британцы слишком далеко, и их никак не затрагивают дела в центре Европы, а если в наши дела вновь сунутся французы, то пусть потом пеняют только на себя: отлупим их так, что все забудут, что была когда-то такая страна – Франция.
Тирпиц подумал и ответил:
– В первую очередь, вам с императрицей Ольгой необходимо закрепить троны за детьми Франца Фердинанда. Насколько я понимаю, это Богемия, Венгрия и Хорватия. Только это должны быть этнически монолитные куски территории без внутренних конфликтов и возможности выдвижения территориальных претензий. Все прочее, что не укладывается в эту схему, следует по-братски разделить между Германской и Российской империями или скинуть соседям по принадлежности. Ну зачем нам, к примеру, в составе Германии населенный буйными итальянцами Южный Тироль?
– Галиция, населенная не менее буйными славянами, тоже не нужна ни нам, ни русским, и присоединять ее к Богемии также будет сущим безумием, – парировал кайзер Вильгельм. – И в то же время нам следует помнить, что нельзя оставить бесхозным ни одного куска бывшей империи, чтобы там не завелась республиканская зараза. Мало нам одной Франции!
– Галиция – это другое дело, – обстоятельно ответил Тирпиц, – западная ее часть, населенная поляками, может быть онемечена на протяжении одного или двух поколений. Не стоит забывать, что земли нашей империи к востоку от Эльбы также были некогда населены буйными полабскими славянами, которые трудами ваших предшественников постепенно превратились в добрых немцев. Если заняться этим делом обстоятельно, засучив рукава, то никакой проблемой оно не является; уже ваш наследник, принимая трон, не будет видеть разницы между старыми и новыми подданными. И в то же время с итальянцами так не получится – у них перед глазами все время будет свое государство, привлекающее их сильнее нашей германской империи, даже несмотря на гораздо худшее устройство.
– Все это будет хорошо только в том случае, – вздохнул кайзер Вильгельм, – если русские с таким же тщанием займутся той же работой со своей стороны. Отжившие свое промежуточные нации должны исчезнуть с лика Европы, наследовать землю могут только носители имперского духа: немцы и русские. Я немедленно напишу об этом своей племяннице и ее доброму канцлеру, чтобы составить грандиозный и детальный план раздела бесхозной части австро-венгерского наследства. Думаю, что мы договоримся.
На этой «воодушевляющей» ноте разговор на австро-венгерскую тему между кайзером и его лучшим адмиралом был закончен, и стороны приступили к разбору тактических особенностей морского сражения у остова Минорка. Там тоже было о чем поговорить двум крупным политическим деятелям. Постройка нового флота для Германской империи вопрос немаловажный – и кайзер, и его адмирал стремились к тому, чтобы будущая гроза Североамериканских Соединенных Штатов соответствовала лучшим мировым образцам.